Государственная организация Османской империи

Государственная организация Османской империи была очень проста. Её главными направлениями были военная и гражданская администрации. Высшей должностью в стране был султан. Гражданская система была основана на административных единицах, построенных на характерных особенностях регионов. Турки использовали систему, при которой государство контролировало духовенство (как в Византийской империи). Определённые доисламские традиции турок, сохранившиеся после введения в оборот административной и судебной систем из мусульманского Ирана, остались важными в административных кругах Османской империи. Основной задачей государства была оборона и расширение империи, а также обеспечение безопасности и сбалансированности внутри страны ради сохранения власти.

Ни одна из династий мусульманского мира не находилось так долго у власти, как династия османов. Династия османов была турецкого происхождения. Одиннадцать раз османский султан свергался недругами как враг народа. В истории Османской империи было лишь 2 попытки свержения османской династии, обе окончившиеся неудачей, что свидетельствовало о силе турок-османов.

Высокое положение халифата, управлявшегося султаном, в Исламе позволило создать туркам османский халифат. Османский султан (или падишах, «царь царей») был единственным правителем империи и являлся олицетворением государственной власти, хотя он не всегда осуществлял абсолютный контроль. Новым султаном всегда становился один из сынов прежнего султана. Прочная система образования дворцовой школы была направлена на ликвидацию неподходящих возможных наследников и создания поддержки для правящей элиты преемника. Дворцовые школы, в которых учились будущие государственные чиновники, были не обособленны. В Медресе (осман. Medrese‎) учились мусульмане, здесь преподавали учёные и государственные чиновники. Материальную поддержку оказывали вакуфы, что позволяло детям из бедных семей получить высшее образование, христиане же учились в эндеруне, куда набирались ежегодно 3 000 мальчиков-христиан от 8 до 12 лет из 40 семей из населения Румелии и/или Балкан (девширме).

Несмотря на то, что султан был верховным монархом, государственная и исполнительная власть была возложена на политиков. Между советниками и министрами в органе самоуправления (диван, в XVII веке был переименован в Порту) шла политическая борьба. Ещё во времена бейлика диван состоял из старейшин. Позже вместо старейшин в состав дивана вошли армейские офицеры и местная знать (к примеру, религиозные и политические деятели). Начиная с 1320 года, великий визирь выполнял некоторые обязанности султана. Великий визирь был полностью независим от султана, он мог как угодно распоряжаться наследственным имуществом султана, отправлять в отставку любого и контролировать все сферы. Начиная с конца XVI века, султан перестал участвовать в политической жизни государства, и великий визирь стал де-факто правителем Османской империи.

На всём протяжении истории Османской империи было много случаев, когда правители вассальных Османской империи княжеств действовали не согласовывая действия с султаном и даже против его. После Младотурецкой революции Османская империя стала конституционной монархией. Султан уже не имел исполнительной власти. Был создан парламент с делегатами от всех провинций. Они образовали Имперское правительство (Османская империя).

Увеличивающейся стремительно в размерах империей руководили преданные, опытные люди (албанцы, фанариоты, армяне, сербы, венгры и другие). Христиане, мусульмане и евреи полностью изменили систему управления в Османской империи.

В Османской империи было эклектичное правление, что сказывалось даже на дипломатической корреспонденции с другими державами. Первоначально переписка осуществлялась на греческом языке.

Все османские султаны имели 35 персональных знаков — тугр, которыми они подписывались. Вырезанные на печати султана, они содержали имя султана и его отца. А также высказывания и молитвы. Самой первой тугрой была тугра Орхана I. Аляповатая тугра, изображённая в традиционном стиле, была основой османской каллиграфии.

Закон

Подробное рассмотрение темы: Маджалла

Османская правовая система была основана на религиозном праве. Османская империя была построена по принципу местного законоведения. Правовое управление в Османской империи было полной противоположностью центральной власти и местным органам управления. Могущество османского султана сильно зависело от министерства правового развития, которое удовлетворяло нужды миллета. Османское законоведение преследовало цель объединения различных кругов в культурном и религиозном отношениях. В Османской империи было 3 судебных системы: первая — для мусульман, вторая — для немусульманского населения (во главе этой системы стояли иудеи и христиане, управлявшие соответствующими религиозными общинами) и третья — так называемая, система «торговых судов». Вся эта система управлялась кануном — системой законов, основанной на доисламских Ясе и Торе. Канун также был светским правом, издававшимся султаном, которое разрешало проблемы, не разобранные в шариате.

