Государственная дума Российской империи

Не следует путать с Государственной думой Федерального собрания Российской Федерации

Государственная дума Российской империи
Тип
Тип	Нижняя палата
Государство	Россия: Российская империя Российская империя (1905—1917) Российская республика (1917)
История
Дата основания	1905
Дата упразднения	1917
Преемник	Временный совет Российской республики (как совещательный орган)
Структура
Последние выборы	1912
Зал заседаний
Таврический дворец

Государственная дума Российской империи — законосовещательный, позднее — законодательный представительный орган Российской империи. Являлся нижней палатой парламента страны, верхней был Государственный совет. Всего было 4 созыва Государственной думы.

История

Манифестом от 6 августа 1905 года император Николай II учредил Государственную думу как «особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов». Разработка положения о выборах возлагалась на министра внутренних дел Булыгина, срок созыва был установлен — не позднее половины января 1906 года. Однако разработанные комиссией во главе с Булыгиным, обсужденные на Петергофском совещании под председательством Николая II и утверждённые царским манифестом от 6 августа 1905 года положения о выборах в Думу (правом голоса наделялись лишь ограниченные категории лиц: крупные собственники недвижимых имуществ, крупные плательщики промыслового и квартирного налога, и — на особых основаниях — крестьяне) вызвали сильное недовольство в обществе, многочисленные митинги протеста и забастовки в конце концов вылились во Всероссийскую октябрьскую политическую стачку, и выборы в «Булыгинскую думу» не состоялись.

Новой основой законодательной компетенции Государственной думы стал п. 3 Манифеста 17 октября 1905 г., установивший «как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы». Эта норма была закреплена в ст. 86 Основных законов Российской империи в редакции 23 апреля 1906: «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного совета и Государственной думы и восприять силу без утверждения Государя Императора». Из совещательного органа, как устанавливалось Манифестом * от 6 августа 1905, Дума становилась законодательным органом.

Манифест 20 февраля 1906 года дополнительно определил способы законодательного взаимодействия органов высшей власти; фактически он преобразовал Государственный совет Российской империи в подобие верхней палаты парламента. В апреле 1906 года была создана Библиотека Государственной думы, которая проработала до 1918 года, когда декретом Совнаркома канцелярия Государственной думы и все структуры, составлявшие её аппарат, в том числе и библиотека, были упразднены. Первое заседание Государственной думы состоялось 27 апреля 1906 года в Таврическом дворце Санкт-Петербурга.

Распределение депутатов Государственной думы по партиям

Партия	I Дума	II Дума	III Дума	IV Дума
РСДРП	(10)	65	19	14
Эсеры	-	37	-	-
Народные социалисты	-	16	-	-
Трудовики	107 (97)	104	13	10
Прогрессивная партия	60	-	28	48
Кадеты	161	98	54	59
Автономисты	70	76	26	21
Октябристы	13	54	154	98
Националисты	-	-	97	120
Правые	-	-	50	65
Беспартийные	100	50	-	7
Всего	511	500	441	442
Количество фракций при роспуске Думы	6	10	11-12	11-16

I созыв

Созвана согласно избирательному закону от 11 декабря 1905 года, по которому 49 % всех выборщиков принадлежало крестьянам. Выборы в Первую Государственную думу проходили с 26 марта по 20 апреля 1906 г.

Выборы депутатов Думы происходили не напрямую, а через избрание выборщиков отдельно по четырём куриям — землевладельческой, городской, крестьянской и рабочей. Для первых двух выборы были двухстепенные, для третьей — трёхстепенные, для четвёртой — четырёхстепенные. РСДРП, национальные социал-демократические партии, Партия социалистов-революционеров и Всероссийский крестьянский союз объявили выборам в Думу первого созыва бойкот.

Из 448 депутатов Госдумы I созыва кадетов было 153, автономистов (члены Польского коло, украинских, эстонских, латышских, литовских и др. этнических групп) — 63, октябристов — 13, трудовиков — 97, 105 беспартийных и 7 прочих.

Первое заседание Государственной думы состоялось 27 апреля 1906 года в Таврическом дворце Санкт-Петербурга (в присутствии Николая II в Зимнем). Председателем был избран кадет С. А. Муромцев. Товарищами председателя — князь П. Д. Долгоруков и Н. А. Гредескул (оба кадеты). Секретарем — князь Д. И. Шаховской (кадет). Первая дума проработала 72 дня. Обсуждались 2 проекта по аграрному вопросу: от кадетов (42 подписи) и от депутатов трудовой группы Думы (104 подписи). Предлагали создание государственного земельного фонда для наделения землей крестьянства. Кадеты хотели включить в фонд казенные, удельные, монастырские, часть помещичьих земель. Выступали за сохранение образцовых помещичьих хозяйств и отчуждение за рыночную цену той земли, которая сдаётся ими в аренду. Трудовики требовали для обеспечения крестьян отвести им участки по трудовой норме за счёт казенных, удельных, монастырских и частно-владельческих земель, превышающих трудовую норму, введение уравнительно-трудового землепользования, объявления политической амнистии, ликвидации Государственного совета, расширения законодательных прав Думы.

