Гор, Мартин

Мартин Ли Гор Martin Lee Gore
Мартин Гор во время Tour Of The Universe
Основная информация
Полное имя	Мартин Ли Гор
Дата рождения	23 июля 1961(1961-07-23) (62 года)
Место рождения	Дагенем, Эссекс, Англия
Годы активности	1978 — настоящее время
Страна	Великобритания Великобритания
Профессии	Поэт, Композитор, Певец, Диджей
Инструменты	Гитара, Клавишные, Бас-гитара, Фортепиано, Мелодика
Жанры	Новая волна, Альт-рок, Синтипоп, Техно
Коллективы	Depeche Mode VCMG
Лейблы	Mute
[www.martingore.com/ tingore.com]

Ма́ртин Ли Гор (англ. Martin Lee Gore; род. 23 июля 1961, Дагенем, Эссекс, Великобритания) — британский композитор, певец, гитарист, клавишник и диджей, состоит в группе Depeche Mode со времени её основания в 1980 году. За более чем три десятилетия существования коллектива им написано подавляющее большинство песен группы. Одними из самых известных его хитов являются песни «Personal Jesus», «Enjoy the Silence», «I Feel You», «People Are People», «Everything Counts», «Never Let Me Down Again» и другие. Также Гор иногда выступает в качестве вокалиста и во время концертов исполняет такие свои композиции, как «Somebody», «A Question of Lust», «Home» и другие.

Помимо Depeche Mode Мартин Гор также сотрудничает с Винсом Кларком, с которым они вместе в 2011 году образовали технодуэт VCMG.

В 1999 году на 44-й церемонии Ivor Novello Awards Британская Академия композиторов и поэтов наградила Мартина Гора премией за «Международные достижения». Почётную награду композитору вручил глава Mute Дэниел Миллер, отметив вклад Мартина в развитие музыки как поэта-песенника.

Детство и юность

Мартин Ли Гор родился 23 июля 1961 года в лондонском пригороде Дагенем, Сассекс. Однако после рождения детей семья переехала в Базилдон, и детство Мартина и его младших сестёр Карен и Жаклин прошло в доме по адресу Шепсхолл, 16. Дед и отчим Дэвид работали на заводе «Форд», мать Памела — в доме для престарелых.

Биологический отец Гора, американский солдат, служил в Британии, где и встретился с Памелой Гор. Сам Мартин до 13 лет считал отчима своим отцом, а с биологическим родителем впервые встретился в Южной Америке, уже будучи взрослым. Гор не любит это обсуждать, говоря, что «это бередит раны его семьи и это одна из тех вещей, о которых он предпочитает не говорить».

Интерес Мартина к поп-музыке начался с увлечения журналом Disco 45, а также такими глэм-роковыми музыкантами, как Sparks, Гари Глиттер, Дэвид Боуи и Roxy Music. Позднее Мартин заинтересовался творчеством ветеранов техностиля и синтипопа — Kraftwerk, Can, The Human League и Гэри Ньюмана. В раннем возрасте он научился играть на гитаре и фортепьяно (его первой моделью органа был Bontempi), что позволило принимать участие в подростковых группах. Мартин успешно совмещал учёбу в школе Св. Николая с игрой на гитаре в кантри-фолк дуэте Norman & The Worms. С будущим участником Depeche Mode Эндрю Флетчером он также познакомился во время учёбы в школе.

Помимо музыки Гор также много времени уделял изучению иностранных языков и, в частности, немецкого. В 1976 году у него появилась возможность поехать в Германию по обмену, и он некоторое время прожил в Шлезвиг-Гольштейне.

Composition of Sound

После окончания школы Мартин переехал в Лондон и устроился в банк «Нат-Вест», где полгода проработал клерком низшего разряда. За это время он взял кредит и за двести фунтов купил свой первый профессиональный синтезатор Yamaha CS5. В свете растущей популярности электронной музыки Мартин Гор стал одним из самых востребованных музыкантов в городе. Он одновременно играл в двух группах: Composition of Sound, созданной Винсом Кларком совместно с Энди Флетчером, и French Look, основанной Робом Алленом и Полом Редмондом. В дальнейшем Мартин Гор окончательно утвердился с участием в группе Кларка, и парни начали всё больше времени посвящать репетициям. Примерно в то же время к будущим Depeche Mode присоединился юный Дэйв Гаан. Первая сессия звукозаписи Composition of Sound состоялась в студии «Lower Wapping Conker Company», первый концерт группы состоялся 21 июня 1980-го года в саутендском пабе «Топ Алекс».

