Министр по делам Индии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Министр по делам Индии, дословный перевод государственный секретарь по делам Индии (англ. Secretary of State for India или англ. India Secretary), являлся министром британского кабинета министров, ответственным за управление Индией и политическим главой Министерства по делам Индии. Этот пост был создан в 1858 году после того, как было прекращено управление индийскими владениями Ост-Индской компанией и эта территория перешла под прямое управление правительства в Лондоне (после этого она стала называться Британская Индия).

В 1935 году, вслед за новым Актом об управлении Индией, при подготовке к выделению Бирмы в отдельную колонию, было создано Министерство по делам Бирмы. Возглавлял оба учреждения один министр, получивший титул Министр по делам Индии и Бирмы. Министерство по делам Индии и его министр были упразднены в 1947 году, когда был произведён раздел Британской Индии, в результате которого появились два независимых доминиона: Индийский Союз и Доминион Пакистан. Бирма получила независимость отдельно, в 1948 году.





Министры по делам Индии, 1858—1937

Прежде, чем Британская Индия была официально основана 2 августа 1858 года, лорд Стэнли был Президентом совета контролирующих.

Имя Фото Начало Окончание Политическая партия
Лорд Эдвард Стэнли 2 августа 1858 11 июня 1859 Консервативная
Чарльз Вуд 18 июня 1859 16 февраля 1866[1] Либеральная
Джордж Фредерик Робинсон 16 февраля 1866 26 июня 1866 Либеральная
Роберт Солсбери 6 июля 1866 8 марта 1867 Консервативная
Стаффорд Генри Норткот 8 марта 1867 1 декабря 1868 Консервативная
Джордж Дуглас Кэмпбелл 9 декабря 1868 17 февраля 1874 Либеральная
Роберт Солсбери 21 февраля 1874 2 апреля 1878 Консервативная
Гэтхорн Гэтхорн-Харди 2 апреля 1878 21 апреля 1880 Консервативная
Спенсер Кавендиш 28 апреля 1880 16 декабря 1882 Либеральная
Джон Кимберли 16 декабря 1882 9 июня 1885 Либеральная
Рэндольф Спенсер-Черчилль 24 июня 1885 28 января 1886 Консервативная
Джон Кимберли 6 февраля 1886 20 июля 1886 Либеральная
Ричард Кросс 3 августа 1886 11 августа 1892 Консервативная
Джон Кимберли 18 августа 1892 10 марта 1894 Либеральная
Генри Фоулер 10 марта 1894 21 июня 1895 Либеральная
Джордж Фрэнсис Гамильтон 4 июля 1895 9 октября 1903[2] Консервативная
Сент-Джон Бродрик 9 октября 1903 4 декабря 1905 Консервативная
Джон Морли 10 декабря 1905 3 ноября 1910 Либеральная
Роберт Кру-Милнс 3 ноября 1910 7 марта 1911 Либеральная
Джон Морли 7 марта 1911 25 мая 1911 Либеральная
Роберт Кру-Милнс 25 мая 1911 25 мая 1915 Либеральная
Джозеф Остин Чемберлен 25 мая 1915 17 июля 1917[2] Консервативная
Эдвин Самуэль Монтэгю 17 июля 1917 19 марта 1922 Либеральная
Уильям Пиль 19 марта 1922 22 января 1924 Консервативная
Сидней Оливье 22 января 1924 3 ноября 1924 Лейбористскаяbour
Фредерик Смит 6 ноября 1924 18 октября 1928 Консервативная
Уильям Пиль 18 октября 1928 4 июня 1929 Консервативная
Уильям Бенн 7 июня 1929 24 августа 1931 Лейбористская
Сэмюэль Хор 25 августа 1931 7 июня 1935 Консервативная
Лоуренс Дандэс-младший 7 июня 1935 28 мая 1937 Консервативная

Министры по делам Индии и Бирмы, 1937—1947

Имя Начало Окончание Политическая партия
Лоуренс Дандэс-младший 28 мая 1937 13 мая 1940 Консервативная
Лео Эмери 13 мая 1940 26 июля 1945 Консервативная
Фредерик Петик-Лоуренс 3 августа 1945 17 апреля 1947 Лейбористская
Уильям Хар 17 апреля 1947 14 августа 1947 Лейбористская

Министры по делам Бирмы, 1947—1948

Имя Начало Окончание Политическая партия
Уильям Хар 14 августа 1947 4 января 1948 Лейбористская

См. также

Напишите отзыв о статье "Министр по делам Индии"

Примечания

  1. Ушёл в отставку после ранения на охоте.
  2. 1 2 Ушёл в отставку.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Министр по делам Индии

22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.