Горчаков, Андрей Иванович

Андрей Иванович Горчаков 2-й
Портрет А.И. Горчакова работы Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	1779(1779)
Место рождения	Москва, Российская империя
Дата смерти	11 февраля 1855(1855-02-11)
Место смерти	Москва, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1793—1855 (с перерывами)
Звание	генерал от инфантерии
Награды и премии	Две золотые шпаги «за храбрость» (одна с алмазами) Российские ордена: Александра Невского с алмазами, Св. Георгия 2-го кл., Св. Владимира 1-й ст., Св. Георгия 3-го кл., Св. Анны 1-й ст. с алмазами, Иоанна Иерусалимского Иностранные ордена: австрийский Военный орден Марии Терезии 3-й ст., прусские Pour le Mérite и Красного орла 1-й ст., баварские Св. Губерта и Льва, сардинский Маврикия и Лазаря
Связи	племянник А.В. Суворова по материнской линии

Князь Андре́й Ива́нович Горчако́в (1779, Москва — 1855, Москва) — русский военачальник, племянник и протеже А. В. Суворова, брат А. И. Горчакова, генерал от инфантерии (1819).

Биография

Из княжеского рода Горчаковых, сын князя Ивана Романовича. Был записан на военную службу в гвардию ещё в двухлетнем возрасте, что для детей дворян того времени было нормой; 1 января 1793 года вступил в действительную военную службу в чине прапорщика. В 1797 году получил чин подполковника гвардии и должность флигель-адъютанта при императоре Павле I. 12 февраля 1798 года по непосредственному приказу монарха отправился в село Кончанское к находившемуся там в фактической ссылке Суворову, предложив тому прибыть в Петербург для беседы с императором; добившись согласия фельдмаршала, впоследствии стал посредником в его примирении с Павлом.

В апреле 1798 года был произведен в полковники, а 25 марта 1798 года — в генерал-майора, после чего был переводён в лейб-гвардии Преображенский полк. 1 ноября 1798 года вышел в отставку, но уже 9 января 1799 году вновь поступил на службу — в Военную Коллегию. Добровольно решил принять участие в Итальянском и Швейцарском походах Суворова, вернувшись тем самым к боевой службе, и проявил храбрость в битве при Треббии, будучи награждён за отличие орденом Святой Анны 1-й степени с алмазами, а также в сражении при Нови. 11 февраля 1800 года произведен в генерал-лейтенанты за успешный переход через Альпы. 8 марта 1800 года назначен шефом Невского мушкетерского полка, а 17 февраля 1803 года — шефом Тамбовского мушкетерского полка. 17 августа 1805 года назначен инспектором гарнизонов Московской инспекции, с оставлением в должности шефа Тамбовского мушкетерского полка.

В 1806 году участвовал в создании 18-й пехотной дивизии, которая под его руководством участвовала в Войне четвёртой коалиции. В битве под Фридландом под его командованием находились войска правого фланга русской армии. В 1809 году возглавлял оккупацию Восточной Галиции. Вскоре после этого он отправил письмо к главнокомандующему австрийской армией эрцгерцогу Фердинанду, в котором поздравил того с победой в битве при Ваграме и заявил, что надеется, чтобы «храбрые войска были соединены на поле чести», и отметил, что «с нетерпением ожидает времени, когда он мог бы присоединиться с своею дивизией к войскам эрцгерцога». После того как это письмо перехватили французы, Горчаков по приказу императора был подвергнут военному суду и по итогам доклада от генерал-аудиториата император Александр I приказал «отставить его от всех служб, никогда в оные не принимать и воспретить въезд в обе столицы». 29 сентября 1809 года Горчаков вынужден был уйти в отставку с военной службы.

1 июля 1812 года был, однако, вновь принят на действительную военную службу и получил назначение во 2-ю Западную армию, в которой командовал «авангардным корпусом», созданным 23 июля (27-я пехотная дивизия, 2-я сводная гренадерская дивизия, а также две роты артиллерии).