Несмотря на отсутствие дорогой техники, световых шоу и использование всего трёх монофонических синтезаторов и драм-машины, Composition of Sound быстро набирали популярность благодаря удачному сочетанию харизмы Гаана и большому количеству запоминающихся песен за авторством Винса Кларка. Также во время выступлений звучало множество кавер-версий на популярные хиты того времени: «The Prince of Love» (Everly Brothers), «I Like it» (Gerry & The Peacemakers), «Then I Kissed Her» (The Crystals) и другие.

Помимо Кларка песни в группе писал и Мартин, однако, большая часть из них пока представляла собой инструментальные композиции вроде «Big Muff».

Depeche Mode

С подачи Дэвида Гаана название группы было изменено на Depeche Mode, и в ноябре 1980 года они удостоились своего первого упоминания в прессе, а именно в бэзилдонской газете Evening Echo. После заключения неофициального договора со звукозаписывающей студией Mute и её руководителем Дэниелом Миллером популярность группы стала расти всё сильнее. Первая пластинка Speak and Spell, для которой Мартин Гор написал песни «Tora! Tora! Tora!» и «Big Muff», достигла десятой строчки в британском хит-параде. Позднее Гор высказывал сомнения по поводу своих первых песен, так как не считал их «полностью своими» и пытался писать нечто похожее на то, что получалось у Винса Кларка.

Официальное объявление об уходе Кларка из Depeche Mode было сделано 30 ноября 1981 года, и Мартину Гору в срочном порядке пришлось занять место сочинителя. В интервью Look In он признавался, что «с тех пор, как начал писать более серьёзно, его стиль изменился, став, в определённом смысле, менее попсовым». Разница между двумя молодыми композиторами состояла ещё и в том, что для Винса звучание слов было интереснее, чем их значение. Подход Мартина был другим — он очень внимательно относился к лирической составляющей песен, и если мелодия нравилась, но слова — нет, то Гор мог забраковать песню.

Четвёртым синглом группы стала композиция «See You», написанная Мартином ещё в период участия в Norman & The Worms. Специально для записи песни он приобрёл новый синтезатор Wave 2 немецкой компании Palm Productions GmbH за три тысячи фунтов. Это была новаторская модель с восьмиголосной полифонией, подарившая песням Мартина новое звучание. «See You» добрался до шестой позиции в британском чарте — это был лучший результат Depeche Mode. Следующим синглом за авторством Гора стала песня «The Meaning of Love», занявшая 12 строчку хит-парада.

Считается, что поворотной точкой в творчестве ранних Depeche Mode стала написанная Гором композиция «Leave in Silence». Песня звучала менее мелодично и более мрачно по сравнению с предыдущими работами, однако, образ беспечности, закрепившийся за группой, расходился с серьёзным и личным текстом песни.

Первым альбомом Depeche Mode, который полностью состоял из песен Мартина Гора, стал A Broken Frame. Пластинка заняла восьмую строчку хит-парада, что для группы было хорошим показателем, учитывая, что Мартин Гор только начал осваиваться в роли сочинителя. Его задачей было сочинить сразу несколько песен за очень короткий промежуток времени, в результате чего половина песен альбома была написана прямо в студии.

После выпуска A Broken Frame группа отправилась в небольшое турне по Европе. Любимым развлечением Мартина в дороге, как отмечали его коллеги, на тот момент было чтение книг.

