Готика

Эта статья о средневековом искусстве; о молодёжной субкультуре см.: Готы (субкультура).

Го́тика (от греч. γοτθικο) — период в развитии средневекового искусства на территории Западной, Центральной и отчасти Восточной Европы с XI — XII по XV—XVI века. Готика пришла на смену романскому стилю, постепенно вытесняя его. Термин «готика» чаще всего применяется к известному стилю архитектурных сооружений, который можно кратко охарактеризовать как «устрашающе величественный». Но готика охватывает практически все произведения изобразительного искусства данного периода: скульптуру, живопись, книжную миниатюру, витраж, фреску и многие другие.

Готика зародилась в середине XII века на севере Франции, в XIII веке она распространилась на территорию современных Германии, Австрии, Чехии, Испании, Англии. В Италию готика проникла позднее, с большим трудом и сильной трансформацией, приведшей к появлению «итальянской готики». В конце XIV века Европу охватила так называемая интернациональная готика. В страны Восточной Европы готика проникла позднее и продержалась там чуть дольше — вплоть до XVI века.

К зданиям и произведениям искусства, содержащим в себе характерные готические элементы, но созданным в период эклектики (середина XIX века) и позднее, применяется термин «неоготика».

В начале XIX века термин «готический роман» стал обозначать литературный жанр эпохи романтизма — литературу тайн и ужасов (действие таких произведений часто разворачивалось в «готических» замках или монастырях). В 1980-е годы термин «готика» начал применяться для обозначения возникшего в это время музыкального жанра («готический рок»), а затем и сформировавшейся вокруг него субкультуры («готическая субкультура»).

Происхождение термина

Слово происходит от итал. gotico — непривычный, варварский (Goten — варвары; к историческим готам этот стиль отношения не имеет) — и сначала использовалось в качестве бранного. Впервые понятие в современном смысле применил Джорджо Вазари для того, чтобы отделить эпоху Ренессанса от Средневековья. Готика завершила развитие европейского средневекового искусства, возникнув на основе достижений романской культуры, а в эпоху Возрождения (Ренессанса) искусство Средневековья считалось «варварским». Готическое искусство было культовым по назначению и религиозным по тематике. Оно обращалось к высшим божественным силам, вечности, христианскому мировоззрению. Выделяются ранняя, зрелая и поздняя готика.

Архитектура

Готический стиль, в основном, проявился в архитектуре храмов, соборов, церквей, монастырей. Развивался на основе романской, точнее говоря — бургундской архитектуры. В отличие от романского стиля, с его круглыми арками, массивными стенами и маленькими окнами, для готики характерны арки с заострённым верхом, узкие и высокие башни и колонны, богато украшенный фасад с резными деталями (вимперги, тимпаны, архивольты) и многоцветные витражные стрельчатые окна. Все элементы стиля подчёркивают вертикаль.

Церковь монастыря Сен-Дени, созданная по проекту аббата Сугерия, считается первым готическим архитектурным сооружением. При её постройке были убраны многие опоры и внутренние стены, и церковь приобрела более грациозный облик по сравнению с романскими «крепостями Бога». В качестве образца в большинстве случаев принимали капеллу Сент-Шапель в Париже.

Из Иль-де-Франс (Франция) готический архитектурный стиль распространился в Западную, Среднюю и Южную Европу — в Германию, Англию и т. д. В Италии он господствовал недолго и, как «варварский стиль», быстро уступил место Ренессансу; а поскольку он пришёл сюда из Германии, то до сих пор называется «stile tedesco» — немецкий стиль.

В готической архитектуре выделяют 3 этапа развития: ранний, зрелый (высокая готика) и поздний (пламенеющая готика, вариантами которой были также стили мануэлино (в Португалии) и исабелино (в Кастилии).

С приходом в начале XVI века Ренессанса севернее и западнее Альп, готический стиль утратил своё значение.

Почти вся архитектура готических соборов обусловлена одним главным изобретением того времени — новой каркасной конструкцией, что и делает эти соборы легко узнаваемыми.