24 августа генерал Багратион возложил на Горчакова оборону Шевардинского редута, находившегося в районе Бородинского поля, в двух верстах от деревни Семёновской, с целью задержать на этом участке французов как можно дольше, чтобы остальные войска тем временем могли занять позиции, выбранные для генерального сражения, и успеть возвести на них укрепления. Численность наступавшей французской армии оценивалась в 35—40 тысяч человек, тогда как редут под началом Горчакова обороняло всего 11 тысяч русских; тем не менее, его войска не только смогли удержать позиции до позднего вечера, отойдя к главным силам только по приказу Михаила Кутузова, но и несколько раз переходили в контратаки.

Находясь 26 августа в «день Бородина» при Багратионе, был тяжело ранен. Подчиненные ему войска — 2-я сводная гренадерская дивизия М. С. Воронцова и 27 пехотная дивизия Д. П. Неверовского были возвращены в состав 8-го пехотного корпуса М. М. Бороздина и с честью защищали флеши, почти полностью погибнув в Бородинском сражении. Произошло это «возвращение» «до» или «после» Бородинского сражения, является в литературе дискуссионным. Нахождение же А. И. Горчакова «при Багратионе» указывает на определённое недовольство последним действиями А. И. Горчакова в Шевардинском бою. 20 декабря 1812 А. И. Горчаков был удостоен ордена Святого Георгия 3-го класса «в награду за мужество и храбрость, оказанные в сражении против французских войск 26-го августа при Бородине». Из-за полученной раны вынужден был долго лечиться и вернулся в армию в начале 1813 года.

Участвовал в так называемой Битве народов под Лейпцигом, за проявленную храбрость в которой был награждён орденом Св. Владимира 1-й степени. Ему также были пожалованы знаки ордена Красного орла 1-й степени от прусского королевского двора. В 1814 году участвовал в сражениях под Бриенном, Ла-Ротьером, Бар-сюр-Обом. 19 марта 1814 года получил орден Святого Георгия 2-го класса «за отличие при взятии Парижа».

В 1817 году был назначен членом Государственного совета, 1 января 1819 года произведен в генералы от инфантерии. 14 января 1819 года возглавил 3-й пехотный корпус, а 19 февраля 1820 года — 2-й пехотный корпус. Сын писателя М. Н. Загоскина, видевший Горчакова в 1851 году, писал о нем:

Старик высокого роста, худой, сутуловатый и белый, как лунь. По старой привычке, он не носил усов, что придавало гладко выбритому морщинистому его лицу сходство с лицом какой-либо почтенной старушки. Князь мог бы быть интересным рассказчиком про былое прожитое им время, но, к сожалению, он редко пускался в разговоры, сидел смирно, глядел сумрачно и приезжал на обеды, вероятно, с целью вкусно и сытно покушать.

Умер в 1855 году, похоронен в Донском монастыре в Москве (место могилы даже приблизительно не определено).

Награды

российские

• Золотая шпага «За храбрость» (1792)
• Орден Святого Иоанна Иерусалимского (1799)
• Орден Святой Анны 1 ст. с алмазами (1799)
• Орден Святого Георгия 3 ст. (1812)
• Золотая шпага «За храбрость» с алмазами (1813)
• Орден Святого Владимира 1 ст. (1813)
• Орден Святого Георгия 2 ст. (1814)

иностранные

• Прусский орден Pour le Mérite (1794)
• Прусский Орден Красного Орла 1 ст. (1813)
• Баварский Орден Святого Губерта (1813)
• Баварский Орден Пфальцского льва (1813)
• Австрийский Военный орден Марии Терезии 3 ст. (1814)
• Сардинский Орден Святых Маврикия и Лазаря 1 ст. (1814)

Семья

Был женат на своей двоюродной племяннице Варваре Аркадьевне (1803—1885), вдове Д. Е. Башмакова, дочери А. А. Суворова и Е. А. Нарышкиной. Брак не был счастливым, и они скоро разъехались.

Ссылки

• [www.museum.ru/1812/Persons/slovar/sl_g33.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 367-368.
• Глинка В.М., Помарнацкий А.В. Горчаков, Андрей Иванович // [www.museum.ru/1812/Persons/RUSS/t_g33_vg.html Военная галерея Зимнего дворца]. — 3-е изд. — Л.: Искусство, 1981. — С. 97-99.

Отрывок, характеризующий Горчаков, Андрей Иванович

Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.