Госпитальеры

Госпитальеры Иерусалимский, Родосский и Мальтийский Суверенный Военный Странноприимный Орден Святого Иоанна Ordre souverain militaire hospitalier de Saint-Jean, de Jérusalem, de Rhodes et de Malte, Sovrano militare ordine ospedaliero di San Giovanni, di Gerusalemme, di Rodi e di Malta Ordre des Hospitaliers, Ordni ta’ San Ġwann
Годы существования	ок. 1099–настоящее время
Подчинение	Папский престол
Тип	Христианский военный орден
Функция	забота о паломниках, защита паломников и т.д.
Прозвища	Мальтийские рыцари
Покровитель	Святой Иоанн Креститель
Девиз	Pro Fide, Pro Utilitate Hominum
Цвета	Черная мантия с белым крестом, красная мантия с белым крестом
Участие в	Крестовые походы, осада Акры, осада Мальты (1565)
Командиры
Известные командиры	Жан Паризо де ла Валетт

Госпиталье́ры или Иоанни́ты (также известные, как Иерусалимский, Родосский и Мальтийский Сувере́нный Вое́нный Странноприи́мный О́рден Святого Иоанна, также как О́рден Свято́го Иоа́нна, как Мальти́йские ры́цари или Ры́цари Ма́льты; фр. Ordre des Hospitaliers, мальт. Ordni ta’ San Ġwann) — основанная в 1080 году в Иерусалиме в качестве амальфийского госпиталя, христианская организация, целью которой была забота о неимущих, больных или раненых пилигримах в Святой земле. После захвата христианами Иерусалима в 1099 году в ходе Первого крестового похода организация превратилась в религиозно-военный орден со своим уставом. На орден была возложена миссия о заботе и защите Святой земли. Вслед за захватом Святой земли мусульманами, орден продолжил деятельность на острове Родос, владыкой которого он являлся, а затем действовал с Мальты, находившейся в вассальном подчинении у испанского вице-короля Сицилии.

Название и статус

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Иерусалимский, Родосский и Мальтийский орден Святого Иоанна ошибочно называют Орденом святого Иоанна Иерусалимского. Это неверно: Иерусалимским называется сам Орден, но никак не святой Иоанн. Среди святых есть, например, такие: Иоанн Креститель — Предтеча Господа, Иоанн Богослов — апостол Господа и Евангелист, автор Евангелия, Апокалипсиса и трех Посланий апостолов, Иоанн V Милостивый — патриарх Александрийский, но такого святого как Иоанн Иерусалимский не существует. Небесным покровителем, патроном Ордена является Иоанн Креститель.

Относительно названия «Орден госпитальеров» следует иметь в виду, что это название считается жаргонным или фамильярным. В официальном названии Ордена нет слова «госпитальеры» (des hospitaliers). Официальным названием Ордена является Странноприимный орден (l’Ordre hospitalier), а не «Орден госпитальеров». Первоначально главной задачей Военного странноприимного ордена Святого Иоанна была защита пилигримов, совершающих паломничество в Святую землю. В настоящее время, когда военные задачи отошли на второй план, Орден ведет активную гуманитарную и благотворительную деятельность. Таким образом, в новых исторических условиях, название «Странноприимный орден» приобретает новое, особое звучание.

С точки зрения международного права, Мальтийский орден является не государством, а государствоподобным образованием.

Иногда рассматривается как карликовое государство-анклав, самое маленькое государство мира (на территории Рима, но независимое от Италии), иногда — как экстерриториальное государственное образование, иногда — просто как рыцарский орден. В международном праве суверенитет Ордена рассматривается на уровне дипломатических отношений (дипломатических миссий), но не как суверенитет государства.

Основание и начальный этап существования

См. также: Орден Святого Лазаря

В 600 году папа Григорий Великий направил в Иерусалим аббата Проба для строительства госпиталя, целью которого должны были стать лечение и забота о христианских пилигримах в Святой земле. В 800 году Карл Великий расширил госпиталь, а также учредил при нём библиотеку. Двумя веками позже, в 1005 году халиф Аль-Хаким разрушил госпиталь и ещё около трех тысяч зданий в Иерусалиме. В 1023 году египетский халиф Али Аль-Заир позволил итальянским купцам из Амальфи и Салерно восстановить госпиталь в Иерусалиме. Госпиталь, построенный на месте, где ранее располагался монастырь Святого Иоанна Крестителя, принимал пилигримов, посещавших христианские святыни. Обслуживался он бенедиктинцами.

Монашеский орден Госпитальеров был основан сразу после Первого Крестового похода Жераром Благословенным, роль которого, как основателя, была подтверждена папской буллой, дарованной папой Пасхалием II в 1113 году. На территории всего Иерусалимского Королевства и за его пределами Жерар приобретал для своего ордена земли и имущество. Его преемник, Раймон де Пюи, учредил первый значимый лазарет госпитальеров возле Храма Гроба Господня в Иерусалиме. Изначально организация заботилась о пилигримах в Иерусалиме, но вскоре орден начал предоставлять пилигримам вооруженный эскорт, который быстро превратился в значительную силу.

Орден Госпитальеров и орден рыцарей Храмовников, основанный в 1119 году, стали самыми могущественными христианскими организациями региона. В сражениях с мусульманами орден продемонстрировал свои отличительные признаки, его солдаты были одеты в черные туники с белыми крестами.

