Горшков, Андрей Давидович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Давидович Горшков

Генерал-майор А. Д. Горшков, 1877 год
Дата рождения

30 января 1815(1815-01-30)

Дата смерти

27 января 1886(1886-01-27) (70 лет)

Место смерти

Киев,
Российская империя

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота

Звание

генерал-лейтенант

Командовал

Кубанский пехотный полк,
18-й пехотный Вологодский полк,
1-я бригада 32-й пехотной дивизии,
26-я пехотная дивизия

Сражения/войны

Кавказская война,
Подавление Польского восстания 1863 года,
Русско-турецкая война 1877—1878

Награды и премии

Андрей Давидович (Давыдович) Горшков (18151886) — генерал-лейтенант, участник покорения Кавказа и Русско-турецкой войны 1877—1878 гг.



Биография

Родился в 30 января 1815 года и начал службу рядовым в Подольском егерском полку в 1834 году.

Произведённый в 1839 г. в прапорщики, Горшков в 1841 г. в составе 5-го пехотного корпуса прибыл на Кавказ и в рядах сперва Подольского егерского, а потом Самурского пехотного полков в течение двадцати лет принимал участие в ряде дел и экспедиций против горцев, стяжав себе репутацию отличного боевого офицера. Особенно отличился Горшков при осаде крепости Чох в 1849 г.

В 1858 г. Горшков был произведён в полковники, в 1859 г. назначен командиром Кубанского пехотного полка и в 1861—1862 гг. во главе этого полка принимал участие в боевых действиях при окончательном покорении Евдокимовым Западного Кавказа.

М. Я. Ольшевский, встречавшийся с Горшковым в Майкопе, где квартировал Кубанский полк, писал: «Тогдашний полковой командир, полковник Горшков, большой хозяин, устроил хотя и не столь прочную, сколько красивую и поместительную штаб-квартиру. В особенности были хорошо устроены разные мастерские, в которых он любил проводить большую часть времени и, как знаток оружейного дела и других мастерств, умел извлекать из них пользу».

В 1863 г. Горшков был назначен командиром 18-го пехотного Вологодского полка и принял участие в усмирении польского мятежа.

Произведенный в 1868 году в генерал-майоры, Горшков в 1869 г. был зачислен по болезни по запасным войскам, но в 1877 году по собственному желанию вернулся в строй с началом Русско-турецкой войны. Назначенный командиром 1-й бригады 32-й пехотной дивизии, Горшков принял участие в бою у Ловчи (16 и 17 июля) и при 2-й атаке Плевны (18 и 19 июля).

Небольшого роста, коренастый, сохранявший полное спокойствие под огнём, он умел воодушевлять солдат простой, но лишенной всякой грубости речью и увлекал их за собой личным примером беззаветной храбрости. Официальное донесение о сражении под Плевной 18 июля говорит, что «во время славной атаки войск князя Шаховского (в составе которых находилась и 1-я бригада 32-й пехотной дивизии) генерал-майор Горшков тут, как и потом, до самого конца боя, с поразительным хладнокровием распоряжался действиями своей бригады, по временам въезжая в цепь для воодушевления людей. Предводимые им войска достигли почти предместья Плевны, но превосходство неприятельских сил заставило их остановиться; затем, в конце боя, начальствуя авангардом, Горшков собрал отсталых и раненых и лично вывел ночью отряд, занимавший мельницы предместий города и окружённый неприятелем». О мужестве Горшкова в войсках ходило множество рассказов. 8 октября 1877 года он был награждён орденом св. Георгия 4-й степени

В воздаяние за блестящую распорядительность и хладнокровие, воодушевлявшие войска в деле с Турками под г. Плевною, 18 Июля 1877 года, при чем оставил занятую им с боя позицию лишь по приказанию своего Начальства.

Горшков отличился также в бою 9 сентября на Чаиркиойских высотах и в рекогносцировке 29 ноября к деревне Омуркиою и Карагач, где, командуя разведочным отрядом из 13-й роты Курского пехотного полка, Лубенского гусарского полка и двух батарей, он завязал дело с 14 турецкими таборами, навёл их на приготовленную у деревни Кассабины засаду и, перейдя затем в энергичное наступление, опрокинул и гнал их до Амуркиоя.

Ещё на театре войны был назначен командующим 26-й пехотной дивизией и 16 (28) апреля 1878 года произведён в генерал-лейтенанты. По окончании войны был определён в запасные войска, числился в Рыльском 126-м пехотном полку. В 1883 году был зачислен в запас армейской пехоты.

Умер 27 января 1886 года, похоронен в Киеве.

Источники

  • Редакция журнала. [vivaldi.nlr.ru/pm000020463/view#page=408 Генерал-лейтенант А. Д. Горшков] // Иллюстрированная хроника войны. Приложение к «Всемирной иллюстрации» : журнал. — 1878. — № 103. — С. 418.
  • [vivaldi.nlr.ru/bx000010366/view#page=415 Горшков Андрей Давыдов.] // Список генералам по старшинству. Исправлено по 1-е ноября. — СПб.: Военная типография, 1882. — С. 395.
  • Горшков, Андрей Давидович // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  • Ольшевский М. Я. Кавказ с 1841 по 1866 год. СПб., 2003
  • Судравский В. К. Кавалеры ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия за 140 лет (1769—1909 гг.) // «Военный сборник», 1909, № 3—12; 1910, № 1—12.

Напишите отзыв о статье "Горшков, Андрей Давидович"

Отрывок, характеризующий Горшков, Андрей Давидович

– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.