Государственный переворот в Аргентине (1943)

Государственный переворот 1943 года, известный под коротким названием революция 43-го (исп. Revolución del 43), — государственный переворот в Аргентине, произошедший 4 июня 1943 года и закончившийся свержением президента Рамона Кастильо, избравшегося на эту должность путём фальсификации. Это революция положила конец периоду, более известному как «Бесславная декада». Армия выступила против губернатора Робустиано Патрона Костаса, избранного преемником Кастильо, главного землевладельца в провинции Сальта, а также основного акционера сахарной промышленности. Недовольство националистически настроенных офицеров армии, привело к формированию «Группы объединённых офицеров» (ГОУ), одним из участников которой был малоизвестный тогда полковник Перон. 4 июня 1943 года ГОУ совершила переворот — войска из Кампо-де-Майо вступили в столицу и без особого труда заняли правительственные здания. Кастильо бежал из Буэнос-Айреса на тральщике «Драммонд» типа «Бушар».

Лидерами Аргентины в этот период времени стали Артуро Росон, Педро Пабло Рамирес и Эдельмиро Фаррель. В течение этого периода в Аргентине начались внутренние споры, связанные со Второй мировой войной, в которых общество и политики отстаивали точки зрения сохранения нейтралитета и безопасности путём поставок продуктов питания союзникам и открытого вступления в войну на стороне союзников. Рамирес разорвал отношения с державами Оси в январе 1944 года, а Фаррелль объявил о вступлении Аргентины в войну в марте 1945 года — в то время, когда её исход уже был предрешён.

В этом правительстве возросло влияние и полковника Хуана Доминго Перона, члена Группы объединённых офицеров (ГОУ), который стал впоследствии одним из самых влиятельных политиков в истории Аргентины. Перон занимал должность заместителя военного министра генерала Эдельмиро Фарреля в кабинете Рамиреса, а затем работал на должности главы почти не игравшего никакой роли департамента труда. В этой должности он предложил и реализовал ряд реформ трудового законодательства, укрепив тем самым свою репутацию и получив высокую популярность, особенно среди рабочего класса и Альянса социалистов и профсоюзов, усилив тем самым свою позицию среди военных властей. Когда Фаррель стал преемником Рамиреса, Перон был назначен вице-президентом и военным министром, сохранив также портфель главы департамента труда, который был повышен до уровня министерства. Как министр труда и социальной защиты населения Перон решал трудовые споры в пользу профсоюзов и предоставил широкий спектр социальных льгот для работников-членов профсоюзов.

Столкнувшись с растущей оппозиции в вооружённых силах, Перон был вынужден уйти в отставку 9 октября 1945 года и был арестован спустя четыре дня, но благодаря массовым акциям протеста, организованным Всеобщей конфедерацией труда, был освобождён 17 октября, что впоследствии отмечалось перонистским движением как День лояльности. После его освобождения Фаррель пообещал уйти в отставку и назначать досрочные выборы. Хуан Перон стал президентом после убедительной победы на выборах в феврале 1946 года.

Литература

• Ермолаев В. И. Очерки истории Аргентины. — М.: Соцэкгиз, 1961. — 588 с.
• Строганов А. И. Новейшая история стран Латинской Америки. — М.: Высшая школа, 1995. — С. 415. — ISBN 5-06-002830-5.

Ссылки

• [www.galeon.com/lanuevaargentina/aficiones1483737.html La Revolución del 4 de junio de 1943 — Galeón]

Отрывок, характеризующий Государственный переворот в Аргентине (1943)

– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.