13 мая появилась правительственная декларация, которая объявляла недопустимым принудительное отчуждение земли. Отказ даровать политическую амнистию и расширить прерогативы Думы и ввести принцип ответственности перед ней министров. Дума ответила решением о недоверии правительству и замене его другим. 6 июня появился ещё более радикальный эссеровский «проект 33-х». Он предусматривал немедленное и полное уничтожение частной собственности на землю и объявление её со всеми недрами и водами общей собственностью всего населения России.

8 июня 1906 года с думской трибуны выступил депутат от Партии демократических реформ князь С. Д. Урусов. Лондонская газета «Стандарт» в тот же день написала: "Речь князя Урусова фактически явилась историческим моментом, с начала до конца была саркастическим обвинением того, что известно под именем «треповского режима». Выступив с трибуны Государственной Думы, Сергей Дмитриевич сделал вывод о том, что дальнейшее развитие государственной жизни зависит не только от позиции правительства Горемыкина (по думскому регламенту он не имел права упоминать самого царя), но и от действия закулисных «тёмных сил». Явно намекая на Трепова, он закончил свою речь фразой, мгновенно ставшей знаменитой: «На судьбы страны оказывают влияние люди по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждению погромщики». Эта фраза потонула в громе нескончаемых аплодисментов всего зала заседаний. «Биржевые ведомости» писали, что «более тяжкого поражения, чем речь Урусова, старый режим ещё не получал».

8 июля 1906 Царское правительство под предлогом, что Дума не только не успокаивает народ, но ещё более разжигает смуту, распустило её.

Думцы увидели манифест о роспуске утром 9-го числа на дверях Таврического. После этого часть депутатов собралась в Выборге, где 9-10 июля 200 депутатами было подписано т. н. Выборгское воззвание.

Выборы в I Государственную думу

Подготовка к выборам началась с того, что в январе министерством внутренних дел была разослана инструкция земским начальникам следующего содержания

• 1) Удерживаясь от явного активного вмешательства в предстоящие выборы в Государственную думу, земские начальники, тем не менее, обязаны наблюдать за тем, чтобы во время выборов не имело места насилие со стороны различных противоправительственных партий, как-то: социал-демократов, социал-революционеров, конституционных демократов и им подобных.
• 2) Земским начальникам вменяется в обязанность вести с крестьянами частные собеседования, разъясняя им, что участие в выборах не есть какое-нибудь право или вольность, а обязанность верноподданного. При сем разъясняя населению программы различных партий, земские начальники обязаны разъяснить крестьянам всю неосновательность программ, клонившихся к изменению основного государственного строя.
• 3) Во время производства самих выборов земские начальники через доверенных лиц обязаны следить за теми из ораторов, которые ставя себе целью проникновение в Государственную думу, обещали бы крестьянам несбыточными надеждами на даровое наделение частновладельческими земельными участками. Таковых ораторов, если бы они проникли в выборные собрания, необходимо для правильного течения выборов удалять, как беспокойный элемент. Само же удаление таковых лиц из помещения выборщиков должно производиться отнюдь не официальными представителями власти, а через доверенных людей.
• 4) Удалению из помещения выборщиков подлежат как лица в нетрезвом состоянии, так и крикуны.
• 5) О недопущении в помещение для выборщиков лиц, зарекомендовавших себя со стороны неблагонадежности, земские начальники обязаны озаботиться накануне выборов.
• 6) В помещениях для выборщиков надлежит вывесить имена лиц, кои по неблагонадежности своей кандидатами быть не могут, и если бы сами выборщики таковых избрать пожелали, то предварять, что таковые выборы, как неправильно протекавшие, действительными быть не могут и подлежат опротестованию.
• 7) В случае, если бы агитаторы выказали намерение обратить выборные собрания в крестьянские комитеты для раздела частновладельческих земель, земские начальники, объявив такие собрания незаконными, имеют право немедленно обратиться к содействию военной силы для ареста лиц, принявших участие в таковых комитетах.
• 8) Все это подлежит строгому выполнению, не вызывая нарекания со стороны населения.

Были арестованы массами учителя земских школ, фельдшера, крестьяне, пользующиеся уважением среди своих односельчан. Среди арестованных крестьян были уполномоченные от волостных сходов для избрания выборщиков в Государственную думу. Во многих селах пустовали школы, что несомненно вызвало ропот среди крестьян. В Нижнем Новгороде благодаря свирепой реакции, терроризировавшей население, избирательная кампания проходила, настолько вяло, что полиция начала серьёзно опасаться поголовной забастовки. В Гадчинском уезде Полтавской губернии земские начальники выезжали по селам и на сходках объясняли манифест 17 октября 1905 года, призывали всех к порядку. В Курске полиция усердно следила за грамотными крестьянами. Полиция в уездах отбирала газеты и листки привозимые из города. Собрания в 5-6 человек разгонялись. Намеченные кандидаты повсеместно преследовались. В Слободском уезде Вятской губернии действовал циркуляр Дурново. По весям и стогам уезда разъезжал сельский писарь и агитировал за партию правого порядка.