К середине 12-го столетия орден разделился на братьев-воинов и братьев-лекарей, заботившихся о больных. Он по-прежнему оставался религиозным орденом и располагал рядом привилегий, дарованным папским престолом. Например, орден не подчинялся никому, кроме Папы, не платил десятину и имел право владеть собственными духовными строениями. Множество значимых христианских фортификационных сооружений в Святой земле были построены Тамплиерами и Госпитальерами. Во время расцвета Иерусалимского Королевства госпитальерам принадлежали 7 крупных крепостей и 140 других поселений в регионе. Двумя крупнейшими опорами их могущества в Иерусалимском Королевстве и Княжестве Антиохии являлись Крак де Шевалье и Маргат. Владения ордена были разделены на приораты, приораты на бейливики, которые в свою очередь делились на комтурства. Фридрих I Барбаросса, император Священной Римской империи, доверил свою безопасность рыцарям Святого Иоанна в хартии привилегий, дарованной им ордену в 1185 году.

Кипрские и Родосские рыцари

Набирающий силу ислам в итоге вынудил госпитальеров покинуть Иерусалим. После падения Иерусалимского королевства (Иерусалим пал в 1187) госпитальеры были оттеснены в графство Триполи, а после падения Акры в 1291 орден нашёл убежище в Кипрском королевстве. Осознав вовлечение госпитальеров в политику Кипрского королевства, великий магистр ордена Гийом де Вилларэ решил основать собственную временную резиденцию. Выбор пал на Родос. Его преемник, Фульк де Вилларэ, претворил план в жизнь. 15 августа 1309 года, после более чем двух лет сражений остров Родос сдался госпитальерам. Кроме того, госпитальеры получили контроль над рядом соседних островов, а также над портами Малой Азии: Бодрумом и Кастелоризо.

После упразднения ордена тамплиеров в 1312 году, значительная часть их владений была передана госпитальерам. Владения были разделены на восемь лангов (языков): (Арагон, Овернь, Кастилия, Англия, Франция, Германия и Прованс). Каждый язык управлялся приором, если же в языке было более одного приората, то великим приором. На Родосе, а также в последние годы на Мальте, рыцари каждого языка возглавлялись бальи. Английским великим приором в то время был Филипп Тейм, он же приобретал владения для языка Англия с 1330 по 1358 годы.

На Родосе госпитальеры, называвшиеся тогда также Родосскими рыцарями, вынуждены были стать более милитаризированной силой, постоянно сражаясь, главным образом с североафриканскими пиратами. В XV столетии они отразили два вторжения. Первое, возглавляемое султаном Египта, произошло в 1444 году, а второе — спустя 36 лет, в 1480-м. На этот раз агрессором выступил Мехмед II, который после захвата Константинополя сделал госпитальеров своей основной целью. В 1494 году госпитальеры основали крепость на острове Галикарнас (сегодня Бодрум). Чтобы укрепить бодрумскую крепость, они использовали камни частично разрушенного Мавзолея Мавсола, одного из семи чудес света древнего мира.

В 1522 году на остров Родос высадилось невиданное ранее количество солдат. 400 кораблей под командованием султана Сулеймана Великолепного доставили 200 000 солдат. Госпитальеры под командованием великого магистра Филиппа Вилье де Лиль-Адама, могли противопоставить этой силе 7000 солдат, а также фортификационные сооружения. После окончания осады, продолжавшейся 6 месяцев, выжившим госпитальерам позволили отступить на Сицилию.

Мальтийские рыцари

После семи лет скитаний по Европе госпитальеры обосновались в 1530 году на Мальте, после того как испанский король Карл V, будучи также королём Сицилии, отдал госпитальерам в постоянное феодальное владение Мальту, Гоцо и северо-африканский порт Триполи. Ежегодной платой за эту услугу должен был стать один мальтийский сокол, присылаемый в день всех святых королевскому представителю, вице-королю Сицилии (этот исторический факт использован в качестве завязки в знаменитой книге Дэшила Хэммета «Мальтийский сокол»).

Великая осада Мальты

Госпитальеры продолжили борьбу против мусульман, в особенности против североафриканских пиратов. Несмотря на то, что в их распоряжении находилось всего лишь несколько кораблей, они очень быстро навлекли на себя гнев Османов, недовольных переселением ордена. В 1565 году Сулейман I направил сорокатысячную армию для осады Мальты и изгнания с её территории 700 рыцарей и 8000 солдат.

Поначалу сражение складывалось для госпитальеров столь же неудачно, как и сражение на Родосе: большая часть города была разрушена, около половины рыцарей убито. К 18 августа положение осаждённых стало практически безнадёжным. Ежедневно сокращаясь в количестве, они вскоре стали неспособны удерживать растянутую фортификационную линию. Однако, когда совет предложил покинуть Биргу и Сенглиа и отступить к форту Сант-Анджело, великий магистр Жан Паризо де ла Валетт отверг это предложение.

Вице-король Сицилии не прислал помощи. По всей видимости, приказы испанского короля Филиппа II вице-королю Сицилии были настолько туманно изложены, что он не решился взять на себя ответственность и оказать помощь госпитальерам в ущерб собственной обороне. Неправильное решение могло привести к поражению, а следовательно, подвергнуть османской угрозе Сицилию и Неаполь. Вице-король оставил с ла Валеттом своего сына, и ему вряд ли могла быть безразлична судьба крепости. Что бы ни было причиной задержки, вице-король продолжал колебаться до тех пор, пока судьба сражения не была практически решена усилиями лишённых помощи госпитальеров, и даже тогда только негодование собственных офицеров вынудило его двинуться на помощь.