Я помню, как пришёл к Мартину однажды летом, когда они как раз собирались в турне, а у него там стоял большущий чемодан, забитый его старыми учебниками. Я-то подумал, там будет одежда для выступлений и прочее тому подобное, а он набрал с собой книг! Хотя, если подумать, Мартин всегда был абсолютно ненормальным! Роберт Марлоу

Вернувшись домой в середине декабря 1982 года Мартин вместе с группой возвратился в студию, чтобы записать новый сингл «Get The Balance Right!». Название песни звучало прямолинейно, однако тексты Гора становились всё более личностными и многозначными. В интервью журналу Smashing Hits он делился планами команды на 1983 год, в частности, рассказывал о намерении записать удачный альбом, который бы прибавил значимости группе и помог закрепить успех. Таким альбомом стал Construction Time Again, но помимо песен Гора пластинка также включала в себя несколько композиций нового клавишника Алана Уайлдера, в апрельском бюллетене Depeche Mode Official Information Service говорилось, что все песни были «написаны Мартином и Аланом в соавторстве». Мартин отмечал, что во время записи нового диска он испытывал влияние таких немецких индастриал-групп, как Einstürzende Neubauten (которые также записывались на студии Mute Records) и Kraftwerk.

Когда пришло время сводить Construction Time Again, оказалось, что альбом слишком сложен для тридцатиканальной ручной системы сведения, которой на тот момент располагали Depeche Mode. В связи с этим решено было перебазироваться в Западный Берлин для того, чтобы завершить работу на студии Hansa Tonstudios. Мартину Гору потребовалось совсем немного времени, чтобы влюбиться в Берлин в разных его проявлениях. Он почувствовал свободу от прежней консервативной британской жизни, расстался со своей лондонской подругой Энн Суинделл и начал встречаться с девушкой из Берлина. Именно в тот период тексты Гора стали ещё более циничными и пронизанными жизненными наблюдениями, ярким примером этого стала занявшая 6 место в хит-параде песня «Everything Counts». Некоторые критики разглядели в стихах Мартина политическую составляющую, приводя в пример строки из «Pipeline»: «Taking from the greedy, giving to the needy» (рус. Забирая у жадных, отдавать бедным). Многие придали значение и тому, что на обложках двух последних релизов Depeche Mode присутствовали серп и молот. Мартин Гор считал подобные заявления глупостью и оправдывал тексты песен «простым здравым смыслом».

Следующей композицией, раскрывшей Мартина с новой творческой стороны, стала «Love, In Itself», выпущенная 19 сентября 1983 года. На вопрос журнала Sounds, о чём поётся в последней строчке припева — «Love is not enough in itself» (рус. Одной любви недостаточно), Мартин ответил кратко: «Так и есть, её недостаточно». После выпуска новой пластинки группа дала ряд европейских концертов в поддержу Construction Time Again.

Одной из стран, где Depeche Mode в начале 1980-х всё ещё не удавалось достичь успеха, оставались США. Однако в 1984 году группа выпустила сингл, который в итоге занял высокие позиции в американских чартах. Это была песня «People are People». Мартин позднее вспоминал, как летел куда-то из Англии и взял с собой «Sony Walkman», чтобы записать звук взлёта. Стюардесса объясняла всем правила безопасности, и посреди её фразы «Check the instruction cards under your seat» (рус. Инструкция располагается под сиденьем) дверь в салон громко распахнулась от порыва ветра, в результате чего все засмеялись. В итоге, при работе над «People are People» Мартин использовал запись из самолёта, поставив на повтор отрывок фразы и смех. В сочетании с пением хора в бридже песни это создало необычный эффект. В прессе стиль композиции был обозначен как «металлический поп», и в самом деле — при работе над своим четвёртым студийным альбомом и вплоть до 1987 года музыканты зачастую использовали семплы, полученные в результате записи звуков стройки, металлических ударов молотков и кувалд, звона и скрежета. Но если музыкальная составляющая не вызывала нареканий, то слова «People are People» позже были охарактеризованы автором, как один из худших текстов в его творчестве. Однако для 1984 года содержание песни отражало волнующие Мартина темы. Он активно порицал человеческую жестокость, тема бессмысленного насилия для него была настолько больным вопросом, что он решил сам спеть мелодичный припев песни.

В период записи альбома Some Great Reward Мартин начал изменять свой образ, надевать одежду в стиле «садомазо», носить юбки и яркий макияж. Масла в споры о возможных садомазохистских наклонностях Гора подливали и тексты его песен, в частности «Master and Servant» (рус. Хозяин и слуга).