В Черниговской губернии против уполномоченных крестьян, резко высказываашихся против проекта Стицинского о крестьянах, было произведено несколько гонений. Везде производились повальные обыски и массовые аресты. Особенно многочисленны аресты были в нежинском уезде. В целом ряде селений производились повальные обыски и аресты. Тюрьма в Нежинском уезде была переполнена: вместо 50 человек на которых она рассчитана, там находилось 120 человек. Репрессии обрушивались на все опасные или неблагонадежные с точки зрения правительства элементы: на организованные группы, решившие принять активное участие в выборах, и на партии и слои населения, бойкотировавшие выборы, и, наконец, на те необъединенные ещё элементы, которые казались правительству ненадежными или подозрительными. Газеты были переполнены жалобами и протестами по поводу производимых властями совместно с черносотенными организациями акциями насилия над избирателями. Предвыборные собрания или вообще не разрешались или разгонялись, как только речи ораторов принимали нежелательный для полиции оборот. Особенно преследовалась партия народной свободы, в то время как правые партии пользовались особым покровительством полиции, и им разрешалось устраивать собрания, митинги, собеседования, распространять во множестве черносотенные воззвания.

Из Тамбова, Ярославля, Одессы и других городов доходили сведения, что собрания членов конституционно-демократической партии не разрешаются, распространение её программ и афиш не разрешается. В Орле, кроме крайних партии, действовали три партии: Союз законности и порядка, Союз 17 октября и конституционные демократы. Последние были фактически лишены возможности проводить агитацию. Тюрьмы были наполнены крестьянами, принявшими кадетскую программу. В Твери чиновникам было предложено 24 февраля или выйти из состава кадетской партии, или подать в отставку. Причину такого распоряжения Хитрово объяснил полученным циркуляром от министра Дурново, воспретившим лицам, состоящим на государственной службе какую либо деятельность в партии Народной свободы. Любопытный документ был получен в первых числах марта Тамбовским комитетом партии народной свободы. Документ: гласил: «От Тамбовского полицмейстера. По распоряжению Его превосходительства Тамбовского генерал-губернатора, имею честь вам объявить, что никакие собрания конституционно-демократической партии им впредь разрешаемы не будут. Тамбовский полицмейстер Старынкевич». Во Владимирской губернии избирательная кампания велась крайне вяло. Административные репрессии в виде массовых арестов и удаление служащих сильно терроризировали население. Крестьяне боялись намечать уполномоченных кандидатов так как кандидаты могли быть арестованы. В селе Дороцком у крестьян отнимались листки. 15 февраля земские начальники Владимирского уезда вызывали к себе всех волостных старшин которым разъясняли, как вести выборные сходы по волостям, при этом приказывали, чтобы сходы были изолированы от постороннего влияния. В железнодорожных мастерских местным начальством был составлен список лиц, имеющих право выбора. Уездным наблюдателям было разослано предписание учителям церковно-приходских школ: «Милостливый Государь, согласно закону 11 декабря вы имеете принять участие в выборах в Государственную думу. Ввиду этого считаю долгом разъяснить:

• 1) Что вы непременно должны прибыть в уездный город в известный день, назначенный для выборов и тем усилить русскую партию.
• 2) Что заранее вы должны ознакомится с убеждениями тех лиц, которые будут выбираемы.
• 3) Что должны выбирать тех лиц, которые сочувствуют тому делу, которому вы служите.
• 4) Что ни в каком случае вы не должны примыкать к крайним политическим партиям, имеющим целью разрушение государственного строя, в противном случае вам придётся оставить учительскую службу, как несовместимую по своему служебному долгу с принципами крайних партий.»