Символика готического храма

В XII веке аббат Сугерий, служивший в первом готическом соборе Сен-Дени в Иль-де-Франс, написал трактат «Об освящении церкви Сен-Дени», где описал символичность всех элементов архитектуры готического собора. По Сугерию храм — это корабль, символизирующий Вселенную. Вытянутый интерьер храма — неф (nef), по-французски — navis, переводится как корабль. Эта Вселенная делится поясом витражей в верхней части храма, и массивом стен в нижней, на горний (небесный) и дольний (земной) мир, соответственно.

Стены храма, как обители Божьей, дематериализуются рельефным и скульптурным ажуром. Такой конструктивный элемент как арка символизирует разрыв круговорота времени, ведь в целом образ готического храма также несёт смысловую нагрузку о быстротечности и конечности времени (в то время народ Средневековья находился в преддверии скорого конца света).

Готическая роза символизирует колесо Фортуны и выражает цикличность времени. В уникальных готических витражах в окне-розе можно разглядеть сцены, отсылающие к круговороту времени. Свет, который проникает через яркие витражные стекла, обозначает Божественный свет, Божественное провидение (см. Фаворский свет). Созерцая витражи, человек отстраняется от материального, телесного, человеческого мира и «попадает» в имманентный, духовный, Божественный мир.

Система аркбутанов и контрфорсов

В романских соборах и церквях обычно использовался цилиндрический свод, который опирался на массивные толстые стены, что неизбежно приводило к уменьшению объёма здания и создавало дополнительные трудности при строительстве, не говоря уже о том, что этим предопределялось небольшое количество окон и их скромный размер. C появлением крестового свода, системы колонн, аркбутанов и контрфорсов, соборы приобрели вид громадных ажурных фантастических сооружений.

Основной принцип работы конструкции таков: свод более не опирается на стены (как в романских постройках), теперь давление крестового свода передают арки и нервюры на колонны (столбы), а боковой распор воспринимается аркбутанами и контрфорсами. Это нововведение позволило сильно облегчить конструкцию за счёт перераспределения нагрузок, а стены превратились в простую легкую «оболочку», их толщина более не влияла на общую несущую способность здания, что позволило проделать много окон, и стенная роспись, за неимением стен, уступила витражному искусству и скульптуре.

Кроме того, готика последовательно применяла стрельчатую форму в сводах, что также уменьшало их боковой распор, позволяя направлять значительную часть давления свода на опору. Стрельчатые арки, которые по мере развития готической архитектуры становятся все более вытянутыми, заостренными, выражали главную идею готической архитектуры — идею устремленности храма ввысь.

Часто на месте опоры аркбутана на контрфорс ставился пинакль. Пинакли — это завершенные остроконечными шпилями башенки, имеющие часто конструктивное значение. Они могли быть и просто декоративными элементами и уже в период зрелой готики активно участвуют в создании образа собора.

Почти всегда сооружали два яруса аркбутанов. Первый, верхний ярус предназначался для поддержки крыш, становившихся со временем более крутыми, и, следовательно, более тяжелыми. Второй ярус аркбутанов также противодействовал давящему на крышу ветру.

Возможный пролёт свода определял ширину центрального нефа и, соответственно, вместимость собора, что было важным для того времени, когда собор являлся одним из главных центров городской жизни, наряду с ратушами.

Наиболее известные архитектурные памятники

• Cathédrale Notre-Dame de Paris - 21.jpg

  Собор Парижской Богоматери

• Cathedral Notre-Dame de Reims, France.jpg

  Реймсский собор, Франция

• Catedrala din Reims6.jpg

  Реймсский собор, Франция

• Chartres 1.jpg

  Шартрский собор, Франция

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Готическая галерея монастыря Мон-Сен-Мишель, Франция

• Duomo 1.jpg

  Миланский собор

• Ca' d'Oro facciata.jpg

  Ка-д’Оро, Венеция

Франция

• Собор в Шартре, XII—XIV вв.
• Собор в Реймсе, 1211—1330 гг., где короновались французские короли.
• Собор в Амьене, 1218—1268 гг.
• Собор Парижской Богоматери, 1163 г. — XIV в.
• Собор в Бурже, 1192—1390 гг.

Германия

• Кёльнский собор, 1248 г. — XIX в.
• Мюнстерский собор в Ульме, 1377—1543 гг.