23 августа последовала ещё одна мощная атака. По свидетельствам осажденных это было последнее серьёзное усилие. С большим трудом — даже раненым приходилось принимать участие, — атака была отражена. Положение осажденных, однако, не выглядело безнадежным. За исключением форта Святого Эльма, фортификации госпитальеров были все ещё невредимы. Работая днем и ночью, гарнизон сумел устранить бреши в укреплениях, после чего взятие Мальты казалось все более невыполнимой задачей. Из-за ужасной жары и тесноты казарм многие турецкие солдаты болели. Заканчивались еда и боеприпасы, турки все больше впадали в уныние из-за тщетности их атак и понесённых потерь. Серьёзным ударом стала гибель опытного командира, капера и адмирала османского флота Тургут-реиса 23 июня 1565 года. Турецкие командиры Пиаль-паша и Лала Мустафа-паша были слишком беспечны. Они располагали огромным флотом, который лишь единожды удачно использовали. Они также пренебрегли связью с африканским побережьем и не предприняли ни одной попытки выследить и воспрепятствовать переброске подкреплений с Сицилии.

1 сентября турки предприняли последнюю попытку штурма, однако боевой дух османских войск упал, и к великой радости осажденных, увидевших путь к спасению, попытка оказалась тщетной. Озадаченные и нерешительные османы узнали о прибытии подкреплений с Сицилии в бухту Миллиа. 8 сентября, не зная, что подкрепление очень невелико, турки сняли осаду и отступили. Великая осада Мальты, должно быть, была последним сражением в котором войско, состоящее из рыцарей, одержало решительную победу.

После отступления османов в строю у госпитальеров оставалось 600 человек. Согласно наиболее достоверной оценке, турецкая армия насчитывала 40 000 человек, из которых, в итоге, 15 000 вернулись в Константинополь. Осада ярко изображена на фресках Маттео Переса д’Алеччо в Зале Святого Михаила и Святого Георга, также известного как Тронный зал, который находится во Дворце Великого Магистра в Валлетте. Четыре оригинальных эскиза, написанные маслом Маттео д’Алеччо между 1576 и 1581 годами, можно увидеть в Квадратной Комнате Квинс-хауса в Гринвиче, Лондон. После осады был построен новый город — сегодня он носит имя Валлетта, в память о великом магистре, который его отстоял.

В 1607 году Великому Магистру Госпитальеров был пожалован титул Райхсфюрста (Принца Священной Римской империи, несмотря на то, что территория ордена всегда находилась южнее территории Священной Римской империи). В 1630 году великий магистр был удостоен духовного сана, эквивалентного кардинальскому, и уникального смешанного титула Его Самое Выдающееся Высочество, отражавшего оба свойства и признавая его, таким образом, настоящим Князем Церкви.

Завоевание Средиземноморья

После того, как госпитальеры Мальты восстановили свои силы, они обнаружили, что причин для существования ордена более нет. Цель, с которой создавался орден, а именно содействие крестовым походам в Святую землю, была теперь недостижима, как по причине экономической и военной слабости, так и из-за географического положения. Уменьшающиеся выплаты европейских спонсоров, не желающих более поддерживать затратную и ненужную организацию, заставили госпитальеров обратить своё внимание на растущую в Средиземном море пиратскую угрозу, большей частью исходившую от находящихся под покровительством османов северо-африканских пиратов. К концу XVI века, госпитальеры воодушевленные своей непобедимостью, навеянной успешной защитой их острова в 1565 году и совместной победой христианских сил над османским флотом в сражении при Лепанто в 1571 году, поставили перед собой новые задачи, а именно защиту христианских купцов, торгующих с Левантом, а также освобождение христианских рабов, которые являлись как основным предметом торговли северо-африканских пиратов, так и основой их флота. Деятельность госпитальеров получила название корсо.

Тем не менее, орден продолжал страдать от нехватки финансов. Взяв под контроль Средиземное море, орден тем самым присвоил себе обязанности, традиционно выполняемые морским городом-государством Венецией. Однако финансовые затруднения госпитальеров на этом не заканчивались. Обменный курс местной денежной единицы эскудо, принятой в обращение в конце 16-го столетия, непрерывно падал, что означало для госпитальеров сокращение прибылей, получаемых в купеческих факториях. Сельскохозяйственные затруднения, вызванные бесплодием занимаемого орденом острова, вынудили многих госпитальеров пренебречь чувством долга и приступить к грабежам мусульманских кораблей. Все больше кораблей подвергались грабежам, доходы от которых позволяли многим госпитальерам вести праздную и богатую жизнь. Прибыль позволила им также брать местных женщин себе в жены, наниматься во французский и испанский флоты в поисках приключений, опыта и, как ни странно, денег. Все вышеперечисленное вступало в противоречие с их монашескими обетами бедности и целомудрия, блюсти которые они клялись перед вступлением в орден. Изменяющаяся позиция госпитальеров была помножена на последствия реформации и контрреформации, а также на недостаток стабильности, испытываемый Католической церковью. Последствия этих событий сильно отозвались на ордене в конце 16-го начале 17-го столетия, когда спад религиозных настроений множества европейцев поставил под сомнение необходимость существования религиозной армии, и как следствие, необходимость регулярных денежных отчислений на содержание ордена. То, что при восшествии на престол королевы-протестантки Елизаветы I, католический орден настоял на повторном вступлении Англии как государства-участника, ранее, при Генрихе VIII не допускаемой, наряду с монастырями, красноречиво свидетельствовало о новой для ордена религиозной терпимости. Во владениях ордена находился даже немецкий ланг, в равной степени протестантский и католический.

