Государственный переворот в Турции (1971)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан) К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Государственный переворот в Турции (1971) – события, связанные с военным вмешательством армейской элиты Турции, повлекшие за собой насильственную смену государственной власти и смещение премьер-министра страны Сулеймана Демиреля 12 марта 1971 года, занимавшего этот пост после выборов 1965 года. Традиционно в турецкой историографии он называется «военным меморандумом 12 марта» (тур. 12 Mart Muhtırası) или «меморандумным переворотом».

Причины, предпосылки, идеологические условия

Переворот 1971 года в Турции прошёл в целом более спокойно, чем предыдущий акт насильственной смены государственной власти в 1960 году несмотря на то, что общая ситуация в стране была гораздо более напряжённой и взрывоопасной, чем в 1960 году. Этот путч прошёл на фоне существенного обострения внутриполитического и экономического кризиса в стране.

Затяжная экономическая рецессия в стране, во многом связанная с прекращением субсидирования со стороны западных фондов, повлекла за собой уличные волнения и массовые демонстрации широких слоёв населения Турции, уровень благосостояния которых резко упал даже по сравнению с началом 1960-х годов, когда недовольство людей было также связано с экономическим фактором. Конец 1960-х годов в Турции прошёл в атмосфере фактически непрекращающегося идеологического и силового противостояния леворадикальных общественных движений студентов и рабочих с боевыми группировками исламистов и националистов. Многие левые гражданские активисты осуществляли регулярные налёты на финансовые учреждения страны, занимались похищением людей, в свою очередь, представители военизированной молодёжной группировки «Серые волки», основанной организатором путча 1960 года Алпарсланом Тюркешем, также прибегала к актам насилия и грабежа. На фоне усугубляющегося социального и политического кризиса Сулейман Демирель, переизбранный в 1969 году от Партии Справедливости, вынужден был маневрировать, предлагая противоборствующим сторонам варианты компромисса, что также доставляло ему определённые затруднения, поскольку они систематически отвергались противниками. Возглавляемая им политическая сила со временем утрачивало большинство в меджлисе, что приводило к блокированию законодательного кризиса в стране и назреванию юридического хаоса.

В начале 1970 года число актов насилия существенно выросло. Университеты Турции фактически прекратили работать, поскольку революционно настроенные бригады, сформированные преимущественно из студентов среднего класса и из бедных слоёв населения, осуществляли регулярные нападения на банки и государственные ведомства, похищали сотрудников американских служб, угрожали произвести революционные изменения. В этих условиях турецкое военное руководство столкнулось с угрозой коммунизации Турции «снизу», что и послужило катализатором к активным антигосударственным действиям. Предпосылкой путча 1971 года также были осложнения в отношениях между СССР и США и очередным витком идеолого-политической борьбы между двумя системами за сферы влияния.

В то же время националистические бригады «Серых волков», набравшие силу во второй половине 1960-х годов также приступили к агрессивным действиям, публично отвергая культурно-нравственные ценности кемализма, негативно отзываясь об Ататюрке и исповедуя реваншистские настроения, что провоцировало активное противодействие со стороны кемалистских общественных группировок. В начале 1971 года интенсифицировалось стачечное движение, что привело к продолжительным забастовкам и перерывам в деятельности большинства прибыльных промышленных предприятий в крупных индустриально развитых городах Турции. В частности, с начала января по начало марта 1971 года почти во всех значимых фабриках в стране остановился производственный процесс. Участились нападения на профессоров, поддерживающих государственную идеологию националистического исламизма. В это время на первый план вышла новая радикальная политическая сила – «Партия национального порядка», основанная 26 января 1970 года политическим и научным деятелем Неджметтином Эрбаканом, которая выступила с публичной критикой наследия Ататюрка Кемаля, что вызывало гнев и раздражение многих представителей военно-политической элиты страны. Между тем ПНП, открыто манифестировавшая в медийном пространстве крайний национализм, граничащий с неофашизмом, в середине 1970 года смогла привлечь в свои ряды сравнительно большое число сторонников, в основном тех, чьё материальное положение ухудшилось в связи с затянувшимся экономическим кризисом. Таким образом, созданная в начале 1970 года Партия национального порядка сослужила роль идеологического противовеса коммунистическим группам, влияние которых также возрастало. В это время правительство Демиреля, ослабленное продолжительным противостоянием между леворадикальными и праворадикальными силами, казалось парализованным и фактически расписалось в собственной неспособности подавить уличные акции протеста и студенческие волнения, а также нападения на загородные дома академических деятелей, которые идеологически поддерживали правящий режим. В этих условиях группировка военных решила вмешаться в политические процессы и восстановить порядок в стране.