Я часто пишу песни о любви и взаимоотношениях, а секс - просто одна из граней всего этого. Только в одной или двух песнях речь заходит о садомазо. В то время я часто ходил в подобные клубы, просто из интереса. Я никогда серьёзно не увлекался подобными вещами. Мартин Гор

Он стал снимать квартиру в Берлине на Хеерштрассе, совсем рядом со студийным комплексом группы. Однажды настоял на том, чтобы дать интервью Record Mirror в полночь лёжа на асфальте. Мартин говорил тогда, что «переехал в Берлин, потому что жизнь там не останавливается ни на час даже ночью». Его кожаный фетишизм повлёк слухи о возможной нетрадиционной сексуальной ориентации, однако, самого композитора эти домыслы не задевали.

Он стал часто посещать всевозможные клубы и бары. Мы все увидели, как разительно он изменился, оказавшись на воле. Одним из его любимых развлечений стало употребление алкоголя в больших количествах с последующим раздеванием. Алан Уайлдер

Композицией, выделявшейся из общей канвы Some Great Reward, стала «Somebody» (рус. Кто-то). Она была записана под фортепьянный аккомпанемент Алана Уайлдера. Позже Мартин объяснял, что песня о любви может быть совершенно проходной, а может звучать искренне. Он считал ошибочным мнение о том, что если песня не о проблемах общества, то она недостойна внимания.

После релиза четвертого по счёту альбома Мартин Гор взял небольшой отпуск и некоторое время провёл в коммуне Эрфде в гостях у семьи Френцен, с которой сдружился ещё будучи учеником по обмену в свои школьные годы. Передышка пошла Мартину на пользу, и в ноябре 1985 года он с новыми силами вернулся в студию. Именно во время записи Black Celebration (рус. Чёрное празднество) стёрлись границы между обязанностями участников группы. Гор исполнил основные вокальные партии в четырёх песнях из одиннадцати, чего раньше не случалось.

Black Celebration вышел одновременно очень мрачным и разносторонним альбомом. Разносторонность пластинки заметна по таким трекам, как «New Dress» (рус. Новое платье). Это было размышление Гора о том, что СМИ уделяют куда больше внимания разным пустякам, нежели важным проблемам. В «Sometimes», ещё одной фортепьянной балладе, в чём-то схожей с «Somebody», из-за обилия студийных эффектов голос Мартина будто доносился из глубины просторного помещения, каждая фраза в песне отдавала эхом.

Новый альбом ознаменовал одну из самых важных перемен в Depeche Mode для Мартина, так как именно Black Celebration, занявший в итоге 3 строчку хит-парада Великобритании, а в Швейцарии достигший вершины, обрёл то мрачное, в некоторых местах — депрессивное и меланхоличное звучание, которое стало отличительной чертой группы в последующие годы.

В конце 1986 года Мартин переехал обратно в Лондон и стал жить в районе Мейда-Вейл. В ближайших его планах была работа над новым альбомом, который в итоге получил название Music for the Masses (рус. Музыка для Масс), показавшееся Мартину достаточно ироничным. В одном из интервью он даже охарактеризовал альбом, как «саркастичный».

Когда мы назвали альбом Music for the Masses, нас обвиняли в высокомерии и самоуверенности. Но на самом деле это было шуткой. Это было чем угодно, но не музыкой для масс! Мартин Гор

На этот раз при записи песен Мартин выступил не только как автор и клавишник, но и как гитарист, гитарные партии в его исполнении звучат в песнях «Never Let Me Down Again», «Strangelove», «Behind the Wheel», «Nothing», «Agent Orange», «Pleasure, Little Treasure». Помимо этого в альбоме Music for the Masses очень чётко обозначилось различие в музыкальном плане между Мартином Гором и Аланом Уайлдером. На диске оказались две версии одной и той же песни — «To Have And To Hold» и «To Have And To Hold (Spanish Taster)». Первоначальное демо было предложено Мартином, но Алану оно показалось слишком легковесным для общего настроения альбома, и он сделал песню более мрачной и атмосферной. Однако Мартин не хотел отказываться от своей более попсовой версии, и также включил её в пластинку, добавив «Spanish Taster».

Другой песней, вызвавшей интерес прессы, стала «Never Let Me Down Again» (рус. Никогда меня больше не подводи). В рецензии журнала NME выдвигались предположения, что в тексте песни упоминаются наркотики. Мартин Гор никогда не объяснял, что конкретно подразумевалось в «Never Let Me Down Again», а Алан говорил, что «не может ответить за песни Мартина — об их значении он знал не больше, чем кто-либо».