В течение 14-го 16-го веков орден переживал ощутимый моральный упадок, о чём красноречиво свидетельствовал выбор многих рыцарей, предпочитавших разбойничать в составе иностранных флотов, из которых особой популярностью пользовался французский. Этот выбор прямо противоречил обетам госпитальеров. При службе одной из европейских держав велика была вероятность схлестнуться в сражении с другой христианской армией, что, в сущности, и произошло в серии франко-испанских столкновений того периода. Наибольший парадокс заключается в том, что долгие годы Франция оставалась в дружественных отношениях с Османской империей, величайшим врагом госпитальеров. Подписав множество торговых договоров, и дав согласие на неформальное (но в итоге эффективное) прекращение огня между двумя государствами, госпитальеры поставили тем самым под вопрос смысл собственного существования. То, что госпитальеры ассоциировали себя с союзниками своих заклятых врагов, демонстрирует их моральную амбивалентность и новый торговый характер отношений в Средиземном море. Служба в иностранном флоте, в частности во французском, давала госпитальерам возможность послужить церкви и особенно французскому королю. Рыцари могли повысить свои шансы в продвижения по службе, как в нанимающем, так и во флоте Мальты. Могли получить более высокое жалование, развеять скуку частыми плаваниями, присоединиться к высоко приоритетным краткосрочным поездкам с крупными караванами, обеспечивая им покровительство, а также побаловать себя традиционными портовыми дебошами. Французы получали в их лице мобильный и опытный флот, позволявший держать вассалов в узде и ограждать Францию от испанской угрозы. Изменение позиции госпитальеров удачно подмечено Полем Лакруа:

«Кичащийся богатством, отягощенный привилегиями, которые предоставили ему фактически полный суверенитет, орден, в конце концов, был настолько деморализован излишествами и праздностью, что полностью утратил понимание того, для чего он был создан, и посвятил себя жажде наживы и стремлению к удовольствиям. Жажда наживы вскоре вышла за все возможные рамки. Рыцари вели себя так, как будто находились вне досягаемости венценосных особ, они грабили и мародерствовали, не заботясь о том, кому принадлежало имущество: язычникам или христианам».

По мере роста известности и богатства госпитальеров европейские государства стали относиться к ордену более почтительно, вместе с тем, проявляя все меньше желания финансировать организацию, известную своей способностью зарабатывать крупные суммы в открытом море. Таким образом, замкнувшийся порочный круг увеличивал количество рейдов, а следовательно сокращал субсидии, получаемые от европейских государств. Вскоре платежный баланс острова стал полностью зависеть от завоеваний. Тем временем, европейским государствам стало совершенно не до госпитальеров. Тридцатилетняя война заставила их сосредоточить все силы на континенте. В феврале 1641 года из Валлетты неизвестным лицом было отправлено письмо самому доверенному союзнику и благодетелю госпитальеров, королю Франции Людовику XIV (годы правления 14 мая 1643 — 1 сентября 1715), сообщавшее о проблемах ордена:

«Италия снабжает нас немногим; Богемия и Германия практически ничем, а Англия и Нидерланды уже длительное время не предоставляют совершенно никакой помощи. Ваше Величество, только в Вашем королевстве и в Испании у нас ещё есть что-то, что нас поддерживает.»

Важно отметить, что мальтийские власти всячески избегали упоминания того факта, что значительные доходы они получают, осуществляя контроль над морями. Власти Мальты быстро оценили значение корсарства для экономики острова и всячески поощряли его. Вопреки клятве о бедности рядовым рыцарям позволяли оставлять себе часть награбленного, состоявшего из призовых денег и груза, изъятого на захваченном корабле. Кроме того, им позволили на вырученные деньги снаряжать собственные галеи. Чтобы составить конкуренцию североафриканским пиратам, власти острова также закрывали глаза на рынок рабов, существовавший в Валлетте.

Множество споров вызывала настойчивость госпитальеров на соблюдении права висты. Право висты позволяло ордену входить на борт любого заподозренного в перевозке турецких товаров корабля, а также конфисковать его груз с последующей перепродажей в Валлетте. Зачастую экипаж корабля был самым ценным его грузом. Естественно многие государства объявляли себя жертвами чрезмерного желания госпитальеров конфисковать любой груз, отдаленно относящийся к туркам. Для того, чтобы как-то повлиять на растущую проблему, власти Мальты создали суд, Consigilio del Mer (морской совет), в котором капитаны, считавшие себя ошибочно пострадавшими, могли обжаловать своё дело, зачастую успешно. Практика использования каперской лицензии, а следовательно государственная поддержка каперства, существовавшая на протяжении многих лет, была жестко регламентирована. Островные власти попытались призвать к ответственности неразборчивых в выборе средств госпитальеров для того, чтобы успокоить европейские державы и немногочисленных благодетелей. И все же большой пользы эти действия не принесли. Архив Морского совета содержит многочисленные жалобы на мальтийское пиратство в регионе, поступавшие после 1700 года. В конечном счёте чрезмерная мягкость средиземноморских держав привела к краху госпитальеров в этот период их истории. После того, как они превратились из военного аванпоста в ещё одно небольшое торгово-ориентированное государство Европы, их роль взяли на себя торговые государства Северного моря, также сведущие в пиратстве.

Рыцари на Мальте

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отдав предпочтение Мальте, госпитальеры пробыли на острове 268 лет, превратив то, что они называли «сплошной скалой из песчаника», в цветущий остров с мощной обороной и столицей Валлеттой, известной среди великих европейских держав, как Superbissima (Очень гордая).

В 1301 году орден был преобразован в семь языков по порядку старшинства: Прованс, Овернь, Франция, Испания, Италия, Англия и Германия. В 1462 году язык Испания был разделен на Кастилию-Португалию и Арагон-Наварру. Язык Англия временно перестал существовать после того, как территории ордена были конфискованы Генрихом VIII в 1540 году. В 1782 году язык Англия был восстановлен, как язык Англо-Баварский, включив в себя баварские и польские приораты. В конце 19-го столетия структура языков была заменена системой национальных объединений.

Не удивительно то, что постройка госпиталей стала одним из первых проектов, осуществленных на Мальте, где французский язык вскоре вытеснил официальный итальянский (несмотря на то, что коренные жители продолжали разговаривать между собой на мальтийском языке). Кроме того, госпитальеры строили на острове крепости, сторожевые башни и, конечно же, церкви. Захват Мальты сигнализировал о возобновлении морской активности ордена.

