Башмак (фототехника)

Башмак, скоба для принадлежностей, обойма для крепления принадлежностей — быстросъёмное соединение на верхней части корпуса фотоаппарата или видеокамеры, предназначенное для крепления принадлежностей, таких, как сменные видоискатели, дальномеры, фотовспышки или синхронизатор для их дистанционного запуска. Некоторые производители используют башмак для крепления микрофонов, GPS-датчиков и других вспомогательных устройств.
Горячий башмак (син. центральный синхроконтакт) позволяет присоединять фотовспышки с бескабельной синхронизацией, оснащённые дополнительным синхроконтактом в центре «ноги». Существует несколько различных стандартов горячего башмака, самым распространённым из которых стал международный стандарт ISO 518:2006. Кроме центрального синхроконтакта, стандартного для всех производителей, современный горячий башмак оснащается дополнительными контактами для соединения микропроцессоров камеры и принадлежностей. Расположение и назначение дополнительных контактов не стандартизированы и соответствуют собственным стандартам каждого производителя.

Холодный башмак появился раньше «горячего», но по геометрическим размерам точно ему соответствует. Отличие заключается в отсутствии каких-либо электрических контактов, в том числе синхроконтакта.

История

Впервые скобой для принадлежностей был оборудован прототип камеры «Leica» в 1913 году. Крепление использовалось для установки дальномера или внешних видоискателей при использовании сменных объективов (отсюда одно из ранних названий этого устройства — зухерпланка, от нем. Sucher — видоискатель). Позднее эта скоба стала использоваться для крепления фотовспышки. Для синхронизации фотовспышку нужно было подключать к синхроустройству камеры кабелем через отдельный разъём. Впоследствии наличие скобы для принадлежностей стало стандартом для малоформатных и среднеформатных фотоаппаратов, а компактные фотовспышки стали устанавливаться в неё. Один из первых известных случаев использования башмака — для вспышки на камере «Univex Mercury CC» (1938 год). После войны холодный башмак получил повсеместное распространение. Он был дополнен плоскими пружинами, предотвращающими выскальзывание принадлежностей. В СССР размеры башмака были стандартизированы по ГОСТ 10313-87. Некоторые фотоаппараты («Зенит-3М», «Nikkormat») не имели крепления для фотовспышки, кронштейн с обоймой приобретался отдельно и был съёмным.

Горячий башмак стал общемировым стандартом в 1977 году. В начале 1980-х башмак с центральным контактом появился и на отечественных фотоаппаратах: одним из первых стал «Зенит-TTL». В настоящее время форма и размеры башмака для крепления вспышек и других принадлежностей регламентируются стандартом ISO 518:2006. Дальнейшее развитие автоматики вспышек потребовало введения дополнительных контактов и, как следствие, гайки крепления и направляющего штифта. Такое усовершенствование потребовалось из-за небольших размеров дополнительных контактов, более чувствительных к смещению крепления. Начиная с 2000-х годов большинство производителей вместо зажимной гайки перешли на рычажный зажим, фиксирующий вспышку в скобе. Примерно тогда же вместо хрупкой пластмассы в качестве материала «ноги» стала использоваться стальная изогнутая пластина.

Приставной дальномер в башмаке шкального фотоаппарата «ЛОМО Компакт-Автомат»	Съёмный видоискатель, установленный в башмаке фотоаппарата «Зоркий-4»	Фотовспышка с внешним кабелем синхронизации (слева) и с центральным синхроконтактом (справа)	Съёмный холодный башмак фотоаппарата «Olympus PEN FT»	Фотоаппарат «Зенит-3М». Съёмный кронштейн для фотовспышки лежит рядом, устанавливается на окуляр видоискателя вместо наглазника.	Горячий башмак 16-мм фотоаппаратов «Instamatic»

Некоторые производители фототехники не предусматривали на своих фотоаппаратах стандартного башмака, используя собственный тип крепления. Это относится, например, к профессиональным моделям Nikon F, F2 и F3, у которых вспышка крепилась на специальных салазках, расположенных под рулеткой обратной перемотки плёнки. Подобное присоединение вспышки использовалось в фотоаппарате Canon F-1. Крепление вспышек со стандартным башмаком ISO в таких случаях требует дополнительного кронштейна или переходника.

Фотоаппараты, не оснащённые скобой для принадлежностей, рассчитаны на крепление вспышки при помощи кронштейна, закрепляемого штативным винтом.