Англия

• Собор в Кентербери XII—XIV вв., главный храм английского королевства
• Собор Вестминстерского аббатства XII—XIV вв. в Лондоне
• Собор в Солсбери 1220—1266 гг.
• Собор в Эксетере 1050 г.
• Собор в Линкольне к. XI в.
• Собор в Глостере XI—XIV вв.
• Часовня Королевского колледжа в Кембридже 1446—1515 гг.

Чехия

• Готическая архитектура Праги
• Собор святого Вита (1344—1929 гг.)

Испания

• Санта-Мария-дель-Мар

Италия

В Италию готика пришла намного позже, только к XV в. и не получила такого же сильного развития как во Франции и Германии.

• Палаццо Дожей, (Palazzo Ducale). Венеция. Был заложен ещё в IX в. как оборонительное сооружение, но несколько раз подвергался пожарам, вследствие чего, много раз перестраивался. Первоначальный квадратный план здания с большим внутренним двором остался почти без изменений, а нынешние фасады приобрели свой декор, напоминающий орнаменты мусульманских сооружений, к началу XV в. Первый сквозной этаж образуется лёгкой аркадой, на втором этаже подхватываемой ажурными колоннами с удвоенным шагом, на которых покоится огромный блок третьего этажа. На протяжении веков только это здание Венеции именовалось палаццо, все остальные дворцы носили скромное название Ca’ (сокращенный вариант от Casa, то есть просто дом). Здесь размещалась не только резиденция дожа, но также совет Республики, суд и даже тюрьма.
• Миланский собор, 1386—XIX в. Изначально был задуман такого огромного размера (в нём помещается 40 тысяч человек), что с большими трудностями был частично завершён только к концу XVI в. Строительство началось в 1386 г., а в 1390 г. было объявлено о сборе средств и посильной помощи среди миланцев для ускорения строительства собора. Первоначальный замысел предполагал кирпичную кладку, что можно увидеть и сейчас в северной сакристии собора, но в 1387 г. герцог Висконти, желавший видеть собор великим символом своей власти, пригласил ломбардских, немецких и французских архитекторов и настоял на использовании мрамора. В 1418 г. собор был освящён папой Мартином V, но оставался незаконченным до XIX в., пока при Наполеоне был не завершён фасад. Более пяти веков строился этот собор и, в результате, соединил многие черты архитектурных стилей, от барокко до неоготики.
• Ка д’Оро (итал. Ca' d’Oro — Золотой дом) в Венеции. Расположенный на Большом Канале этот дворец претерпел множество изменений, а в интерьере осталось очень мало от готического дворца XV века.

См. также

• Кирпичная готика
• Испанская готика
• Португальская готика

Изобразительное искусство

Скульптура

Скульптура играла огромную роль в создании образа готического собора. Во Франции она оформляла в основном его наружные стены. Десятки тысяч скульптур, от цоколя до пинаклей, населяют собор зрелой готики.

Взаимоотношение скульптуры и архитектуры в готике иное, чем в романском искусстве. В формальном отношении готическая скульптура гораздо более самостоятельная. Она не подчинена в такой степени плоскости стены и тем более обрамлению, как это было в романский период. В готику активно развивается круглая монументальная пластика. Но при этом готическая скульптура — неотъемлемая часть ансамбля собора, она — часть архитектурной формы, поскольку вместе с архитектурными элементами выражает движение здания ввысь, его тектонический смысл. И, создавая импульсивную светотеневую игру, она в свою очередь оживляет, одухотворяет архитектурные массы и способствует взаимодействию их с воздушной средой.

Скульптура поздней готики испытала большое влияние итальянского искусства. Примерно в 1400 г. Клаус Слютер создал ряд значительных скульптурных работ для Филиппа Бургундского, такие как Мадонна фасада церкви погребения Филиппа и фигуры Колодца Пророков (1395—1404) в Шаммоле около Дижона. В Германии хорошо известны работы Тильмана Рименшнайдера (Tilman Riemenschneider), Вита Ствоша (Veit Stoß) и Адама Крафта (Adam Kraft).

Живопись

Готическое направление в живописи развилось спустя несколько десятилетий после появления элементов стиля в архитектуре и скульптуре. В Англии и Франции переход от романского стиля к готическому произошёл около 1200 г., в Германии — в 1220-х гг., а в Италии позднее всего — около 1300 г.