Возвращением к теме, которую Мартин уже использовал в песне «A Question of Time», стал изданный лишь во Франции сингл «Little 15». Композиция была построена на простой семплированной струнной аранжировке, вдохновлённой произведениями композитора-минималиста Майкла Наймана, а текст Гора затрагивал тему сексуальности несовершеннолетних.

После выпуска альбома в 1987 году последовало длительное мировое турне, завершившееся 18 июня 1988 года в Пасадене на стадионе Rose Bowl. Мартин Гор, объясняя в чём будет заключаться суть новых Depeche Mode, рассказывал, что за последние пять лет музыканты довели формулу до совершенства: новые демозаписи каждый раз представлял Гор, группа проводила месяц в студии и так далее, поэтому коллектив решил, что первая запись 1990-х должна была стать другой.

С течением времени домашняя студия Мартина становилась всё лучше и лучше, так что демо, которые он записывал и давал слушать остальным членам группы, были очень хорошего качества. По сути Depeche Mode просто перезаписывали демо Мартина с несколько лучшим звуком, лучшим продюсированием и вокалом Дэйва. Но в случае с альбомом Violator (рус. "Нарушитель") Алан, Дэйв и Энди сказали Мартину просто представить демо с акустической гитарой или органом — только тексты и аккорды, чтобы вся группа могла решать, в каком направлении песни будут развиваться. В итоге на пластинке появились несколько хитовых синглов. При написании песни «World in my Eyes» (рус. Мир в моих глазах) Мартин открыл больше о своей личности, заявив, что «это очень позитивная песня, в ней говорится о том, что любовь, секс и наслаждение — это хорошо».

Violator стал самым продаваемым альбомом Depeche Mode на 1990 год, его мировые продажи превышали 6 миллионов проданных копий.

Сотрудничество с другими музыкантами

Помимо Depeche Mode Мартин Гор принимал участие в создании многих сайд-проектов. В частности Мартин был задействован в записи бэк-вокала для группы Client в песне «Overdrive», гитарной партии для Гвен Стефани в песне «Wonderful Life» из альбома The Sweet Escape (2006), бэк-вокала для композиции «Once you see» группы Nitzer Ebb (2007), написании композиции «Cloud Nine» группы Onetwo (2007), записи вокала к песне «Man Made Machine» группы Motor (2011), гитарной партии песни «The Unstoppable Collision» группы Compact Space (основанной Кристианом Айгнером и Дэрилом Бамонте) и многом другом. В феврале 2013 года Гор записал совместную песню с Фрэнком Оушеном.

Отдельным крупным проектом Гора является VCMG — совместный с Винсом Кларком технодуэт. Итогом сотрудничества стал студийный альбом Ssss, выпущенный 13 марта 2012 года.

Кроме написания песен и сочинения музыки Мартин Гор также увлекается диджеингом.

Сольная карьера

В октябре 1988 года Мартин Гор вместе с продюсером Рико Коннингом в лондонской студии Sam Therapy Studios записал свой первый сольный альбом — Counterfeit e.p., выпущенный Mute летом 1989. На обложке Counterfeit e.p. вместо простого «Мартин Гор» было написано «Мартин Л. Гор», буквы же в названии означали EP — мини-альбом. Вошедшие в него шесть песен демонстрировали разнообразие музыкальных вкусов Гора: от «In a Manner of Speaking», изначально записанной авангардным коллективом Tuxedomoon из Сан-Франциско, до народного негритянского госпела «Motherless Child». Другой неожиданной песней стала «Never Turn Your Back On Mother Earth», которая в 1974 году была записана группой Sparks. Гор, ещё будучи подростком, увлекался Sparks, и во время некоторых концертов в рамках тура Music For The Masses Tour даже вносил эту композицию в сет-лист.

Запись Counterfeit e.p. позволила Мартину проявить свои вокальные способности. Говоря о первом сольном альбоме, он отмечал, что кавер-версии идеально подходят для такого случая, ведь приходится разграничивать творчество внутри группы и своё собственное. Альбом не был рассчитан на коммерческий успех, но Мартин Гор мог считать его успешным экспериментом.