Рост и укрепление Валлетты, названой в честь великого магистра ла Валетта, начался в 1566 году. Вскоре город стал домашним портом одного из мощнейших средиземноморских флотов. Госпитали на острове также увеличивались в размере. Главный госпиталь, слывший одним из лучших в мире, мог вместить около 500 пациентов. Находясь в авангарде медицины, мальтийский госпиталь включал в себя школу анатомии, хирургии и фармацевтики. Валлетта имела славу центра культуры и искусства. В 1577 году было завершено строительство храма Святого Иоанна Крестителя, украшенного работами Караваджо и других авторов.

В Европе большинство больниц и капелл ордена пережили реформацию, но только не в протестантских странах. Тем временем, в 1716 году на Мальте была основана общественная библиотека. Спустя семь лет был основан Университет, а следом за Университетом Школа Математики и школа Естественных Наук. Недовольство некоторых жителей Мальты, рассматривавших орден как привилегированный класс, росло, несмотря на улучшения. В число недовольных входили даже некоторые представители мальтийской знати, не принятые в орден.

На Родосе госпитальеров расквартировывали по постоялым дворам (фр. Auberges). Постоялые дворы также были разделены на языки. Подобная структура сохранилась на острове Биргу с 1530 по 1571 годы, а затем, начиная с 1571 года, перекочевала в Валлетту. Принадлежность постоялых дворов на Биргу в основном неопределённа. В Валлетте до сих пор есть постоялый двор языка Кастилия-Леон, построенный в 1574 году и восстановленный великим магистром де Вилена. Сегодня в этом здании расположен офис премьер-министра. Сохранился постоялый двор языка Италия (восстановлен в 1683 году великим магистром Гараффа, сегодня это почтовая канцелярия), языка Арагон (построен в 1571 году, сегодня Министерство Экономики), языка Бавария (ранее дворец Карнерио, куплен в 1784 году для ново-сформированного языка), языка Прованс (сегодня это Национальный музей археологии). Постоялый двор языка Овернь был разрушен во вторую мировую войну, после чего на его месте построили здание суда. Постоялый двор языка Франция был также разрушен в ходе Второй мировой войны.

В 1604 году каждый язык получил придел в кафедральном соборе Святого Иоанна, после чего гербы языков украсили стены и потолок собора.

• Прованс: Архангел Михаил, герб Иерусалима
• Овернь: Святой Себастьян, Голубой дельфин
• Франция: обращение Святого Павла, герб Франции
• Кастилия и Леон: Святой Иаков Малый, две четверти герб Кастилии и две четверти Леона
• Арагон: Георгий Победоносец, придел языка посвящён Богородице (Per pale Aragon and Navarre)
• Италия: Екатерина Болонская, изогнутая голубая надпись ITALIA
• Англия: Бичевание Христа, герб не обнаружен; на Родосе язык имел английский герб (две четверти герб Франции и две четверти Англии)
• Германия: Богоявление, Чёрный двуглавый орел

Волнения в Европе

Следствием роста протестантизма и французского эгалитаризма в Европе стала потеря орденом множества европейских владений, однако орден продолжил существование на Мальте. Собственность английского отделения была конфискована в 1540 году. В 1577 году бранденбургский бейливик стал лютеранским, однако продолжил выплачивать ордену взносы, до тех пор, пока это отделение не было превращено в 1812 году королём Пруссии в почётный орден. Мальтийский орден (Johanniter Orden) был восстановлен в качестве Прусского Ордена Рыцарей Госпитальеров в 1852 году.

Множество мальтийских рыцарей находилось в рядах Российского императорского флота, а также в рядах революционного французского флота. Де Поинси, назначенный губернатором французской колонии на острове Сент-Китс в 1639 году, украсил форму своей свиты символами ордена, так как к тому времени уже был видным рыцарем Святого Иоанна. В 1651 году госпитальеры приобрели у Компании Американских Островов остров Сент-Китс, остров Сен-Мартен, а также остров Сен-Бартелеми. Присутствие ордена в Карибском море было омрачено смертью де Поинси в 1660 году, который приобрел также, в качестве личного владения, остров Санта-Крус и передал его рыцарям Святого Иоанна. В 1665 году орден продал свои владения в Карибском море Французской Вест-Индской Компании, положив тем самым конец своему присутствию в регионе.

Декрет Французской Национальной Ассамблеи, Упраздняющий Феодальную Систему (1789), упразднил орден во Франции. V. Десятины любого вида, а также обязанности которые вместо них выполнялись, под каким бы они названием не были известны или собирались (даже когда стороны пришли к обоюдному соглашению), находящиеся в собственности мирской или профессиональной организации, в собственности землевладельцев или бенефиций, членов объединений (включая Мальтийский орден и другие религиозные и военные ордена), а также те которые предназначены для содержания церквей, те которые получёны от продажи церковных земель и вверены светским людям и те которые заменены соответствующей частью, упразднены (…) Французское революционное правительство конфисковало ценности и земли ордена во Франции в 1792 году.

Утрата Мальты

Крепость госпитальеров на Мальте была захвачена Наполеоном в 1798 году в ходе экспедиции в Египет. Наполеон прибег к хитрости. Он попросил позволения войти в бухту Валлетты для пополнения запасов своих судов, а оказавшись внутри, обратился против принимающей стороны. Великий магистр Фердинанд фон Хомпеш цу Болейм не сумел предугадать намерения Наполеона и подготовиться к грозящей опасности, не сумел он также обеспечить эффективное руководство, напротив, с готовностью сдался Наполеону, объясняя свои действия тем, что устав ордена запрещал госпитальерам сражаться с христианами.

