Готалов-Готлиб, Артемий Григорьевич

Артемий Григорьевич Готалов-Готлиб

Артемий Григорьевич Готалов-Готлиб (первоначально — Арон Гиршевич Готалов, после принятия лютеранства (1886) — Артур Генрихович Готлиб, после принятия православия (1914) — Артемий Григорьевич Готалов-Готлиб; 5 января 1866 — 27 июля 1960) — российский педагог и историк, профессор Одесского университета, доктор педагогических наук, один из авторов «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона».

Один из ведущих российских методистов по физическому воспитанию в школе.

Биография

Родился 5 января 1866 года в одном из местечек Белоруссии или, по другим сведениям — Могилёвского уезда Подольской губернии). Учился в гимназиях Каменец-Подольского и Кишинёва.

В 1889 году, приняв лютеранство, поступил на историко-филологический факультет Императорского Новороссийского университета, который успешно закончил в 1893 году. Выпускная работа Готалова-Готлиба, «О военном устройстве Византийской империи», была выполнена под руководством выдающегося учёного византиниста Фёдора Ивановича Успенского.

В 1895 году принял российское подданство (до этого был подданным Австро-Венгерской империи).

После окончания университета с дипломом 1-й степени Готалов-Готлиб преподавал в гимназиях латинский язык и в кадетском корпусе Санкт-Петербурга (до 1903 года) историю. Также в Петербурге он руководил курсами латинского языка, учреждёнными им на правах частного учебного заведения. В это время Готалов-Готлиб стал сотрудником «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» и автором десятков фундаментальных статей по истории образования и всемирной истории.

С 1899 года Готалов-Готлиб был постоянным членом Высочайше учреждённых комиссий по улучшению средней школы. Неоднократно выезжал в заграничные командировки в Швейцарию, Францию, Германию, Австрию, Чехословакию, в которых он знакомился с системами образования, сложившихся в европейских странах. Анализ увиденного и наблюдения учёного были освещены в его научных публикациях, в особенности посвящённых распространению педагогических идей Джона Дьюи в России.

В 1903 году был назначен директором Ялтинской гимназии, затем руководил гимназиями Кишинёва и Пскова. Состоял директором 2-й Кишинёвской гимназии (1908—1910). С 1910 по 1918 годы был директором Псковской мужской гимназии и преподавал в ней латинский язык и историю. Стал прототипом Николая Антоновича Татаринова, одного из самых «отрицательных» героев романа «Два капитана» Вениамина Каверина (учившегося в гимназии в то время). В Пскове Готалов-Готлиб умело организовал работу по физическому воспитанию учащихся по сокольской системе, инициировал создание двух спортивных обществ — Псковского гимнастического общества «Сокол» и Псковского общества содействия телесному воспитанию учащейся молодежи, руководил Псковским военно-спортивным комитетом; 16 января 1917 года получил чин действительного статского советника «за труды по физическому развитию и воспитанию учащихся».

В начале Первой мировой войны, в 1914 году, принял православие и новое имя Артемий Григорьевич Готалов-Готлиб.

В 1918—1920 годах преподавал в женской гимназии в Черкассах, реальном училище и школах Одессы; руководил крупнейшим в стране, организованном в 1919 году в Одессе, домом для беспризорных детей под названием «Детский городок имени Коминтерна».

В 1920 году Готалов-Готлиб принял участие в создании Одесского института народного образования, где преподавал всемирную историю и историю педагогики, руководил студенческим педагогическим семинаром. Через пять лет получил звание профессора первой (высшей) категории.

В 1927—1940 годах Готалов-Готлиб работал в институтах Москвы, Харькова, Киева.

В 1940 году ему без защиты диссертации была присвоена ​​учёная степень доктора педагогических наук. В этом же году он вернулся в Одессу, где стал профессором Одесского университета. Оставшись в Одессе в период оккупации города румынско-немецкими войсками, он временно прекратил свою преподавательскую деятельность.

После освобождения Одессы в 1944 году вернулся к работе: исполнял обязанности декана исторического факультета Одесского государственного университета (1944—1946) одновременно заведовал двумя кафедрами: истории древнего мира и археологии и педагогики, а с 1946 года — только кафедрой педагогики. В университете читал курсы истории славянских народов и Византии.

В 1952 году вышел на пенсию, но и после этого продолжал читать специальные курсы и управлять аспирантами.

Готалов-Готлиб умер в Одессе 27 июля 1960 года. был похоронен на втором одесском христианском кладбище.