В Аткарске предвыборные собрания местного отдела конституционно-демократической партии не могли состояться потому, что городской глава, с готовностью и предупредительностью уступавший помещении городской думы для собраний правой партии, решительно отказал предоставить городской общественный дом для собрания конституционно-демократической партии. В селе Богородском Нижегородской губернии на волостном сходе для избрания выборщиков крестьяне постановили: Думу бойкотировать, требовать учредительного собрания на основе всеобщего прямого, равного и тайного избирательного права. Вот цифры не явившихся на выборы крестьян и мелких землевладельцев. Общая сумма записанных на съездах мелких землевладельцев равна 249 258 чел. Из них на выборы явилось 38 309 чел., что составляет 15,4 %. В 19-ти губерниях процент явившихся выше этой средней цифры, а в 19 — ниже. Наибольший процент явившихся наблюдался в Самарской губернии (Самарского уезда) — 50,2 %. Свыше 30 % явилось на выборы в Подольской (45 %), Пензенской(43,0 %), Воронежской (41,2 %), Псковской (39,2 %), Бессарабской (34,8 %), Пермской (32,4 %), Могилёвской (31,4 %) губерниях. Найменьший процент явившихся отмечен в Вологодской губернии, а именно 0,7 % (из 27 917 записанных по Вологодскому, Кадниковскому и Яренскому уездам явилось на выборы только 208 человек). Меньше 10 % участвовало в выборах в Уфимской (3,2 %), Рязанской (3,7 %), Орловской (4,8 %), Виленской (5,9 %), Харьковской (6,8 %), Костромской (7,1 %), Курской (8,3 %), Калужской (9 %), Тульской (9,2 %), Таврической (9,2 %), Екатеринославской (9,5 %) губерниях. В Московской губернии на выборы явились 10,7 %. В Московской губернии была выявлена целая система организованного давления на избирателей. В Козлове Тамбовской губернии 14 марта состоялся съезд крупных землевладельцев для избрания выборщиков. Из 350 избирателей съехалось только 85. Из них: 30 священников, 15 крестьян и 40 помещиков. У входа раздавались воззвания Союза русских людей, Союза 17 октября и Торговопромышленной партии с заголовком «За Веру, царя и Отечество». Партии народной свободы никаких воззваний печатать и распространять не позволили. Полиция принимала деятельное участие в выборах. В зале присутствовали три стражника в полном вооружении. Из Житомира графу Витте 13 апреля была послана следующая телеграмма: «Вопреки Высочайшему указу 8 марта 88 крестьян-выборщиков волынской губернии, изолированные в монастырском подворье и путём присяги подчинённые исключительному воздействию духовенства, отсутствовали на единственном предвыборном собрании. Не многие же явившиеся не были допущены на собрание, которое благодаря этому не состоялось. Просим восстановления попранного закона. Выборщики-горожане волынской губернии. Уполномоченный выборщиков Соломон Торчинский.» Из того же Житомира телеграфируют 18 апреля: «Результаты выборов, проведенных под беспримерным давлением духовенства, дирижируемым Дубянским и помещиком Свешниковым, вызывают большое волнение. Избраны семь крестьян, из них только двое малограмотных, остальные безграмотные. Выдвинуты жребием три графа, магната, два предводителя, все крайне реакционеры. Подаётся кассационная жалоба. Одним поводом является заявление Потоцкого, сделанное до баллотировки горожанам, что жертвует тысячу рублей крестьянам. Графа тут же качали.» Броницкий предводитель дворянства В. В. Мусин-Пушкин, союзник по попытке разгрома губернского земства братьями Гучковыми, пригрозил выборщикам, что если они в следующей инстанции будут стоять за прогрессивных кандидатов, им не миновать ареста. В Щапкинской волости за избирательной урной сидели священник, волостной старшина и писарь. Священник агитировал за реакционного кандидата. В Ставровской волости Владимирского уезда волостной старшина добился своего избрания тем, что избирательный ящик поставил не с одним отверстием, а с двумя, так что всем было видно, куда избиратель кладёт шар. При этом старшина стоял у урны и говорил, куда следует класть. В Мценском уезде Орловской губернии по всем волостям были на сходах урядники и по два стражника. В Покровском уезде Владимирской губернии также присутствовали на выборах урядники. Во многих селах крестьяне неохотно собирались на сход. Приходилось посылать старосту, который разъезжая по селу, собирал и привозил на сход выборщиков. Несмотря на всё это, сходы везде состоялись и дали, сверх ожидания, очень неплохой результат. Всего было выбрано 38 уполномоченных в основном из сознательных, развитых крестьян. В Ставрополе-Кавказском 12 марта состоялись выборы в губернское избирательное собрание по съезду городских избирателей. Почти 6 тысяч избирателей, занесённых в списки, на выборы явилось 2,212 человек, то есть около 40 %. Уклонение от выборов трёх пятых избирателей объясняется частью новизною дела, равнодушием, а частью и влиянием проповеди бойкота. Были и другие причины, часто очень оригинальные. Многие чиновники, например, не пошли на выборы, потому что был распущен слух, что всех чиновников, явившихся на выборы, будет записывать полиция, и затем они будут уволены со службы. В Елисаветграде с 9-ти часов утра 4-го апреля в манеже юнкерского училища шли выборы выборщиков. Вследствие полной нераспрорядительности полиции у входа в манеж сначала была страшная давка и беспорядок, устранённые затем деятельным вмешательством начальника юнкерского училища полковника Морица. Избирателей явилась масса, из уезда несмотря на праздник приехало около восьмисот евреев, голосующих с городскими тремя тысячами. В Петербурге победа досталась партии народной свободы очень легко. Хорошо организованная, имея во главе выдающихся лидеров, эта партия без труда завоевала симпатии среди широких, слоев избирателей. Правые партии успели себя так скомпрометировать своей бездарностью, внутренними неурядицами и своими явными стремлениями поддержать ненавистным всем старый порядок, что тысячи избирателей, числившихся формально в партии правого порядка, торгово-промышленной и тайно подавали голоса за конституционалистов-демократов, и в Петербурге с поразительным единодушием были провалены кандидаты в выборщики, выставленные реакционными группами, и проведены все 160 выборщиков намеченных партии народной свободы. В Самаре победа досталась конституционалистам-демократам благодаря поддержке приказчиков, железнодорожных и земских служащих. Бесцеремонная агитация правых партии ни к чему не привела. Они расклеивали листовки с воззванием: «если хотите смуты, выбирайте кадетов», а толпа с яростью срывала эти афиши. Газеты были переполнены сообщениями, что во множестве городов бойкот думы проводился рабочими с редкой стойкостью и мужеством. Особенно дружный бойкот был отмечен в Санкт-Петербурге, Одессе, Киеве, Севастополе, Брянске, Харькове, Екатеринославе, Риге, Либаве, Нижнем-Новгороде, Саратове и многих других городах.

