Горчакова, Елена Сергеевна

Елена Сергеевна Горчакова

Княжна Еле́на Серге́евна Горчако́ва (30 апреля (12 мая) 1824, Москва — 5 (17) сентября 1897, там же) — русский педагог, поэтесса, автор путевых очерков; внучка поэта Д. П. Горчакова.

Происходила из ветви княжеского рода Горчаковых, которая владела в Тарусском уезде усадьбой Барятино. Прототип одной из «некрасивых» княжон Корнаковых в автобиографической трилогии Л. Н. Толстого, дальнего родственника Горчаковой. Получила домашнее образование. В 1853 пожалована в фрейлины. С 1865 надзирательница в 3-ей московской женской гимназии. В 1866 выдержала экзамен на звание домашней учительницы. Была в течение многих лет начальницей гимназии.

В 1879 издала в Москве «Стихотворения», небольшой сборник стихов официально-патриотического содержания. В 1880-е годы печаталась в журналах «Кормчий», «Воскресный день», «Московские церковные ведомости». Издала «Сочинения» Д. П. Горчакова с очерком его жизни, составленном по литературным источникам и семейным воспоминаниям (Москва, 1890).

Выпустила книгу путевых очерков «Воспоминания о Крыме» (Москва, 1881; второе дополненное издание, ч. 1—2, Москва, 1883—1884), в которой наряду с описаниями морских и горных пейзажей, мечетей, монастырей, развалин крепостей, изобразила подробности быта татарского и русского населения. Несколько изданий выдержала её книга «Киев» (Москва, 1885).

Выпустила серию очерков о монастырях «Поездка в Новый Иерусалим» (Москва, 1886), [dlib.rsl.ru/viewer/01003616727#?page=2 «Описание Топловского женского общежительного монастыря св. преподобномученицы Параскевы в Крыму»] (Москва: тип. Л. Ф. Снегирева, 1885), «Херсонесский монастырь в Крыму» (Москва: тип. Л. и А. Снегиревых, 1888); «Серафимо-Дивеевский общежительный женский монастырь» (Москва: тип. Л. и А. Снегиревых, 1889) «Святогорская Успенская общежительная пустынь» (Москва: тип. Снегиревых, 1890) и другие.

Литература

• Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 1: А — Г. Москва: Большая Российская энциклопедия, 1989. С. 644—645.

Отрывок, характеризующий Горчакова, Елена Сергеевна

– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.