Одним из основных направлений готической живописи стал витраж, который постепенно вытеснил фресковую живопись. Техника витража осталась такой же, как и в предыдущую эпоху, но цветовая палитра стала гораздо богаче и красочней, а сюжеты сложнее — наряду с изображениями религиозных сюжетов появились витражи на бытовые темы. Кроме того в витражах стали использовать не только цветное, но и бесцветное стекло.

На период готики пришёлся расцвет книжной миниатюры. С появлением светской литературы (рыцарские романы и пр.) расширился круг иллюстрированных рукописей, также создавались богато иллюстрированные часословы и псалтыри для домашнего употребления. Художники стали стремиться к более достоверному и детальному воспроизведению натуры. Яркими представителями готической книжной миниатюры являются братья Лимбурги, придворные миниатюристы герцога де Берри, создавшие знаменитый «Великолепный часослов герцога Беррийского» (около 1411—1416). Ярким представителем книжной миниатюры конца XV — начала XVI века был Робине Тестар, работавший при дворе графов Агулемских.

Развивается жанр портрета — вместо условно-отвлечённого изображения модели художник создаёт образ, наделённый индивидуальными, присущими конкретному человеку чертами. Примером может служить творчество Мастера графини Уорик и его «Портрет Эдварда Виндзора, 3-го барона Виндзора, его жены, Кэтрин де Вер, и их семьи», демонстрирующий повседневную жизнь английской провинциальной аристократии.

Завершается почти тысячелетнее господство византийских канонов в изобразительном искусстве. Джотто в цикле фресок Капеллы Скровеньи изображает людей в профиль, помещает на первом плане фигуры спиной к зрителю, нарушая табу византийской живописи на любой ракурс кроме фронтального. Он заставляет своих героев жестикулировать, создаёт пространство, в котором движется человек. Новаторство Джотто проявляется и в его обращении к человеческим эмоциям.

С последней четверти XIV века в изобразительном искусстве Европы господствует стиль, названный позднее интернациональной готикой. Этот период явился переходным к живописи Проторенессанса.

Декоративно-прикладное искусство

Эпоха позднего Средневековья характеризуется расцветом городской культуры, развитием торговли, ремёсел. С середины XIII века начинается строительство зданий светского назначения — городских ратуш, рынков, цеховых домов, а также роскошных замков знати. Все элементы экстерьера и интерьера сооружений подчинялись готической архитектурной форме. Одним из крупнейших европейских замков эпохи является Авиньонский папский дворец (1334—1364). Как и другие интерьеры Средневековья, убранство Папского дворца сохранилось лишь частично. Примечательны «шпалерные» росписи стен, изображающие сцены охоты и рыбной ловли, выполненные под руководством Маттео Джованетти.
Пришедшее через мусульманский Восток художественное ткачество получило вначале развитие в Скандинавии и Германии. Здесь шпалера не только украшала интерьер, но и выполняла функции защиты от сквозняков, утепления помещения. С конца XIV века производство шпалер в Европе стало важнейшей отраслью художественного ремесла. Возникают крупные мануфактуры в Париже, позднее в Аррасе. Одним из выдающихся произведений позднего Средневековья, сравнимым с лучшими образцами фресковой живописи, является серия шпалер на сюжеты Апокалипсиса, так называемый Анжерский апокалипсис (1370—1375), созданная по заказу Людовика I Анжуйского. Подготовительные рисунки были выполнены миниатюристом Эннекеном из Брюгге. Образцом послужили миниатюры X века из «Комментария к Апокалипсису» Беатуса из Льебаны. Работу выполнили парижские мастера под руководством ткача Карла V Никола Батая. Шпалеры сохраняют плоскостное изображение, подчёркнутую двухмерность пространства миниатюр «Комментария». Тема противоборства человека и сил зла по сравнению с первоисточником решена в более мажорном ключе, с ярко выраженной фольклорной основой.

Мебель

Дрессуар — посудный шкаф, изделие мебели поздней готики. Нередко покрывался росписью.

Мебель эпохи готики простая и тяжеловесная в прямом смысле этого слова. К примеру, одежду и предметы быта впервые начинают хранить в шкафах (в античности для этих целей использовали исключительно сундук). Таким образом, к концу эпохи Средневековья появляются прототипы основных современных предметов мебели: шкафа, кровати, кресла. Одним из наиболее распространённых приемов изготовления мебели была рамочно-филёнчатая вязка. В качестве материала на севере и западе Европы использовали преимущественно местные породы древесины — дуб, орех, а на юге (Тироль) и на востоке — ель и сосну, а также лиственницу, европейский кедр, можжевельник.