II созыв

Государственная дума II созыва работала с 20 февраля по 3 июня 1907 года (одну сессию).

По своему составу она была в целом левее первой, так как в выборах участвовали социал-демократы и эсеры. Созвана согласно избирательному закону от 11 декабря 1905 г. Из 518 депутатов было: социал-демократов — 65, эсеров — 37, народных социалистов — 16, трудовиков — 104, кадетов — 98 (почти вдвое меньше, чем в первой думе), правых и октябристов — 54, автономистов — 76, беспартийных — 50, казачья группа насчитывала 17, партия демократических реформ представлена одним депутатом. Председателем был избран кадет Ф. А. Головин. Товарищами председателя — Н. Н. Познанский (беспартийный левый) и М. Е. Березин (трудовик). Секретарем — М. В. Челноков (кадет). Кадеты продолжали выступать за отчуждение части помещичьей земли и передачу её крестьянам за выкуп. Крестьянские депутаты настаивали на национализации земли.

1 июня 1907 премьер-министр Столыпин обвинил 55 депутатов в заговоре против царской семьи. Дума была распущена указом Николая II от 3 июня (Третьеиюньский переворот).

Обвал потолка в Государственной Думе 2 марта 1907 года

2 марта в заседании Государственной Думы должно было состояться чтение декларации председателя совета министров. Но чтение декларации было отложено по причине обвала потолка. Обвал произошёл в 5 часов 40 минут утра. В помещениях Государственной Думы были только дежурные служители, а в самом зале заседании никого не было. В первый момент предположили, что это взрыв. Оказалось же, что с потолка, на огромном пространстве в 84 квадратных сажени (382 кв. м), обрушилась все штукатурка с досками, дранкой и гвоздями. Вся эта масса, весом до 200 пудов, упала в места депутатов, в проходах и частью на ложи для публики. Вне района разрушения остались места только что избранного президиума, ложи министров, членов Государственного Совета, представителей печати и часть кресел депутатов крайней правой и крайней левой партий. Все остальное пространство сплошь было завалено досками, грудами извести и мусора, перемешавшимися с обломками мебели. Слева, опираясь одним концом в ложу для публики, а другим на обломки кресел и пюпитров, повисла громадная часть деревянной обшивки потолка. Люстры на потолках удержались на своих цепях. В Таврический дворец прибыл градоначальник, были вызваны судебные власти и должностные лица. Одним из первых прибыл председатель совета министров П. А. Столыпин, а затем председатель Думы Ф. А. Головин.
Прибывшие депутаты, умеренные и правые, отслужили благодарственное молебствие за избавление депутатов Думы от предстоящей неминуемой гибели. Если бы катастрофа случилась несколькими часами позже, то погибло бы около 300 депутатов.
Заседание было перенесено в круглый зал, находящийся между Екатеринским залом и вестибюлем. В этом зале был поставлен у входных дверей стол для председателя и секретаря Думы, было сделано возвышение для ораторов и размещены венские стулья для депутатов. На особых местах присутствовали министры во главе с председателем совета министров. Между колоннами, отделяющими залы, разместились представители печати и публика по билетам. На боковых диванах разместились иностранные корреспонденты.
В 11 часов 15 минут утра Ф. А. Головин открыл заседание. Центр тяжести Думы партия конституционных демократов, в лице депутата К. К. Черносвитова, внесла предложение, чтобы были отсрочены заседания и чтобы президиум вошёл в соглашение с министром двора об отыскании другого соответствующего помещения для заседания Думы. Крайне левые (социал-демократы) не соглашались с этим, и от лица их выступил депутат Алексинский, корректор, избранный от Петербургских рабочих, заявивший: «Граждане депутаты! Я вношу предложение отыскать самое крепкое, самое надежное помещение в Петербурге, хотя бы это было здание министерства, департамента полиции, городской думы или другое подобное учреждение — и там возобновить немедленно наши заседания, так как народ ждёт, что скажут его представители, и если народ узнает, что над нами валятся потолки, то он сумеет из этого сделать соответствующие выводы». Эта резкая речь вызвала аплодисменты и протесты.
Было принято подавляющим большинством предложение конституционно-демократической партии, с которой согласились и представители партий умеренных и правых. В 12 часов 15 минут дня заседание было закрыто.

Из воспоминаний Евлогия (Георгиевского):

В ночь на 2 марта случилась катастрофа — в зале заседаний рухнул потолок… Когда я утром приехал, я увидал на наших местах груды штукатурки. Этот недосмотр архитекторов вызвал в депутатах бурю негодования. А депутаты-крестьяне от радости, что избегли смертельной опасности, просили меня отслужить для них благодарственный молебен. Для заседаний был спешно приспособлен другой зал Таврического дворца — и загремели зажигательные речи… Обвал потолка дал повод для возмущения деятельностью правительства, а в катастрофе готовы были видеть чуть ли не злой умысел.
«Граждане депутаты! Когда я пришёл сюда, я нисколько не удивился известию о том, что обвалился потолок над местами, где должны были заседать народные представители. Я уверен, что потолки крепче всего в министерствах, в Департаменте полиции и в других учреждениях», — кричал с трибуны Григорий Александрович Алексинский (социал-демократ). (Шум. Аплодисменты.)