Башмак с центральным контактом

Как правило, горячий башмак представляет собой металлические салазки, совпадающие по форме и размерам с холодным башмаком, и расположенный между ними круглый контакт с пластмассовым изолятором. «Нога» вспышки, снабжённая таким же подпружиненным контактом в центре и плоскими контактами вдоль салазок, вдвигается в скобу на камере, подключаясь к центральному контакту и корпусу. При срабатывании затвора синхронизирующее устройство замыкает синхроконтакт и обойму башмака между собой, вызывая срабатывание фотовспышки. Такой принцип поддерживается большинством вспышек, рассчитанных на установку непосредственно на камеру. При работе с внешними и студийными вспышками в горячий башмак устанавливается трансмиттер, подающий сигнал синхронизации по инфракрасному или радиоканалу. Несмотря на наличие синхроконтакта горячего башмака, большинство фотоаппаратов продолжает оснащаться PC-разъёмом для синхронизации внешним кабелем. Это предусмотрено для возможности установки старых типов вспышек, а также синхронизации вспышек, не рассчитанных на крепление в скобе.

Дополнительные контакты

Помимо центрального контакта, уже в конце 1970-х годов большинство производителей предусматривали дополнительный контакт для отображения в окуляре видоискателя сигнала готовности вспышки. С появлением систем TTL OTF на башмаке появились дополнительные контакты, входящие в интерфейс обмена данными согласованных вспышек, поддерживающих TTL-автоматику регулировки мощности. Кроме данных о мощности импульса, интерфейс позволяет передавать из камеры команды на изменение угла излучения и включение вспомогательной инфракрасной подсветки для автофокуса. Этот же интерфейс используется для управления «спящим» режимом и передачи команд дополнительным внешним вспышкам, управляемым при помощи инфракрасного трансмиттера вспышки, установленной на камере. В камеру передаются сигналы готовности и включённого состояния вспышки, блокирующие выбор выдержек, выходящих за диапазон синхронизации.

Дополнительные контакты никак не стандартизированы и совпадают только в аппаратуре одного производителя. Кроме маркетинговых соображений, это продиктовано несовпадением формата передаваемых данных. Поэтому при установке «неродной» вспышки работоспособным остаётся только синхроконтакт. Автоматическая регулировка мощности в этом случае возможна только при помощи внешнего фотодиода на корпусе вспышки, если он предусмотрен конструкцией. В остальных случаях доступно только ручное управление как экспозицией, так и остальными функциями вспышки, включая угол излучения. Так же работает современная системная вспышка, установленная на фотоаппарат, не оснащённый дополнительными контактами, которые попадают на изолирующую вставку горячего башмака. В случае установки в холодный башмак без центрального контакта и при отсутствии кабеля внешней синхронизации современные вспышки неработоспособны. Простейшие вспышки, не оснащённые автоматикой, снабжаются только центральным контактом и совместимы с любой аппаратурой, оснащённой горячим башмаком.

Независимые производители фотовспышек выпускают вспышки, предназначенные для большинства существующих брендов, оснащая их соответствующим интерфейсом. Некоторые из них используют систему сменных башмаков, когда «нога» вспышки выполняется съёмной и может заменяться башмаками, соответствующими интерфейсам других производителей. Самый известный бренд, использующий такую систему, — германский «Metz». Однако сложность конвертирования формата данных разных производителей не позволяет осуществлять все сложные функции, заложенные в ту или иную систему. Такие вспышки поддерживают только базовое TTL-измерение и некоторые другие опции. «Спящий» энергосберегающий режим и подсветка автофокуса могут не поддерживаться, как и другие сервисные режимы.

Башмак Minolta/Konica Minolta/Sony

Не все производители камер используют горячий башмак стандарта ISO 518. В 1988 году компания Minolta представила зеркальную камеру «Maxxum 7000i». На этой камере впервые был представлен новый горячий башмак, который с тех пор устанавливался на все камеры Minolta. После объединения в фирму Konica Minolta этот башмак, получивший название iISO (англ. intelligent ISO), использовался и в её разработках, в том числе и в цифровой зеркальной камере «Dynax 7D». После продажи фотоподразделения фирме Sony башмак перешёл ей в наследство в DSLR семейства Sony α и использовался до выхода камер Sony SLT-A58 и Sony SLT-A99, начиная с выпуска которой, в Sony отказались от него в пользу стандартного горячего башмака. Надо отметить, что в незеркальных фотоаппаратах фирма Sony всегда использовала стандартный башмак стандарта ISO 518.

Литература

• А. В. Шеклеин Система современной вспышки (рус.) // «Фотомагазин» : журнал. — 1995. — № 6. — С. 16—22. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1029-609-3&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1029-609-3].

Ссылки

• [www.zenitcamera.com/qa/qa-shoes.html Статья «Сопряжение с лампами-вспышками»] на сайте НТЦ Красногорского завода им. С. А. Зверева.
• [zedd.hosts.aim.pp.ru/index.php?option=com_jfusion&Itemid=2&jfile=viewtopic.php&f=35&t=334 «Башмак Canon/Nikon (hot shoe) „Горячий башмак“»]
• [www.zenitcamera.com/qa/qa-gost10313-62.html ГОСТ 10313-62: «Аппараты фотографические. Обоймы и вставки для крепления принадлежностей. Сопрягаемые размеры.»]

Отрывок, характеризующий Башмак (фототехника)

А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.