Мода

Эпоха Крестовых походов совершила переворот в оружейном деле. Европейцы познакомились на Востоке с лёгкой и ковкой сталью. Тяжёлые кольчуги вытесняются новым типом доспехов: соединённые шарнирами куски металла способны покрыть поверхность сложного очертания и оставить достаточную свободу движения. Конструкция новых доспехов повлекла за собой появление новых форм европейской одежды. В это время были созданы почти все известные ныне способы кроя. Готическая мода, в отличие от предшествующей свободной «рубашкообразной» романской, проявилась в сложном и облегающем покрое одежды. Вершины своего развития готический костюм достигает в конце XIV—XV вв., когда по всей Европе распространилась мода, созданная при Бургундском дворе. В XIV веке укорачивается мужское платье: теперь длинные одежды носят только пожилые люди, врачи, судейские. Облегающая куртка (с конца XIV века упелянд), узкие шоссы, короткий плащ — одежда воплощает эстетический идеал эпохи — образ стройного молодого человека, галантного кавалера. В женской одежде происходит отделение юбки от лифа. Ширина юбки увеличивается дополнительными вставками ткани. Верхняя часть костюма — узкий лиф с узкими длинными рукавами, треугольным вырезом на груди и спине. Корпус женщины отклонён назад, образуя S-образный силуэт, получивший название «готической кривой». Подобно архитектуре того периода готическая одежда получила вертикальную направленность: отвесные концы верхних рукавов, острые манжеты, пахи, сложные каркасные головные уборы, вытянутые кверху (атуры) и остроносые ботинки эту тенденцию подчёркивали. Наиболее популярным и дорогим цветом был жёлтый, считавшийся мужским.

Восприятие и влияние готики

Готика стала одним из источников вдохновения основоположников Возрождения в Италии — Брунеллески и Донателло. В Центральной Европе готические сооружения строились вплоть до XVII века, а затем готические архитектурные принципы вплелись в сложившийся здесь вариант архитектуры барокко.

Отношение ни к одному из художественных стилей прошлого не было так переменчиво, как к готике. Начиная с эпохи Ренессанса, готика воспринималась как символ всего тёмного и отсталого. Готическое искусство казалось искусственным, оторванным от природы. Так, Джорджо Вазари писал:

В этих постройках, которых так много, что мир ими зачумлен, двери украшены колоннами тонкими и скрученными наподобие винта, которые никак не могут нести нагрузку, какой бы лёгкой она ни была. Точно так же на всех фасадах и других украшениях они водружали черт знает какие табернаклишки один на другой со столькими пирамидами, шпилями и листьями, что они не только устоять не могут, но кажется невероятным, чтобы они могли что-нибудь нести, и такой у них вид, будто они из бумаги, а не из камня или мрамора. И в работах этих устраивали они столько выступов, разрывов, консолей и завитушек, что лишали свои вещи всякой соразмерности, и часто, нагромождая одно на другое, они достигали такой высоты, что верх двери касался у них крыши. Манера эта была изобретена готами, ибо после того, как были разрушены древние постройки и войны погубили и архитекторов, то оставшиеся в живых стали строить в этой манере, выводя своды на стрельчатых арках и заполняя всю Италию черт знает какими сооружениями, а так как таких больше не строят, то и манера их вовсе вышла из употребления. Упаси боже любую страну от одной мысли о работах подобного рода, столь бесформенных по сравнению с красотой наших построек, что и не заслуживают того, чтобы говорить о них больше, чем сказано.

Но уже в XVII в., в противоположность суждению Мольера о готических соборах как «чудовищах», «следах невежественных лет», Винсен Саблон высказывает совершенно иную точку зрения в своей поэме о Шартрском соборе, воспев в ней творчество готических архитекторов.

Резкий перелом в отношении к готике произошёл в XVIII и особенно в XIX веках. Он был связан с борьбой классицистических и рационалистических теорий XVIII века с зарождавшимся романтизмом. В этот период в Европе усилился интерес к Средневековью и его художественной культуре. Готическая эстетика возникла в середине XVIII века в Англии как реакция на рационализм и эмпиризм века Просвещения (смотри статью Готическое направление в искусстве Нового времени). Готика воспринималась в ореоле романтической фантазии и таинственности. Произошло поэтическое и философское осмысление средневековой художественной культуры.