Правда, некоторые ораторы приводили и благоразумные доводы: правительство не виновато, был лишь недосмотр и т. д.; но они явно противоречили возбуждённому настроению левых депутатов.

Вина за обрушение потолка легла на строительную комиссию, но виновнее всех оказался А. А. Бруни, заведовавший ремонтом дворца. «Эта катастрофа явилась для меня страшной неожиданностью, — оправдывался он. — Потолок казался безусловно крепким. Никаких показаний на возможность обвала не было. Нигде ни одной трещинки». В комиссию по расследованию ЧП вошли архитекторы Л. Н. Бенуа, А. И. фон Гоген и др. Уже к вечеру определили причину катастрофы — некачественный ремонт зала, произведённый год назад. Выяснилось, что клинообразные гвозди ручной ковки легко выпадали при усушке дерева, что и произошло. Непосредственной же причиной обвала потолка стало то, что накануне, ввиду намеченного приезда в Думу Столыпина, чердак осматривали агенты охраны и пожарные. Полтора десятка человек долго ходили по чердаку и простукивали его. Именно это воздействие на ветхий потолок оказалось роковым. Вечером следующего дня на Невском проспекте появилась шайка неких юнцов, бодро кричавших: «Купите на память останки парламентского зала, осколки потолка!». Многие охотно приобретали у них сомнительного вида обрывки войлока, ржавые гвозди и кирпичные обломки. После того, как Госдума объявила перерыв в работе до окончания ремонта зала, многие депутаты, несмотря на грозившую опасность обвала остальной части потолка, поспешили к своим заваленным штукатуркой креслам. Из-под груды мусора они доставали книги и записи. А некоторые отламывали себе на память куски щеп, вытаскивали на сувениры роковые гвозди.</div></blockquote>

Из газеты Русское слово:

ПЕТЕРБУРГ, 8,III. Ремонт зала заседаний в Таврическом дворце совершенно закончен; потолок забран покрытой лаком вагонной обшивкой; пол, местами повреждённый, исправлен; депутатские кресла исправлены; отлакированы повреждённые люстры, кроме средней, исправлены и вновь повешены. В акустическом отношении зал много выиграл: звук стал громче и явственнее. <…>

Возобновление заседаний Думы в Таврическом дворце предполагается 12-го марта. Многие депутаты осматривают зал и снова укрепляют на прежних местах свои визитные карточки. Приблизительно ремонт обойдётся в 14 000 руб.

III созыв

Одновременно с указом о роспуске думы II созыва 3 июня 1907 года было опубликовано новое Положение о выборах в Думу, то есть новый избирательный закон. Согласно этому закону и была созвана новая дума. Выборы происходили осенью 1907. В 1-ю сессию Государственная дума III созыва насчитывала 441 депутата: крайних правых депутатов — 50, умеренно-правых и националистов — 97, октябристов и примыкавших к ним — 154, «прогрессистов» — 28, кадетов — 54, трудовиков — 13, социал-демократов — 19, мусульманская группа — 8, литовско-белорусская группа — 7, Польское коло — 11. Эта Дума была значительно правее двух предыдущих.

Председателями Думы 3-го созыва были: Н. А. Хомяков (октябрист) — с 1 ноября 1907 г. по 4 марта 1910 г., А. И. Гучков (октябрист) с 29 октября 1910 г. по 14 марта 1911 г., М. В. Родзянко (октябрист) с 22 марта 1911 г. по 9 июня 1912 г.

Товарищами председателя — кн. В. М. Волконский (умеренно правый), бар. А. Ф. Мейендорф (октябрист) с 5 ноября 1907 г. по 30 октября 1909 г., С. И. Шидловский (октябрист) с 30 октября 1909 г. по 29 октября 1910 г., М. Я. Капустин (октябрист) с 29 октября 1910 г. по 9 июня 1912 г. Секретарем — Иван Созонович (правый). Состоялось пять сессий: с 1 ноября 1907 г. по 28 июня 1908 г., с 15 октября 1908 г. по 2 июня 1909 г., с 10 октября 1909 г. по 17 июня 1910 г., с 15 октября 1910 г. по 13 мая 1911 г., с 15 октября 1911 г. по 9 июня 1912 г. Третья Дума, единственная из четырёх, проработала весь положенный по закону о выборах в Думу пятилетний срок — с ноября 1907 года по июнь 1912 года.

Октябристы — партия крупных землевладельцев и промышленников — управляли работой всей Думы. Причём главным их методом было блокирование по разным вопросам с разными фракциями. Когда блокировались с откровенно правыми, появлялось правооктябристское большинство, когда составляли блок с прогрессистами и кадетами — октябристско-кадетское большинство. Но суть деятельности всей Думы от этого менялась незначительно.

