Горски-Котар

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Горский Котар»)
Перейти к: навигация, поиск

Го́рский Ко́тар (Горски-Котар, хорв. Gorski kotar — «гористый район») — исторический район на севере Хорватии.



География

Почти вся территория Горски-Котара покрыта невысокими горами, поросшими лесом. Высочайшие вершины — Белолашица (1534 м) и Велики-Рисняк (1528 м).

На западе от Горски-Котара лежит адриатическое побережье и город Риека, на восток — долина Купы и Карловац. С севера район граничит со Словенией, на юге Горски-Котар примыкает к Лике и Велебиту. Горски-Котар поделён между двумя жупаниями Хорватии: Приморье-Горски Котар и Карловац. Через Горски-Котар проложено современное шоссе A6 (Загреб — Риека), являющееся частью европейской трассы Е65.

Крупнейшие города региона — Делнице, Чабар, Бакар, Равна-Гора и Врбовско. Население Горски-Котара около 28 000 человек. Большую часть населения составляют хорваты, однако есть населённые пункты со значительным сербским меньшинством (крупнейший из них — город Врбовско).

В Горски-Котаре расположен национальный парк Рисняк.

История

Первыми известными нам обитателями Горского Котара были иллирийцы, которые были постепенно подчинены Римской Империи.

В VI веке в регионе начали селиться славяне. В XII веке Горски-Котар стал принадлежать известной династии Франкопанов — знатных и богатых местных князей. Во времена владычества Франкопанов было основано множество поселений, район интенсивно развивался. В XV веке Горски-Котар оказался на переднем краю борьбы с турецкими вторжениями. Это привело как к строительству многочисленных крепостей, так и к большому притоку беженцев, в основном славянского происхождения, из занятых турками районов.

В XVI веке регион перешёл под власть другой знатной феодальной семьи — Зринских. На стыке XVII и XVIII веков Горски-Котар вошёл в состав Австрийской империи. Во время наполеоновских войн эти земли входили в иллирийские провинции Французской империи, а после краха Наполеона вновь оказались под властью Габсбургов. После первой мировой войны район в составе Королевства сербов, хорватов и словенцев, позднее Королевства Югославия.

Во время второй мировой войны Горски-Котар был поделён между Италией и фашистским государством «Независимая Республика Хорватия». Население Горского Котара принимало активное участие в антифашистской борьбе, в местных горах действовали партизанские отряды. После распада Югославии в 1991 г. Горски-Котар стал частью независимой Хорватии.

Напишите отзыв о статье "Горски-Котар"

Ссылки

[www.rasip.fer.hr/gorski_kotar Страница о Горском Котаре (хорв., англ.)]

Отрывок, характеризующий Горски-Котар

О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.