Следующей сольной записью Гора, как и в прошлый раз, стал сборник кавер-версий. Выпуск альбома Counterfeit 2 (рус. Подделка 2), состоящего из радикально переработанных Мартином чужих песен, был предварён выпуском сингла «Stardust» — кавер-версии на хит Дэвида Эссекса, в 1974 году вошедший в первую десятку британского чарта. В Германии версия «Stardust» добралась до девятой строки чарта, а в Британии не поднялась выше сорок четвёртого места, во многом из-за полного отсутствия раскрутки на радио. Counterfeit 2 был записан в домашней студии Мартина в Санта-Барбаре, участие в его создании приняли Эндрю Филпотт, Пол Фригард и Питер Гордено. 28 апреля 2003 года, уже через две недели после выхода первого сингла, была выпущена пластинка. Характеризуя свой новый альбом, Мартин пояснял, что «обычно он выбирает очень эмоциональные песни, часто — песни об одиночестве». В конце апреля начались короткие гастроли Мартина, организованные с целью раскрутки Counterfeit 2. Турне состояло из 8 концертов и было озаглавлено A Night With Martin L. Gore.

Личная жизнь

До своей первой женитьбы Гор официально встречался с двумя девушками: Энн Суинделл из Лондона и Кристиной Фридрих из Берлина. Последняя некоторое время также помогала Depeche Mode в туре Tour for the Masses. На Сюзанн Бойсверт (род. 22 октября 1968 года) из Парижа Мартин женился в августе 1994 года, в браке у пары родилось трое детей: Вива Ли Гор (род. 6 июня 1991 года), Эва Ли Гор (род. 21 августа 1995 года) и сын Кейло Леон Гор (род. 27 июля 2002 года).

После 12 лет совместной жизни в 2006 году Мартин развёлся со Сюзанн. Бракоразводный процесс дался ему очень тяжело, и он даже написал в связи с этим песню «Precious», посвятив её своим детям.

В 2011 году Мартин вступил в отношения с Керили Каски. В июне 2014 года они поженились. 19 февраля 2016 года у пары родилась дочь Джони Ли Гор.

Характер

Жена бывшего участника Depeche Mode Алана Уайлдера Хепзиба Сесса так отзывалась о Мартине:

Мартин был очень милым, но у него две личности, как у доктора Джекилла и мистера Хайда: он экстраверт, когда напьётся, и наоборот, когда трезв. Хепзиба Сесса

Отношение к религии

Религия — одна из тем, которые очень часто возникают в моих песнях. Думаю, я очарован религией, и это неотъемлемая составляющая во всём — от музыкальных ощущений до описания вещей в текстах. Мартин Гор

Впервые Мартин всерьёз коснулся темы религии в своей песне 1984 года «Blasphemous Rumours» (рус. «Богохульные слухи»). Данная тематика задевала и других участников группы: Энди Флетчер, будучи ещё учеником школы Св. Николая, вместе с Винсом Кларком состоял в церковной бригаде мальчиков, в обязанности которой входили молитвы за людей, числившихся в списке тяжелобольных. По иронии судьбы, как вспоминал Флетчер, зачастую раньше всех умирал первый в перечне. В «Blasphemous Rumours» Гор размышлял о том, что «у Бога, должно быть, больное чувство юмора, и, когда я умру, наверное, он будет смеяться». Как и ожидали Depeche Mode, многие критики и представители духовенства восприняли текст буквально и действительно обвиняли автора в богохульстве. Несмотря на это сингл «Blasphemous Rumours» избежал цензуры BBC и добрался до 16 места в чарте.

С течением времени вопрос веры находил всё большее отражение в лирике Мартина. По словам Алана Уайлдера, Мартину не нравилось объяснять значение своих песен, но двусмысленность и многозначность его текстов была очевидна. Когда вышел сингл «Personal Jesus» (рус. «Личный Иисус»), многие стали искать скрытые смыслы и Мартину это нравилось. Большинство людей посчитали песню христианским гимном, хотя изначально она задумывалась не такой. «Personal Jesus» стала одним из тех немногих случаев, когда Гор согласился рассказать об источнике своего вдохновения — книге «Элвис и я» (воспоминания Присциллы Пресли о своём муже). Гор объяснял в интервью, что «Personal Jesus» — это песня о том, как один человек может быть Иисусом для другого, о том, как можно дать другому надежду и заботу. В итоге, сингл стал самой продаваемой двенадцатидюймовкой в истории Warner Bros.