Острые споры в думе возникали по разным поводам: по вопросам реформирования армии, по крестьянскому вопросу, по вопросу об отношении к «национальным окраинам», а также из-за личных амбиций, раздиравших депутатский корпус. Но и в этих крайне трудных условиях оппозиционно настроенные депутаты находили способы высказывать своё мнение и критиковать самодержавный строй перед лицом всей России. С этой целью депутаты широко использовали систему запросов. На всякое чрезвычайное происшествие депутаты, собрав определенное количество подписей, могли подать интерпелляцию, то есть требование к правительству отчитаться о своих действиях, на что должен был дать ответ тот или иной министр.

Большой опыт был накоплен в Думе при обсуждении различных законопроектов. Всего в Думе действовало около 30 комиссий. Большие комиссии, например бюджетная, состояли из нескольких десятков человек. Выборы членов комиссии производились на общем собрании Думы по предварительному согласованию кандидатур во фракциях. В большинстве комиссий все фракции имели своих представителей. Законопроекты, поступавшие в Думу из министерств, прежде всего рассматривались думским совещанием, состоявшим из председателя Думы, его товарищей, секретаря Думы и его товарища. Совещание делало предварительное заключение о направлении законопроекта в одну из комиссий, которое затем утверждалось Думой.

Каждый проект рассматривался Думой в трёх чтениях. В первом, которое начиналось с выступления докладчика, шло общее обсуждение законопроекта. По завершении прений председатель вносил предложение о переходе к постатейному чтению.

После второго чтения председатель и секретарь Думы делали свод всех принятых по законопроекту постановлений. В это же время, но не позднее определенного срока, разрешалось предлагать новые поправки. Третье чтение являлось по существу вторым постатейным чтением. Смысл его состоял в нейтрализации тех поправок, которые могли пройти во втором чтении при помощи случайного большинства и не устраивали влиятельные фракции. По завершении третьего чтения председательствующий ставил на голосование законопроект в целом с принятыми поправками.

Собственныйы каждое пр

Подготовка к выборам в IV Думу началась уже в 1910 г.: правительство предпринимало огромные усилия к тому, чтобы создать нужный ему состав депутатского корпуса, а также максимально задействовав на выборах священнослужителей. Оно мобилизовало силы, чтобы не допустить обострения внутриполитической обстановки в связи с выборами, провести их «бесшумно» и с помощью «нажима» на закон сохранить и даже усилить свои позиции в Думе, и не допустить её сдвиг «влево». В результате правительство оказалось в ещё большей изоляции, так как октябристы отныне твёрдо перешли наравне с кадетами в легальную оппозицию.

Законодательная деятельность

Последняя в истории самодержавной России Дума работала в предкризисный для страны и всего мира период. С ноября 1912 по февраль 1917 года состоялось пять сессий. Две пришлись на довоенный период и три — на период Первой мировой войны. Первая сессия проходила с 15 ноября 1912 года по 25 июня 1913 года, вторая — с 15 октября 1913 года по 14 июня 1914 года, чрезвычайная сессия состоялась 26 июля 1914 года. Третья сессия собиралась с 27 по 29 января 1915 года, четвёртая — с 19 июля 1915 года по 20 июня 1916 года, и пятая — с 1 ноября 1916 года по 25 февраля 1917 года.

По составу она мало отличалась от третьей, в рядах депутатов значительно прибавилось священнослужителей.

Среди 442 депутатов Госдумы IV созыва националистов и умеренно-правых — 120, октябристов — 98, правых — 65, кадетов — 59, прогрессистов — 48, три национальные группы (польско-литовско-белорусская группа, Польское коло, мусульманская группа) насчитывали 21 депутата, социал-демократы — 14 (большевиков — 6, меньшевиков — 7, 1 депутат, не являвшийся полноправным членом фракции, примыкал к меньшевикам), трудовики — 10, беспартийные — 7. Председателем думы был избран октябрист М. В. Родзянко. Товарищами председателя были: кн. Д. Д. Урусов (прогрессист) с 20 ноября 1912 г. по 31 мая 1913 г., кн. В. М. Волконский (беспартийный, умеренно правый) с 1 декабря 1912 г. по 15 ноября 1913 г., Н. Н. Львов (прогрессист) с 1 июня по 15 ноября 1913 г., А. И. Коновалов (прогрессист) с 15 ноября 1913 г. по 13 мая 1914 г., С. Т. Варун-Секрет (октябрист) с 26 ноября 1913 г. по 3 ноября 1916 г., А. Д. Протопопов (левый октябрист) с 20 мая 1914 г. по 16 сентября 1916 г., Н. В. Некрасов (кадет) с 5 ноября 1916 г. по 2 марта 1917 г., гр. В. А. Бобринский (националист) с 5 ноября 1916 г. по 25 февраля 1917 г., секретарем IV Думы был октябрист И. И. Дмитрюков.

С 1915 года ведущую роль в думе играл Прогрессивный блок. Четвёртая Дума и до Первой мировой войны, и во время неё часто находилась в оппозиции к правительству.

IV Государственная дума и Февральская революция

25 февраля 1917 года император Николай II подписал указ о прекращении занятий Думы до апреля того же года; Дума отказалась подчиниться, собираясь в частных совещаниях.

Будучи одним из центров оппозиции Николаю II, Дума сыграла ключевую роль в Февральской революции: её членами 27 февраля был образован Временный комитет Государственной думы, де-факто принявший на себя функции верховной власти, сформировав Временное правительство России.