Госпитальеры были разогнаны, однако орден, хоть и заметно уменьшившись в размере, продолжал существовать, ведя переговоры с европейскими правительствами о возвращении былого могущества. Российский император Павел I, предоставил большинству госпитальеров убежище в Санкт-Петербурге. Этот акт положил начало существованию ордена госпитальеров в российской традиции, а также способствовал признанию мальтийских наград за боевые заслуги наряду с Императорскими. Беглые госпитальеры, находящиеся в Санкт-Петербурге, избрали Павла I великим магистром ордена. Он стал соперником великому магистру фон Хомпешу, однако отречение фон Хомпеша, сделало Павла I единственным великим магистром. Пребывая на посту великого магистра, Павел I создал вдобавок к уже существующему римско-католическому великому приорату, российский великий приорат, включавший не менее 118 комтурств, понижая тем самым значение остальной части ордена и открывая его для всех христиан. Избрание Павла I великим магистром, тем не менее, никогда не было одобрено римско-католической церковью. Таким образом, Павел I был великим магистром скорее де-факто, нежели де-юре.

К началу 19 столетия орден был сильно ослаблен потерей приоратов на территории Европы. Всего лишь 10 % доходов орден получал из традиционных источников в Европе, остальные 90 % доходов до 1810 года, орден получал от российского великого приората. Эта ситуация частично отразилась на управлении орденом, которым, в период с 1805 по 1879 годы, вместо великих магистров управляли лейтенанты, вплоть до восстановления папой Львом XIII должности великого магистра. Восстановление должности великого магистра сигнализировало о возрождении ордена в качестве гуманитарной и религиозной организации. Медицинская деятельность, изначальное занятие ордена, вновь стала главной заботой госпитальеров. Медицинская, а также благотворительная деятельность, предпринятая орденом в незначительных масштабах в ходе первой мировой войны, была значительно интенсифицирована и увеличена в объёмах в ходе второй мировой войны. В годы второй мировой войны орден находился под управлением великого магистра Фра Людовико Чиги дела Ровере Албани (великий магистр с 1931 по 1951 год).

Суверенный Военный Мальтийский орден недавно основал дипломатическую миссию на Мальте. Основана миссия была после того как орден подписал с Мальтийским правительством соглашение, дарующее ордену эксклюзивное право на использование форта Сант-Анджело на срок протяженностью в 99 лет. Сегодня после реставрации ордена, в Форте проводятся исторические реконструкции, а также культурные мероприятия, посвященные Мальтийскому ордену. Почетный Орден Святого Иоанна находился на Мальте с конца 19 столетия.

В Санкт Петербурге, где орден временно находился, ныне находится Санкт-Петербургское суворовское военное училище.

Возрождение в Британии под именем Почетного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского

Владения ордена в Англии были конфискованы Генрихом VIII из-за его спора с Папой Римским о расторжении брака с Екатериной Арагонской. Спор привел к ликвидации монастырей и как следствие к конфискации имущества госпитальеров. Несмотря на то, что формально деятельность ордена не была прекращена, конфискация имущества привела к прекращению деятельности языка Англия. Немногочисленные госпитальеры из Шотландии продолжали поддерживать связь с языком Франция. В 1831 году французскими госпитальерами от лица Ордена в Италии, как они утверждали (вероятно, подобными полномочиями они не располагали) был основан Британский Орден. Со временем он стал известен как Славнейший Орден Святого Иоанна Иерусалимского в Британском Королевстве. В 1888 году орден получил от королевы Виктории королевскую привилегию и распространился по все территории Соединенного Королевства, а также Британского содружества и Соединенных Штатов Америки. Суверенным Военным Мальтийским Орденом он был признан лишь в 1963 году. Наиболее известными занятиями ордена является деятельность, связанная с Скорой помощью Святого Иоанна, а также глазной больницей Святого Иоанна Иерусалимского.

Реставрация ордена в континентальной Европе

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Последствиями реформации стало то, что большинство немецких капитулов ордена заявили о своей неизменной приверженности ордену, признав вместе с тем протестантскую идеологию. Под именем Бранденбургского Бейливика Благородного Ордена Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского орден продолжает существовать сегодня, всё больше отдаляясь от материнского католического ордена.

Из Германии орден попал в некоторые другие страны, а именно Венгрию, Нидерланды и Швецию, однако это отделение было уже протестантским. Отделения в этих странах сегодня также автономны. Все три отделения находятся в союзе с Британским Орденом, а также с Суверенным Военным Мальтийским Орденом. Союз носит название Союз Орденов Святого Иоанна Иерусалимского.

Ордена-подражатели

После второй мировой войны, пользуясь отсутствием государственных орденов в Итальянской республике, какой-то итальянец объявил себя принцем польским и великим приором выдуманного Великого Приората Подолья осуществлял продажу мальтийских крестов, пока ему не был предъявлен иск за жульничество. Другой жулик утверждал, что он великий приор Святой Троицы Вильнева, но быстро отказался от своих слов после визита полиции. Организация, правда, вновь всплыла на поверхность в США в 1975 году, где до сих пор продолжает свою деятельность.

Огромные вступительные взносы собранные Американской Ассоциацией Суверенного Военного Мальтийского Ордена в начале 1950-х годов соблазнили другого человека по имени Чарльз Пичел создать в 1956 году собственный Суверенный Орден Святого Иоанна Иерусалимского, рыцарей госпитальеров. Пичел избежал осложнений связанных с имитацией Суверенного Военного Мальтийского Ордена, выдумав для своей организации мифическую историю основания. Он утверждал, что организация, во главе которой он стоял, была основана в 1908 году в рамках русской традиции ордена госпитальеров. Ложное утверждение, тем не менее, многих оно ввело в заблуждение, включая некоторых учёных. На самом деле основание его организации не имело никакого отношения к русской традиции ордена госпитальеров. Дело в том, что орден Пичела привлек в свои ряды множество русских дворян, что придало некоторую правдоподобность его утверждениям.