Ход переворота. Меморандум военных

12 марта 1971 года начальник Генерального штаба Турции Мемдух Таджмач вручил премьер-министру Сулейману Демирелю меморандум от имени вооружённых сил республики, который фактически означал ультиматум, невыполнение условий которого грозило премьеру серьёзными последствиями вплоть до утраты властных полномочий. В числе одного из ключевых требований, оговоренных в меморандуме, значилось формирование сильного правительства, вызывающего доверие широких народных масс в контексте демократических принципов, которое сможет остановить ситуацию усугубляющейся анархии и которое в своей деятельности будет руководствоваться взглядами Ататюрка и будет претворять в жизнь необходимые реформы в соответствии с духом конституции. В меморандуме также говорилось о том, что необходимо положить конец анархии, братоубийственной войне и социально-экономическому кризису, провоцирующему массовые беспорядки и брожения. В случае, если условия меморандума не будут исполнены, то армия обязалась «воспользоваться своим конституционным правом» и перенять власть. Сулейман Демирель принял меморандум и отправился на совещание с представителями своего кабинета, однако после трёхчасового обсуждения ситуации премьер-министр отклонил предложенные условия. В результате отклонения меморандума Сулейман Демирель в этот же день был отстранён от власти.

Мотивы переворота

Вероятно, на решение Демиреля отклонить меморандум повлияла позиция ветерана турецкой политики Исмета Инёню, который регулярно выступал категорически против любого, даже превентивного вмешательства военных в дела гражданского управления. Решение военных сил вмешаться в процесс управления было продиктовано прежде всего тем, что кемалистски настроенная армейская элита страны осознавала слабость Демиреля и его неспособность остановить процесс политического хаоса. Также составление меморандума было связано и с резким ростом агрессивного антикемализма среди исламистских националистов в конце 1960-х годов. С другой стороны, армейцы не хотели нести ответственность за возможные насильственные меры, которые правительство Демиреля могло бы принять в случае обуздания массовых беспорядков и непрекращающейся рабочей забастовки. В частности, силы правопорядка, подчинённые правительству, в июне 1970 года жёстко подавили массовую демонстрацию протеста стамбульских рабочих, что не понравилось военному руководству. Также военные силы страны в целом отрицательно относились и к возрастанию марксистского революционного движения. Ещё одним фактором влияния было то, что авторитетные военные деятели Турции считали, что важные социально-экономические реформы, намеченные после военного путча 1960 года, так и не были реализованы. Некоторая часть военных офицеров также были убеждёнными противниками демократической системы, искренне полагая, что в рамках либерального государственного устройства невозможен прогресс, а напротив, система авторитарного правления сможет обеспечить существование свободной и современной Турции на основе взаимоуважения и подлинного равноправия.

Самые разные политические группировки предвидели новый путч, но возлагали на него разные надежды. В частности, представители либерального крыла турецкой интеллигенции полагали, что после вмешательства военных в дела государства реформирование пойдёт по радикальному пути в соответствии с взглядами командира ВВС Турции Мухсина Батура, который принимал участие в подготовке меморандума. Батур позиционировал себя как сторонник идеологии организаторов государственного переворота 1960 года. Их надежды были разбиты, когда оказалось, что группировка военных взяла власть в том числе под воздействием коммунистической угрозы. Также возникли слухи по поводу того, что группа старших офицеров пошла на составление меморандума, чтобы предотвратить другой путч, готовившийся группой младших офицеров; такие предположения подтвердились после того, как часть офицерского состава ушла в отставку после событий 12 марта 1971 года.

Одной из главных целей, декларируемых путчистами, было «восстановление закона и порядка»; на практике это означало, что после вмешательства военных в государственные процессы начнутся преследования левого инакомыслия. Уже в день военного вмешательства генеральный прокурор Турции инициировал уголовное преследование Турецкой Рабочей партии, которая была обвинена в распространении коммунистической пропаганды и поддержке курдского сепаратизма. Также прокуратура республики приняла меры для закрытия всех групп, входивших в состав Революционной молодёжной федерации Турции (тур. Devrimci Gençlik), основанной в 1965 году, которая исповедовала идеологию марксизма-ленинизма. Эту федерацию прокуратора страны обвинила в разжигании студенческих волнений и срыве образовательного процесса. Вскоре после 12 марта органы правопорядка провели обыски в кабинетах преподавателей вузов, которые были заподозрены в симпатиях к марксизму, а также обыски в кабинетах студенческих объединений, которые нередко заканчивались конфискацией найденных материалов и задержанием членов этих объединений. Националистические организации, такие, как «Сердца идеалистов» (радикальная молодёжная ветвь Партии Национального порядка) приступили к целенаправленным систематическим преследованиям коммунистических активистов при негласной поддержке новых властей.