После падения монархии Дума ни разу не собиралась в полном составе, хотя регулярные заседания проводил Временный комитет Государственной думы.

6 октября 1917 года Временное правительство распустило Государственную думу в связи с подготовкой выборов в Учредительное собрание, а 18 декабря декрет СНК упразднил канцелярию Думы и её Временного комитета. Ныне Государственной думой называется нижняя палата Федерального собрания Российской Федерации.

Законодательство о выборах

• Манифест от 6 августа 1905 года
• Положение о выборах в Государственную думу от 6 августа 1905 года
• Учреждение государственной Думы
• Манифест от 17 октября 1905 года
• Об изменении положения о выборах в Государственную думу от 11 декабря 1905 года
• Положение о выборах в Государственную думу от 3 июня 1907 года

См. также

• Список членов Государственной думы Российской империи
• Политические партии Российской империи
• Роспуск парламента
• Государственный совет Российской империи

Литература

• Водовозов В. В. Дума государственная // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Таганцев Н. С. [ia700202.us.archive.org/0/items/perezhitoeuchrez00taga/perezhitoeuchrez00taga.pdf Пережитое. Учреждение Государственной Думы в 1905—1906 гг.]. — Пг.: 18-я гос. тип-я, 1919. — 224 с.
• Аврех А. Я., Грунт А. Я. Государственная дума // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Кирьянов И. К., Лукьянов М. Н. [vivovoco.astronet.ru/VV/BOOKS/DUMA/INTRO.HTM Парламент самодержавной России: Государственная Дума и её депутаты (1906—1917)]. Пермь: Изд-во ПГУ, 1995. — 168 с.
• Государственная Дума в России (1906—1917): Обзор / РАН, ИНИОН; Ред. Твердохлеб А. А., Шевырин В. М. — М.: Наука, 1995. — 92 с.
• Демин В. А. Государственная Дума России (1906—1917): механизм функционирования. М.: РОССПЭН, 1996.
• Смирнов А. Ф. Государственная Дума Российской империи (1906—1917): историко-правовой очерк. М.: Книга и бизнес, 1998.
• Соловьёв К. А. Думская монархия: общественный диалог на фоне реформы // Родина. 2006. № 11.
• Государственная Дума Российской империи 1906—1917: Энциклопедия / РОССПЭН; Ред. Иванов Б. Ю., Комзолова А. А., Ряховская И. С. — М.: РОССПЭН, 2008. — 735 с.
• Кирьянов И. К. [forum.yurclub.ru/index.php?download=4437 Российские парламентарии начала XX в.: новые политики в новом политическом пространстве] / Диссертация на соискание степ. д.и.н. На правах рукописи. — Пермь, 2009. — 537 с.

Ссылки

• [pnu.edu.ru/ru/faculties/full_time/uf/iogip/study/studentsbooks/hist-sources1/ioio38/ Учреждение Государственной Думы от 20 февраля 1906 года]
• [krugosvet.ru/enc/istoriya/GOSUDARSTVENNAYA_DUMA_ROSSISKO_IMPERII.html Государственная дума Российской империи] в энциклопедии «Кругосвет»
• [www.hrono.ru/dokum/duma1905.html Манифест об учреждении Государственной думы]
• [www.elections.spb.ru/2_6_1.htm Известные депутаты]
• [runivers.ru/doc/portal1/details.php?ID=138287&IBLOCK_ID=62 Из «Положений о выборах в Государственную Думу от 3 июня 1907 года» (Именной высочайший указ Правительствующему сенату)]
• [on-island.net/History/DumaII/DumaIIindex.htm Вторая Государственная Дума. 20 февраля — 2 июня. Стенограммы заседаний]
• [tomskhistory.lib.tomsk.ru/page.php?id=1154 Государственная дума Российской империи 1906—1917 гг.]
• [www.sevkray.ru/news/9/7169/ О чем писали «северяне» 100 лет назад]
• [www.allpravo.ru/library/doc313p/instrum2359/item2885.html История государства и права. Сборник очерков из истории государства и права Руси // Allpravo.ru — 2004]
• [www.samoupravlenie.ru/21_03.html Обвал в Государственной Думе 2 марта 1907 года (фото)]
• [history.rin.ru/cgi-bin/history.pl?num=3627 В 1907 году в здании Госдумы рухнул потолок]
• [www.nvspb.ru/stories/kogda_rushitsya_potolok/?version=print Когда рушится потолок]
• [xn--d1aml.xn--h1aaridg8g.xn--p1ai/20/uchrezhdenie-gosudarstvennoy-dumy-manifest-20-fevralya-5-marta-1906-g/ Учреждение Государственной Думы]. 20.02(05.03).1906. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».
• [www.youtube.com/watch?v=069KH69u_jU Первая государственная дума](видео) - Лекция Кирилла Соловьева, доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Института российской истории РАН. ( также на радиостанции "Маяк" [www.youtube.com/watch?v=dJ7RfstB3zM&list=PLZVh99QVHuxkQHJ_HNa9T6Gimv0-9WXc1&index=8], [www.youtube.com/watch?v=Iq_6-VGybhY])

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Государственная дума Российской империи

– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.