Эти судебные разряды были не вполне исключением: первые мусульманские суды также использовались для урегулирования конфликтов при мене или споров сутяжников-иноверцев, и евреев и христиан, часто обращавшимся к ним для разрешения конфликтов. Правительство Османской империи не вмешивалось в немусульманские правовые системы, несмотря на то, что оно могло вмешаться в них с помощью наместников. Правовая система шариата была создана путём объединения Корана, Хадиса, Иджмы, Кияса и местных обычаев. Обе системы (канун и шариат) преподавались в юридических школах Стамбула.

Реформы в период Танзимата существенно повлияли на правовую систему в Османской империи. В 1877 году частное право (за исключением семейного права) было кодифицировано в Маджалле. Позднее были кодифицированы торговое право, уголовное право и гражданский процесс.

Армия

Первая военная часть османской армии была создана в конце XIII века Османом I из членов племени, населявшего холмы Западной Анатолии. Военная система стала сложной организационной единицей в первые годы существования Османской империи. Османская армия имела комплексную систему вербовки и феодальной обороны. Основным родом войск были янычары, сипахи, акинчи и оркестр янычар. Османская армия считалась когда-то одной из самых современных армий в мире. Она была одной из первых армий, которая использовала мушкеты и артиллерийские орудия. Турки впервые использовали фальконет во время осады Константинополя в 1422 году. Удача конных войск в сражении зависела от их быстродействия и маневренности, а не толстой брони лучников и мечников, их туркменских и арабских лошадей (предки чистокровных лошадей для скачек) и прикладной тактики. Ухудшение боеспособности османской армии началось в середине XVII века и продолжилось после Великой Турецкой войны. В XVIII веке турки одержали несколько побед над Венецией, однако в Европе уступила русским некоторые территории.

В XIX веке прошла модернизация османской армии и страны в целом. В 1826 году султан Махмуд II ликвидировал янычарский корпус и создал современную османскую армию. Армия Османской империи была первой армией, нанявшей иностранных инструкторов и отправившей своих офицеров учиться в Западную Европу. Соответственно, в Османской империи разгорелось младотурецкое движение, когда эти офицеры, получив образование, вернулись на Родину.

Активное участие в турецкой экспансии в Европе принимал также османский флот. Именно благодаря флоту, турки захватили Северную Африку. Потеря турками Греции в 1821 году и Алжира в 1830 году ознаменовали начало ослабления военной мощи османского флота и контроля над далёкими заморскими территориями. Султан Абдул-Азиз попытался восстановить мощь османского флота, создав один из крупнейших флотов в мире (3-е место после Великобритании и Франции). В 1886 году на верфи в Барроу в Великобритании была построена первая подводная лодка военно-морского флота Османской империи.

Тем не менее, терпящая крах экономика не могла больше поддерживать флот. Султан Абдул-Хамид II, не доверявший турецким адмиралам, вставшим на сторону реформатора Мидхата-паши, утверждал, что многочисленный флот, требующий дорогого содержания, не поможет выиграть русско-турецкую войну 1877—1878 годов. Он отправил всё турецкие корабли в залив Золотой Рог, где они гнили в течение 30 лет. После младотурецкой революции 1908 года, партия «Единение и прогресс» предприняла попытку воссоздать мощный османский флот. В 1910 году младотурки начали собирать пожертвования для закупки новых кораблей.

История военно-воздушных сил Османской империи началась в 1909 году. Первое лётное училище в Османской империи (тур. Tayyare Mektebi) было открыто 3 июля 1912 года в районе Ешилкёй города Стамбула. Благодаря открытию первого лётного училища, в стране началось активное развитие военной авиации. Было увеличено количество военных пилотов рядового состава, из-за чего была увеличена численность вооружённых сил Османской империи. В мае 1913 года в Османской империи была открыта первая в мире авиационная школа для обучения лётчиков управлению самолётов-разведчиков и создано отдельное разведывательное подразделение. В июне 1914 года в Турции была основана школа военно-морской авиации (тур. Bahriye Tayyare Mektebi). С началом Первой мировой войны процесс модернизации в государстве резко остановился. ВВС Османской империи сражались на многих фронтах Первой мировой войны (В Галиции, на Кавказе и в Йемене).

Отрывок, характеризующий Государственная организация Османской империи

– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.