В 1998 году в интервью журналу The Guardian Мартин Гор на вопрос об основных темах в своём творчестве ответил: «Отношения, господство, похоть, любовь, добро, зло, кровосмешение, грех, религия и аморальность».

Дискография

Студийные альбомы

Название	Детали	Высшие позиции в чартах
		UK	DEN	FRA	GER	SWE	SWI	US Dan
Counterfeit²	Релиз: 29 апреля, 2003 Лейбл: Mute Records Форматы: CD, Цифровая дистрибуция	102	32	52	12	23	79	3
MG (англ.)	Релиз: 27 апреля, 2015 Лейбл: Mute Records Форматы: CD, LP, Цифровая дистрибуция

E.P.

Название	Детали	Высшие позиции в чартах
		US
Counterfeit e.p.	Релиз: 12 июня, 1989 Лейбл: Mute Records Форматы: CD, кассеты	156

Синглы

Год	Сингл	Высшие позиции в чартах					Альбом
		UK	DEN	FRA	GER	US Alt
1989	«Compulsion»	—	—	—	—	18	Counterfeit e.p.
2003	«Stardust»	44	16	92	29	—	Counterfeit²
	«Loverman»	—	—	—	53	—
«—» означает, что сингл не попал в чарты

Песни Depeche Mode в исполнении Мартина Гора

В дуэте с Дэвидом Гааном Альбом Песня A Broken Frame (1982) «Shouldn’t Have Done That» Construction Time Again (1983) «Everything Counts» «Shame» Some Great Reward (1984) «People Are People» «Something to Do» Catching Up with Depeche Mode (1985) «Shake The Disease» «Fly On The Windscreen» Black Celebration (1986) «Here Is the House» «Dressed in Black» «Breathing in Fumes» Music for the Masses (1987) «Never Let Me Down Again» «Behind the Wheel» «Pleasure, Little Treasure» Violator (1990) «Waiting for the Night» Songs of Faith and Devotion (1993) «Higher Love» Ultra (1997) «Insight» «Surrender» Exciter (2001) «Dream On» «I Feel Loved» Playing the Angel (2005) «The Sinner in Me» «Nothing’s Impossible» «Newborn» «Free» Sounds of the Universe (2009) «Little Soul» «Peace» «Hole to Feed» «Corrupt» «Oh Well» Delta Machine (2013) «Heaven» «Soothe My Soul»

Сольное исполнение Альбом Песня Speak & Spell (1981) «Any Second Now (voices)» Construction Time Again (1983) «Pipeline» Some Great Reward (1984) «It Doesn’t Matter» «Somebody» Black Celebration (1986) «A Question of Lust» «Sometimes» «It Doesn’t Matter Two» «World Full of Nothing» «Black Day» Music for the Masses (1987) «The Things You Said» «I Want You Now» «Route 66» Violator (1990) «Enjoy the Silence» («Harmonium») «Sweetest Perfection» «Blue Dress» Songs of Faith and Devotion (1993) «Death’s Door» «Judas» «One Caress» Ultra (1997) «Home» «The Bottom Line» Exciter (2001) «Comatose» «Breathe» Playing the Angel (2005) «Macro» «Damaged People» Sounds of the Universe (2009) «Jezebel» «The Sun and the Moon and the Stars» Delta Machine (2013) «The Child Inside» «Always»

Литература

• Миллер, Джонатан. Depeche Mode: Подлинная история. — СПб.: Амфора, 2009. — ISBN 978-5-367-00826-5.
• Malins, Steve. Depeche Mode: Black Celebration: The Biography. — Andre Deutsch, 2007. — ISBN 978-0-233-00178-4.

Ссылки

• [www.martingore.com VCMG]. — Официальный сайт Мартина Гора и проекта VCMG. [www.webcitation.org/6BvyMF7eH Архивировано из первоисточника 5 ноября 2012].
• [countdown.depechemode.com/ Depeche Mode]. — Официальный сайт Depeche Mode. [www.webcitation.org/6BvyMncJ6 Архивировано из первоисточника 5 ноября 2012].

Музыка   Персоналии   Великобритания

Отрывок, характеризующий Гор, Мартин

– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.