Основание этой организации привело к созданию множества других поддельных орденов. Двум ответвлениям Пичеловского ордена удалось, якобы, заручиться покровительством последнего короля Югославии Петра II, и короля Румынии Михая. Вышеупомянутый орден базировался в Калифорнии, где приобрел множество последователей, находясь под управлением Роберта Формалса. В течение нескольких лет и при поддержке исторических организаций, таких как Августинское общество, он утверждал, что является польским князем из рода Сангушко.

Великие Магистры Ордена

Великие Магистры Ордена
фра Жерар, основатель Ордена — ум. 3.9.1120
Раймонд де Пюи — 1120—1158(60)
Оже де Балбен — 1158(60)-1162(63)
Арно де Ком — 1162(63)
Жильбер д’Ассайи — 1163—1169(70)
Гастон де Моруа — ок. 1170-ок. 1172
Жильбер Сирийский — ок. 1172—1177
Роже де Мулен — 1177—1187
Эрментар д’Асп — 1188-ок. 1190
Гарнье де Наплуа — 1190—1192
Жоффруа де Донжон — 1192—1202
Альфонс де Португаль — 1202—1206
Жоффруа ле Ра — 1206—1207
Гарзн де Монтегю — 1207—1227(28)
Бертран де Тесси — 1228-ок.1231
фра Герэн — 1231—1236
Бертран де Ком — 1236—1239(40)
Пьер де Вьей-Брид — 1239(40)-1242
Гийом де Шатоне — 1242—1258
Гуго де Ревель — 1258—1277
Никола Лорнь — 1277(78)-1284
Жан де Вилье — 1284—1293(94)
Одон де Пэн — 1294—1296
Гийом де Вилларе — 1296—1305
Фульк де Вилларе — 1305—1319
Элион де Вилленёв — 1319—1346
Дьедонне де Гозон — 1346—1353
Пьер де Корнейян — 1353—1355
Роже де Пэн — 1355—1365
Раймон Беранже — 1365—1374
Робер де Жюийяк — 1374—1376
Жан Фернандес де Эредиа — 1376—1383
Ришар Каррагиоло — 1383—1395
Филибер де Найяк — 1396—1421
Антуан Флювиан де ля Ривьер — 1421—1437
Жан де Ластик — 1437—1454
Жак де Мийи — 1454—1461
Пьер Раймон Закоста — 1464—1467
Жан-Батист Орсини — 1467—1476
Пьер д’Обюссон — 1476—1503
Эмерид’Амбуаз — 1503—1512
Гиде Бланшефор — 1512—1513
Фабрис дель Карретто — 1513—1521
Филипп Вилье де Лиль Адам — 1521—1534
Пьер дель Понте — 1534—1535
Дидье де Сен-Жайль — 1535—1536
Жан де Хомедес — 1536—1553
Клод де ля Сенгл — 1553—1557
Жан Паризо де ля Валетт — 1557—1568
Пьер дель Монте — 1568—1572
Жан л’Эвек де ля Кассьер — 1572—1581
Гуго Лубенс де Вердала — 1581—1595
Мартин Гарзез — 1595—1601
Алоф де Вильякур — 1601—1622
Луи Мендез де Васконселлос — 1622—1623
Антуан де Поль — 1623—1636
Жан де Ласкарис-Кастеллар — 1636—1657
Мартин де Редзн — 1657—1660
Аннеде Клермон-Жессан — 1660
Рафаэль Котонер — 1660—1663
Никола Котонер — 1663—1680
Грегуар Карафа — 1680—1690
Адриен де Виньякур — 1690—1697
Раймон Переллос и Роккафуль — 1697—1720
Марк Антуан Зондадари — 1720—1722
Антуан Маноэль де Вильена — 1722—1736
Раймон де Пюи — 1736—1741
Эммануил Пинто де Фонсека — 1741—1773
Франсис Хименес де Тексадо — 1773—1775
Эммануил де Роган-Полдю — 1775—1797
Фердинанд фон Гомпеш — 1797—1799
Павел I, русский император — 1798—1801
Жан-Батист Томмази — 1803—1805
Марк де Карлетт — 1805—1879
Жан-Батист Чеши а Санта-Кроче — 1879—1905
Галлеоццо фон Тун унд Гогенштейн — 1905—1931
Людовик Чиги делла Ровере Албани — 1931—1951
Анжело де Мохана ди Колонья — 1962—1988
Эндрю Уиллогби Найджен Верти — 1988-

