Господарь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Господа́рь (болг. господа́р, серб. gospódar, укр. господа́р, белор. гаспадар) — титул Великого Новгорода и правителей Великого княжества Литовского, Северо-Восточной Руси, Молдавии, Зеты и Черногории.

Титул появился одновременно в западнорусском и сербском дипломатических языках в XIV веке как калька с латинского dominus (хозяин, господин). В Московском государстве в начале XVII века слово было вытеснено, предположительно производным от него, «государем».





Этимология слова

Слово господарь/осподарь — праславянского происхождения. Его значение на всех славянских языках — «хозяин, владелец»: русское господарь, болгарское господа́р, сербохорватское госпо́дар, словенское gospodár, чешское hospodář, польское gospodarz, белорусское гаспадар, украинское господар. В русском языке праславянское слово с первоначальным значением использовалось повсеместно: слово господарь фигурирует и в новгородских берестяных грамотах XI века. В XV веке оно было вытеснено тюркским заимствованием хозяин.

Современным данным лингвистики противоречит выдвинутая филологами А. А. Шахматовым и Р. О. Якобсоном гипотеза о чешском происхождении русского слова (из-за отсутствия в памятниках начальной буквы г)[1].

История

В значении титула слово известно только по письменным памятникам сербского и древнерусского языков. Оно возникло как калька с латинского dominus (хозяин, господин) в среде дипломатии правителей Галицкой Руси и Зетского княжества в XIV веке в зоне контактов латинского языка. При этом на основе имеющихся данных невозможно установить, в каком именно месте — на побережье Адриатического моря или в западной Руси первоначально возник этот титул, и кем он впоследствии был заимствован. Титул «господарь» на Балканах был впервые зафиксирован в начале XIV века применительно к сербским правителям в документах с Дубровником. В частности, это относится к зетской династии Балшичей. Известна более поздняя печать зетского правителя Ивана Черноевича 1458 года с надписью «Иван Црноевич госпо́дар Зетски». Черногорский король Никола I сохранял титул господаря до 1918 года[2].

Тогда же, в XIV веке титул «господарь» появляется в грамотах Великого княжества Литовского, откуда он проник из Галицкой Руси. В этот период титул закрепляется за польским королём Казимиром III, в грамоте 1378 года князь Владислав Опольский был титулован «господарем Русской земли».

Термин hospodar начиная с XIV века использовался в деловых документах Валашском и Молдавском княжествах. При этом в Валахии он использовался только в качестве обращения, и происходил из сербского языка. А в Молдавии он был заимствован из западнорусского языка и использовался в качестве титула[3].

В славянских источниках XV—XIX веков молдавские и валашские правители наряду с титулом воеводы назывались господарями. В румынских источниках вместо господаря использовался титул Domn (от лат. dominus). Титул господарей сохранялся ещё некоторое время после объединения Молдавского княжества с Валахией до 1881 года, когда Румыния была провозглашена королевством.

На Северо-Восточную Русь титул проник из западно-русского языка в XV веке. Возможно, это было связано с женитьбой великого князя московского Василия I на дочери великого князя Литовского Витовта, часто величаемого господарем, — Софье. Ко второй половине XV века относится закрепление титула «господарь» за удельными князьями Северо-Восточной Руси и великими князьями тверскими, а также за Великим Новогородом. Позднее Господарь Великий Новгород трансформировался в Господин Великий Новгород. На рубеже XV—XVI веков наряду с титулом господаря появляется, предположительно образованный от него, титул «государь», который в начале XVII века полностью вытеснил «господаря». На основании письменных документов рубежа XVI—XVII, установлено, что ударение в первом слове в русском языке падало на предпоследний слог — госпо́дарь[4].

Носители

В Российской империи среди потомков молдавских господарей были такие княжеские роды, как Дабижа, Кантакузен, Кантемир, Маврокордато, Мурузи. Роды Дука и Стурдза княжеского достоинства в России не имели, несмотря на то, что их представители также находились на русской службе.

См. также

Напишите отзыв о статье "Господарь"

Примечания

  1. Литвина, 2014, с. 555.
  2. Ракочевич, Н. Politički odnosi Crne Gore i Srbije: 1903—1918. — Титоград: Istorijski institut SR Crne Gore u Titogradu, 1981. — С. 124.
  3. Литвина, 2014, с. 565—567.
  4. Литвина, 2014, с. 556—586.
  5. Литвина, 2014, с. 555—586.

Литература

Отрывок, характеризующий Господарь

Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?