Формирование правительства Эрима

Военные, которые после смещения Демиреля сосредоточили в своих руках властные полномочия, не решились самостоятельно занять руководящие должности в стране во избежание проблем, с которыми столкнулась греческая хунта. У военных был выбор: править страной с помощью меджлиса, в котором большинство принадлежало партиям, исповедовавшим консервативные взгляды, или же сформировать «надпартийное» правительство, которое должно было взять на себя осуществление намеченных реформ, а сами военные предпочли бы роль «серых кардиналов». В итоге военный совет принял решение формировать гражданское правительство, во главе которого 19 марта 1971 года был поставлен профессор Измаил Нихат Эрим, представитель Партии справедливости. Также переворот поддержала наиболее консервативно настроенная часть Республиканской Народной партии, представители которой вошли в состав нового правительства. В частности, путч был поддержан Исметом Инёню, однако генеральный секретарь РНП Бюлент Эджевит выступил категорически против военного вмешательства и покинул должность. Смещённый Сулейман Демирель призвал свою партию смириться со сложившимся положением дел и не стал призывать своих сторонников к организации сопротивления. Нихат Эрим сформировал технический кабинет министров с целью претворения в жизнь тех социально-экономических реформ, которые были разработаны кемалистской военной элитой, организовавшей переворот. Его режим стремился соблюсти равновесие между противоборствующими сторонами – гражданской властью и военной элитой, что, в целом, удалось только на полтора года, после чего страну захлестнула новая волна насилия, инициатором которого стала Турецкая партия народного освобождения.

Политические процессы. Акции протеста. Террор НРО и ЦРУ

После 1971 года политическая деятельность на новом этапе активизировалась, однако все запланированные реформы фактически были отложены. В стране воцарилось относительное спокойствие, которое продлилось до 1973 года, когда новые волны насилия захлестнули турецкое общество. Турецкая партия народного освобождения приступила к организации нападений на банки и похищениям людей, которые так или иначе исповедовали идеологию исламистского национализма. По стране распространялись слухи, согласно которым в этих диверсиях были замешаны представители младшего офицерства. Для предотвращения подобного рода бандитских акций 27 апреля 1971 года в 11 илах из 67 была объявлено военное положение. Оно распространилось на крупные городские зоны и области, населённые преимущественно курдским населением. 17 мая 1971 года был похищен израильский консул, в результате чего правительственные структуры решили действовать активно, и сотни левых активистов, представителей студенческих организаций, профсоюзов, молодых академических деятелей, а также участники общественных групп, разделявших либерально-прогрессивные взгляды, были задержаны, подвергнуты пыткам; часть из них пропала бесследно. Консул Израиля был застрелен через несколько дней после того, как военные власти объявили дневной комендантский час по стране для обуздания новой волны анархического хаоса.

На протяжении последующих двух лет конфликт между противоборствующими группами продолжался, а военное положение объявлялось каждый два месяца. В этой ситуации главную роль начала играть Национальная разведывательная организация Турции, которая, предотвращая революционно-диверсионную деятельность общественных радикальных активистов, превратила Виллу Чивербей в место массовых пыток и оказания психологического воздействия на задержанных. Представители силовых структур Контргерильи (тур. Kontrgerilla), действовавших в рамках антисоветской операции «Гладио», участвовали в допросах задержанных левых активистов, а к процедуре дознания привлекались специалисты из ЦРУ, которые наводнили Турцию после переворота 1971 года. Несколько сотен представителей общественных организаций, проводивших массовые протесты и нападения на банки, были убиты или получили серьёзные ранения в результате деятельности НРО и агентов ЦРУ. Одной из жертв пыток был турецкий журналист, автор ряда независимых расследований, Угур Мумджу, который был арестован и подвергнут пыткам; по его словам, его мучители хвастались перед ним, что даже президент не может их трогать.

Ферит Мелен, который был мало известен турецкому обществу и не производил особого впечатления, занял премьерский пост в апреле 1972 года после расправ над левыми активистами. Вскоре он ушёл в отставку, не отметившись ничем особенным на этой должности, а после него должность главы правительства занял банкир и предприниматель Мехмет Наим Талу, чьей главной задачей было обеспечить порядок в стране до проведения выборов. К 1973 году режим, чья безопасность гарантировалась военными, фактически выполнил большинство своих политических и социально-экономических задач и взял ситуацию в страну под свой относительный контроль. В Конституцию были внесены изменения, которые усилили позиции государства против организаций общественных активистов, что вызвало некоторые протесты, но они быстро сошли на нет в связи с тем, что большинство организаторов протестных акций были либо репрессированы сотрудниками НРО при участии ЦРУ, либо деморализованы.

• Ahmad, Feroz (1993), The Making of Modern Turkey, Routledge, ISBN 0-415-07836-9 
• Gökay, Bülent (2006), Soviet Eastern Policy and Turkey, 1920-1991, Psychology Press, ISBN 0-203-58106-7 
• Hale, William (1994), Turkish Politics and the Military, Routledge, ISBN 0-415-02455-2 
• Ünlü, Ferhat (2008), Democratic Oversight and Reform of the Security Sector in Turkey, LIT Verlag Münster, ISBN 978-3-825-80969-0 
• Zürcher, Erik Jan (2004), Turkey: A Modern History, I. B. Tauris, ISBN 1-85043-399-2 

Отрывок, характеризующий Государственный переворот в Турции (1971)

– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.