Господин президент

«Господин президент»
Песня Игоря Талькова, Геннадия Беркова из альбома «Россия»
Выпущен	1991
Записан	1991
Жанр	Авторская песня, социально-политический протест
Композитор	Игорь Тальков
Длительность	3:45
Лейбл	Мелодия (СССР), Ладъ
Трек-лист альбома «Россия»
«Война (Чистые пруды-2)» (5) «Господин президент» (6) «Я вернусь» (7) Видеоклип  [youtube.com/watch?v=ORB6QAChBfk Господин президент] </td></tr>

«Господи́н президе́нт» — эстрадное музыкальное произведение в жанре авторской песни с элементами социально-политического протеста, созданное Игорем Тальковым после августовского путча (1991).

Представляло собой обращение в художественной форме к Президенту РСФСР Борису Ельцину, стилизованное под народное, с требованием отстранения от власти Президента СССР Михаила Горбачёва, роспуска Верховного Совета СССР, ликвидации советской государственной символики и замены её на дореволюционную, а также осуществления других социальных и политических реформ.

Является последней студийно-записанной песней Игоря Талькова. Эта песня должна была быть исполнена на сборном концерте звёзд эстрады 6 октября 1991 года в Санкт-Петербурге, но за несколько минут до её исполнения Игорь Тальков был убит.

История создания

Песня была написана Игорем Тальковым после событий августовского путча 1991 года и по художественному замыслу представляла реакцию автора на происходящие в стране политические события.

На протяжении второй половины сентября 1991 года песня «Господин президент» была несколько раз исполнена Тальковым и его музыкальным коллективом «Спасательный круг» на концертных площадках Советского Союза (в частности, на концерте в Сочи 26-27 сентября, в Воркуте 28-29 сентября 1991 года и др.), где были сделаны любительские видеозаписи с этим выступлением.

Сам Тальков назвал эту песню на одном из концертов «своеобразным письмом президенту Ельцину», которое он передал ему через личного врача в конце сентября 1991 года, сказав зрителям: «сегодня он её послушает, завтра будет думать, как мы завтра будем жить дальше», и обращаясь к главному музыканту своего коллектива, Геннадию Беркову, добавил: «то ли мы завтра с тобой в КПЗ будем сидеть, то ли мы завтра будем в шоколаде. И поймем, кто есть кто».

Песня «Господин президент» должна была исполняться Игорем Тальковым совместно с музыкантами группы «Спасательный круг» 6 октября 1991 года на концерте звёзд эстрады в Санкт-Петербурге во Дворце спорта «Юбилейный», но так и не была исполнена на этом концерте, так как перед выходом на сцену Игорь Тальков был застрелен у своей гримёрки.

До гибели Тальков успел осуществить студийную запись песни «Господин президент», и она вошла в его пластинку с названием «Россия», которая была издана в конце 1991 года фирмой "ЛадЪ" уже после смерти музыканта.

Мнения

Исследователь песенной поэзии Игоря Талькова, доктор филологических наук Илья Ничипоров назвал песню «Господин президент» ярким памфлетом, связанным с политическими реалиями августа 1991 года, в котором применён эффект повышенно эмоциональной речи, достигаемый в данном произведении «благодаря синтезированной повествовательной форме: гневно-патетическая апелляция к власти прерывается в середине ... откровенным диалогом с другом о современной России».

Литературный критик, поэт и прозаик Сергей Казначеев в «Литературной газете» выразил мнение, что этой песней певец адресовал вполне внятные претензии тогдашнему президенту («Господин президент, назревает инцидент…»).

Литературный критик Генрих Митин назвал песню «Господин президент» открытым письмом Талькова к Ельцину, написанным на пределе отчаяния, и выразил предположение о возможности связи текста данной песни с последующим убийством Талькова.

Протоиерей Михаил Ходанов, исследовавший творчество русских поэтов ХХ века, написал, что Игорь Тальков задел в песне «Господин президент» конкретных живых и могущественных политиков, находившихся у власти, что являлось реальной опасностью, а упоминание в тексте песни имени Горбачёва с требованием его отстранения от власти — представляет собой настоящую гражданскую акцию и самопожертвование. «Эти слова — не сглаженные аморфные рифмы, не безликие и ни к чему не обязывающие обличения кого-то далекого, абстрактного и потому совершенно безопасного. В этой песне все конкретно, сжато и предельно обострено» — написал Ходанов. Исследователем также высказано мнение, что «песня содержит в заключительном куплете некую духовную и политическую наивность, исток которой — недостаток информации и молодость поэта».

Михаил Крыжановский, бывший в 1983—1992 гг. сотрудником разведки КГБ СССР, затем СБУ, а после этого выехавший в США, в 2010 году высказал версию о том, песня Талькова «Господин президент», написанная от имени народа, с обращением к Ельцину и требованием отстранения Горбачева от политической власти, которую Тальков планировал спеть в «Юбилейном», а затем в «Олимпийском», являлась основанием его политического убийства, которое Крыжановский называет «санкционированым властями».

Издания

См. также: Дискография Игоря Талькова

Кроме оригинальной пластинки «Россия» (1991), песня «Господин президент» издавалась в ряде посмертных изданий Талькова:

• В студийных альбомах: «Я вернусь» (1993), «Родина моя» (2001) и др.

Крылатые фразы

• После появления песни её первые строки: «Господин президент, назревает инцидент» приобрели характер крылатой фразы и стали использоваться в журналистской и публицистической среде для выражения недовольства политикой первого лица государства.

Варианты исполнения

Концертные исполнения песни имели отличия от студийного варианта как фонограммами, так и текстом. В частности, на концерте в Сочи из реально существующих политиков, кроме Михаила Горбачёва, чье имя звучало в тексте студийного варианта, в припеве было упомянуто также имя участника ГКЧП — бывшего Министра обороны СССР Дмитрия Язова.

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=lisNlnZFIFg Исполнение песни «Господин президент» Игорем Тальковым и группой «Спасательный круг» на концерте в Сочи 26 или 27 сентября 1991 года]
• [www.youtube.com/watch?v=OMgLY5h4zyU Исполнение песни «Господин президент» Игорем Тальковым и группой «Спасательный круг» на концерте в Воркуте 28 или 29 сентября 1991 года]

Отрывок, характеризующий Господин президент

Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!