Горфункель, Александр Хаимович

Александр Хаимович Горфункель
Дата рождения:	11 июля 1928(1928-07-11) (95 лет)
Место рождения:	Ленинград, СССР
Страна:	, ,
Научная сфера:	история философии
Учёная степень:	кандидат исторических наук доктор философских наук (1973)
Альма-матер:	Ленинградский государственный университет (1950)
Известен как:	специалист по истории русской и западно-европейской книги XV-XVII вв.

Алекса́ндр Хаи́мович Горфу́нкель (род. 11 июля 1928, Ленинград) — советский и российский историк книги и библиограф, специалист по русской истории и культуре XVII века, истории и философии итальянского Возрождения (XIII-XVII вв.). Кандидат исторических наук, доктор философских наук, действительный член РАЕН. Один из авторов «Атеистического словаря».

Биография

Отец Горфункеля занимался литературным творчеством и первые свои опыты посылал В. Г. Короленко, от которого получил положительный отзыв (в письме, которое впоследствии отдал наследникам писателя).

Во время Великой Отечественной войны Александр вместе с матерью и сестрой был эвакуирован в Удмуртию, в город Глазов, где они жили несколько лет.

В период с1943 по 1945 гг Горфункель А.Х. был в эвакуации в городе Переславле-Залесском Ярославской области, где окончил среднюю школу им. Ленина. Учившийся с ним за одной партой его друг Шепелёв Витя (Шепелёв Виктор Михайлович, кандидат медицинских наук, преподаватель биохимии медицинского вуза, в 2016г пенсионер, г.Дзержинский Московской области) приводит текст посвящённого ему А. Горфункелем прощального стихотворения, написанного 1 октября 1944г. в связи с предстоящим отъездом из Переславля-Залесского в г.Ленинград:

Художник очень щедрой кистью
Кладёт мазки на зелень трав...
Шуршат трепещущие листья,
Наутро землю разубрав.
Последний раз взглянуть в озёрный
Закат. Сверкнувший.Воздух чист.
И тонет в вышине просторной
Взлетевший с ветром желтый лист.
Грустят задумчивые ивы
И снова ветровой порыв.
И слышу я его призывы,
И вижу – город и залив.
Прощай! Мой путь в полях сквозь осень,
Сквозь пыль дорог и мостовых
Мой путь - от приозёрных сосен
К асфальту улиц городских.
Прощай! Забуду я, быть может,
Закат и этот хмурый день.
Пройдут года и уничтожат
Последний день, сотрут и тень.
Но день запомню молчаливый,
(Он тишиной, теплом дышал).

Стихи и тихий шёпот ивы,
Спокойный пруд и древний вал.

Отъезд Горфункеля А.Х. из эвакуации состоялся летом после госэкзаменов и получения впервые введённого тогда аттестата зрелости.                                             

В 1950 году окончил Ленинградский государственный университет.

В 1950—1962 годах работал в архивах в Ленинграде.

В 1956 году в Институте истории АН СССР защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата исторических наук по теме «Вотчинное хозяйство и крестьяне Кирилло-Белозерского монастыря в XVII в.»

В 1962—1984 годах заведовал Отделом редких книг и рукописей Научной библиотеки Ленинградского университета.

В 1973 году в МГУ имени М. В. Ломоносова защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора философских наук по теме «Натурфилософия Итальянского Возрождения».

С 1984 года — старший научный сотрудник Государственной публичной библиотеки, (Санкт - Петербург. ГПБ), а с 1988 года — заведующий сектором редких книг и книговедения ГПБ (с 1992 — Российская национальная библиотека, Санкт - Петербург).

В 1993 году А. Х. Горфункель переехал вместе с женой из Санкт-Петербурга в США (штат Массачусетс), где был принят в центр Российской истории при Гарвардском университете. В Гарварде он стал заниматься изучением жизни и творчества русского философа и поэта XVII века Яна (Андрея) Белобоцкого.

Семья

Жена — исследователь искусств, художница, член Международного Союза историков искусств и художественных критиков Роза Михайловна Коваль, тридцать лет проработавшая в Эрмитаже. Она является автором книги «Русский Север: Кириллов. Ферапонтово», а также многочисленных статей по декоративно-прикладному искусству. После переезда в Америку продолжила заниматься керамикой, писать статьи об искусстве.

Научные труды

Автор более 300 научных работ, в том числе монографий: «Джордано Бруно», «Томмазо Кампанелла», «Гуманизм и натурфилософия Итальянского возрождения», «Философия эпохи Возрождения», «Неотчужденная ценность». Делал переводы с латинского и итальянского языков произведений мыслителей Средних веков и Возрождения.

Составил следующие печатные каталоги редких книг Научной библиотеки Ленинградского университета:

• инкунабул (1967),
• книг кирилловской печати 16-17 вв. (1970),
• прижизненных изданий произведений В. И. Ленина (1973),
• палеотипов (1977).

Также был составителем и научным редактором:

• 2-4-го выпусков «Учётного списка инкунабулов» ГПБ (1986-1992),
• сборника «Коллекции. Книги. Автографы» (вып. 1-2, 1989-1991).

Публикации

• Горфункель А. Х. Джордано Бруно. — М.: Мысль, 1965. — 208 с. — (Мыслители прошлого). — 42 000 экз.

• Горфункель А. Х. Томмазо Кампанелла. — М.: Мысль, 1969. — 248 с. — (Мыслители прошлого). — 30 000 экз.

• Горфункель А. Х. Гуманизм и натурфилософия Итальянского возрождения. — М.: Мысль, 1977. — 360 с. — 8 000 экз. (в пер.)

• Горфункель А. Х. Философия эпохи Возрождения: Учебное пособие. — М.: Высшая школа, 1980. — 368 с.
  • [runivers.ru/philosophy/lib/book6227/ Горфункель А. Х. Философия эпохи Возрождения. — М.: Высшая школа, 1980.] на сайте Руниверс
• Горфункель А. Х., Николаев Н. И. Начало университетской библиотеки (1783 г.): Собрание П. Ф. Жукова — памятник русской культуры XVIII в.: Каталог / ЛГУ; НБ им. М. Горького. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1980. — 88 с.

• Горфункель А. Х., Николаев Н. И. Неотчуждаемая ценность: Рассказы о книжных редкостях университетской библиотеки / Ленинградский государственный университет. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. — 176 с.

Литература

• Книговедение: Энциклопедический словарь / Ред. коллегия: Н. М. Сикорский (гл. ред.) и др. — М.: Советская энциклопедия, 1981. — С. 147. — 664 с. — 100 000 экз.
• Александр Хаимович Горфункель: К 60-летию со дня рождения и 40-летию научной деятельности: Библиографический указатель / Сост. Н. И. Николаев. Добровольное общество любителей книги РСФСР. Ленинградская организация. — Л., 1988. — 26 с.

Ссылки

• [berkovich-zametki.com/Avtory/Gorfunkel.htm Публикации]
• [finno-ugry.ru/educres/educenter_udsu/museum/painter_gallery/Elkin/American_Album Финно-угорский мир — Пётр Ёлкин. Из американского альбома]

Отрывок, характеризующий Горфункель, Александр Хаимович

– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.