Литература

• Акунов Вольфганг. История военно-монашеских орденов Европы. — М.: Вече, 2012. — 468 с. — ISBN 978-5-9533-5706-7.
• Верто Рене-Обер, аббат. История мальтийских рыцарей: В 2-х тт. / Пер. с англ. М. Л. Павлычевой под ред. Ю. В. Яшнева. — М.: Русская панорама, 2014. — 928 + 1016 с. — Серия «Scriptorium».
• Гусев И. Е. История религиозных и рыцарских орденов и обществ. — Минск: Харвест, 2007. — 240 с.: ил.
• Гусев И. Е. История орденов Средневековья. — Минск: Харвест, 2007. — 432 с.
• Гусев И. Е. История рыцарства и крестовых походов. — Минск: Харвест, 2010. — 240 с.: ил. — ISBN 978-985-16-8754-7.
• Девриз Келли, Дикки Йен, Догерти Мартин, Джестайс Филлис. Великие сражения крестоносцев. 1097—1444 гг. — М.: Эксмо, 2009. — 224 с. — Серия «Военная история человечества». — ISBN 978-5-699-30830-9.
• Дьячук И. А., Богатырев В. Н., Пензиев М. В. Военно-духовные ордена. — СПб.: Реноме, 2010. — 304 с.: ил. — ISBN 978-5-904045-91-3.
• Жарков С. В. История создания рыцарских орденов и каталог холодного оружия, снаряжения рыцарей средневековой Европы. — Брест: Академия, 2005. — 142 с. — ISBN 985-6750-82-2.
• Жарков С. В. Рыцарские ордена в бою. — М.: Яуза; Эксмо, 2008. — 448 с. — Серия «Война. Огнём и мечом».
• Захаров В. А. Мальтийский орден: Библиография. — М.: Огни, 2003. — 240 с. — 350 экз. — ISBN 5-9548-0008-1.
• Захаров В. А., Пчельников Е. А. Суверенный Мальтийский орден и подделки под него. — М.: Русская панорама, 2009. — 168 с. — ISBN 978-5-93165-249-8.
• Захаров В. А., Чибисов В. Н. Орден госпитальеров. — СПб.: Алетейя, 2009. — 464 с.: ил.
• Захаров В. А., Чибисов В. Н. История Мальтийского ордена. — М.: Вече, 2012. — 416 с., ил. — Серия «История орденов и тайных обществ». — ISBN 978-5-9533-5258-1.
• Мискарян Кара. Госпитальеры // National Geographic-Россия. — 2009, январь. — № 1. — С. 120—133.
• Моррисон Сесиль. Крестоносцы. — М.: Изд-во «Весь Мир», 2003. — 176 с. — Серия «Весь мир знаний». — ISBN 5-7777-0217-1, 978-5-7777-0217-3.
• Настенко И. А., Яшнев Ю. В. История Мальтийского ордена: В 2-х тт. — М.: Русская панорама, 2005. — 416 с. + 416 с.: ил. — Серия «Под знаком креста и короны».
• Николь Дэвид. Крестоносцы. История ордена Госпитальеров. 1100—1565 гг. / Пер. А. З. Колина. — М.: Эксмо, 2010. — 216 с. — Серия «Военная история человечества». — ISBN 978-5-699-38487-7.
• Перминов П. В. Под сенью восьмиконечного креста. Мальтийский орден и его связи с Россией. — М.: Международные отношения, 1991. — 168 с. — ISBN 5-7133-0432-9.
• Печников Б. А. Рыцари церкви — кто они? Очерки об истории и современной деятельности католических орденов. — М.: Политиздат, 1991. — 352 с. ил.
• Печникова Р. Ю. Мальтийский орден в прошлом и настоящем. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1990. — 172 с. — ISBN 5-02-017035-6.
• Стегний П. В. В тени восьмиконечного креста. Мальтийский орден и его связи с Россией. — М.: Международные отношения, 2013. — 2-е изд. — 350 с. — ISBN 978-5-7133-1440-8.

См. также

• Список великих магистров Мальтийского ордена
• Орден Святого Иоанна Иерусалимского
• Крак де Шевалье
• Тамплиеры
• Тевтонский орден

Ссылки

• [www.orderofmalta.org/ Суверенный Военный Мальтийский Орден] — официальный сайт (англ.)
• [www.orderofstjohn.org/ Почетный Орден Святого Иоанна] — официальный сайт (англ.)
• [www.allianceofstjohn.org/ Союз Ордена Святого Иоанна Иерусалимского] — официальный сайт (англ.)
• [www.worldstatesmen.org/Malta_knights.htm Хронология Суверенного Военного Мальтийского Ордена — статья] (англ.)
• [www.castles.nl/eur/es/cons/cons.html Замок Консуэгра, переданный госпитальерам в 1183 королём Альфонсо VIII] (англ.)
• [www.guidetomalta.net/knights_of_malta.htm Мальтийские рыцари — статья] (англ.)
• [www.british-history.ac.uk/report.aspx?compid=36282 Дом госпитальеров, История Англии онлайн] (англ.)
• Крестовые походы Вики — (англ.)
• [openaccess.leidenuniv.nl/handle/1887/4576 Легитимность ордена Святого Иоанна: исторический и правовой анализ, а также целевое исследование пара-религиозного феномена] — Как определить имеет ли существование ордена Святого Иоанна легитимный характер (англ.)
• [gospitaliers.narod.ru/history.htm Историческая выкладка]  (рус.)
• Иоанниты // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.malteser-spb.ru/ru/ Мальтийская служба помощи. Санкт-Петербург]
• [armor.kiev.ua/army/hist/orden-gospital.shtml Орден госпитальеров (краткий исторический очерк), часть 1]
• [armor.kiev.ua/army/hist/orden-gospital-2.shtml Орден госпитальеров (краткий исторический очерк), часть 2]
• [armor.kiev.ua/army/hist/orden-gospital-3.shtml Орден госпитальеров (краткий исторический очерк), часть 3]
• [www.globalfolio.net/monsalvat/frglorios/hospitalrossi/hospitalrossi01.htm Г.Росси. Рыцари белого креста]
• [www.globalfolio.net/monsalvat/frglorios/hospital.htm Документы ордена]
• [www.globalfolio.net/main/modules/gallery2/v/FAMOUS+SITES/CYPRUS/Kolossi+Castle/ Гранд Коммандария Госпитальеров в Колосси (Кипр) — фотогалерея]
• [www.mestanet.ru/book/gospitaleryi_(maltiyskiy_orden)/pravila_ordena_svyatogo_ioanna_ierusalimskogo_ustanovlennyie_velikim_magistrom_raymondom_de_pyui_v_ierusalime.html Правила Ордена Святого Иоанна Иерусалимского]

Отрывок, характеризующий Госпитальеры

Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.