Научная деятельность

Круг интересов научной деятельности Готалова-Готлиба, которая длилась почти 70 лет, был чрезвычайно широк. П. О. Карышковский по этому поводу писал: «Круг научных интересов проф. А. Г. Готалова-Готлиба был широким и разносторонним: история Византии и славянских народов, история античного мира и его культуры, классическая филология и археология, наконец, педагогика и психология — все эти дисциплины находились в поле его зрения. … Из-под его пера вышло более 200 работ — монографий, статей, заметок, рецензий, популярных брошюр, значительная часть которых связана с историей педагогических и общественных идей. Смерть оборвала его работу над тремя монографиями — „Очерки военного устройства Византии“, „Вопросы народного образования во Франции накануне буржуазной революции XVIII в.“, „История Ришельевского лицея в Одессе“. Две последние книги были практически завершены».

Готалов-Готлиб основательно изучал историю Одессы. В коллективном труде «Одесса: „Очерк истории города-героя“» он был автором трех разделов: «Предыстория Одессы», «Образование города и его развитие в первые десятилетия» и «Одесса в 30-50-х годах XIX в.». Также следует вспомнить рукописную работу Готалова-Готлиба «Материалы для истории народного образования в Одессе: Историографический очерк», первая часть которой хранится в отделе рукописей Одесской Национальной научной библиотеки имени М. Горького.

Вклад Готалова-Готлиба в историческую науку, в частности, изучение античности и Средневековья высоко оценивали другие ученые, в частности, профессор П. О. Карышковский.

Готалов-Готлиб был автором десятков работ по педагогике, в частности, сравнительной, в которых исследовалось состояние образования и педагогической мысли в Германии, Швейцарии, Италии, Чехословакии и др., а также в Российской империи, Украине и СССР в разные эпохи. Современные учёные высоко оценивают вклад Готалова-Готлиба в педагогическую науку.

Негативная оценка Готалова-Готлиба со стороны С. Я. Борового не касалась деятельности Готалова-Готлиба как учёного, но затрагивала его нравственные качества.

Публикации

Состоял сотрудником ряда журналов, в числе которых — «Русская школа». Отдельно вышли книги: «Очерк народного образования в Швейцарии» (1904), «Французские университеты накануне революции 1789 г.» (1905), «Физическое воспитание в средней школе» (1909) и др.

• Папство. Теория папской власти // Энциклопедический словарь/ Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. — Т. 44. — СПб., 1897;
• Университет // Энциклопедический словарь / Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. — Т. 68. — СПб., 1902
• Очерк народного образования Швейцарии. — СПб, 1907.
• Готалов—Готлиб А. Г. Физическое воспитание в средней школе по сокольской системе. — Кишинёв: Типография Бессарабского губернского правления, 1909. — 27 с.
• Нові школи в Німеччині. — Одеса: Держ. вид-во України, 1927.
• Критичні зауваження про уніфіковану систему народної освіти перехідної доби в СРСР // Шлях освіти. — 1929. — № 1 — 2. — С. 12 — 28.
• Ф. И. Успенский как профессор и научный руководитель // Византийский временник . — 1947 . — т. 1.
• Академик Ф. И. Успенский как профессор и научный руководитель (по личным воспоминаниям). — Одесса : ОГУ им. И. И. Мечникова, 1947.
• Очерк истории города-героя. — Одесса, 1957. [розділи: Предыстория Одессы; Образование города и его развитие в первые десятилетия; Одесса в 30-50-х годах XIX ст.];
• Материалы для истории народного образования в Одессе: Историографический очерк. — Ч. 1 (1801—1870). — Б.м., Б.г.;
• Ришельевский лицей — предшественник Новоросийского (Одесского) университета: историографическое исследование. — Б.м.: Б.и.
• Народное образование в б. Одесской губернии под влиянием голода и разрухи 1921-22 годов. — Б.м., Б.г.

Ссылки

• [liber.onu.edu.ua/opacunicode/index.php?url=/notices/index/IdNotice:170251/Source:default Готалов-Готліб Артемій Григорович: Історик, педагог] // Історія Південноукраїнського державного педагогічного університету ім. К.Д.Ушинського в особах: (Біографічний довідник) / В. М. Букач . — Одеса : Південноукр. держ. пед. ун-т ім. К.Д. Ушинського, 2005 . — С. 26. (укр.)
• [onu.edu.ua/ru/structure/faculty/rgf/pedag/history История Кафедры Педагогики Одесского Национального Университета имени И. И. Мечникова]

Отрывок, характеризующий Готалов-Готлиб, Артемий Григорьевич

Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.