Неоготика

Неоготика (англ. Gothic Revival — «возрождение готики») — художественный стиль XVIII и XIX вв., заимствующий формы и традиции готики. Неоготика зародилась в Великобритании, но получила распространение также и в континентальной Европе, и даже в Америке.

Иногда элементы неоготики самым причудливым образом переплетались с новейшими для того времени технологиями, например устои Бруклинского моста в Нью-Йорке имели арки в форме готических окон. Самый выдающийся образец неоготики — здание Британского парламента в Лондоне. В США следует отметить неоготический собор Святого Патрика в Нью-Йорке.

Готика в России

Уникальный пример готических построек на территории Руси — Грановитая палата 1433 года и, вероятно, звонница Софийского собора (1439) Великого Новгорода, связанного в Средневековье с Западной Европой. Звонница неоднократно перестраивалась в XVI—XX вв.

В Средние века в России, находившейся в сфере влияния византийской цивилизации, готика практически была неизвестна. Определённое сходство с европейской готикой можно заметить в архитектуре стен и башен Московского кремля, построенного по проекту итальянских архитекторов.

Готическая архитектура проникла в Россию только в эпоху неоготики, то есть в конце XVIII века. Появление неоготики в России связано с именем архитектора Юрия Матвеевича Фельтена. В Санкт-Петербурге (Московский район) по его проекту были выстроены неоготические Чесменский дворец (1774—1777) и Чесменская церковь (1777—1780).

Неоготический стиль ярко проявился в императорской резиденции в Царицыне (1776—1796) в Москве — наиболее выдающемся памятнике «русской готики» и самом крупном псевдоготическом комплексе в Европе. Ансамбль из нескольких зданий и строений возводился по проекту архитектора Василия Баженова; после его отстранения — по проекту Матвея Казакова (Большой дворец). По замыслам зодчих, рядом с типичными для европейской готики элементами соседствуют также элементы, типичные для русской барочной архитектуры и ведущего в то время направления — классицизма. Резиденция состоит из Большого дворца (построен в 1786—1796 годах), «Оперного дома», «Хлебного дома» и других строений. Императрица Екатерина II, по заказу которой возводилась резиденция, сочла баженовский вариант резиденции слишком мрачным («Это не дворец, а тюрьма!»); перестройка растянулась на долгие годы и остановилась после смерти императрицы. В настоящее время этот дворцовый комплекс восстановлен и реконструирован.

Одним из типичных образцов неоготики в Москве можно считать Римско-католический собор Непорочного зачатия Девы Марии, построенный в 1901—1911 годах. Собственный дом архитектора Федора Шехтеля в Ермолаевском переулке (1896 г.) — яркий пример неоготики. Дом украшен островерхими башенками и витражами (сохранились).

Ряд культовых сооружений, построенных в стиле неоготики имеется в Поволжье и в восточной части России. В частности, в этом стиле выстроены католический храм Святого сердца Иисуса в Самаре (1906), собор Успения Пресвятой Девы Марии в Иркутске (1881—1884) и др. Образцы средневековой готики на территории России можно увидеть в Калининградской области (бывшая Восточная Пруссия). Здесь сохранилось около двадцати замков (см. Замки Калининградской области) и большое количество церквей (см. Кирхи Калининградской области), но большинство из них — в разрушенном состоянии. В самом Калининграде отреставрирован фактически «с нуля» средневековый Кафедральный собор и большое количество неоготических памятников (15 городских ворот, церкви).

Сохранилось небольшое количество зданий и в Ленинградской области. Больше всего их можно найти в Выборге (здание банка на рыночной площади, здание рынка, костёл Гиацинта (XVI в.) в старом городе, но самое главное — единственный в России (если не считать Калининградской области) средневековый замок, заложенный шведами в 1293 году. К сожалению, неоготический кафедральный собор не сохранился до наших дней. Он был частично разрушен в 1944 году и окончательно снесён в 1950-х годах. Несмотря на неоднократные обращения правительства Финляндии с предложением помощи в постройке собора заново, по старым чертежам, они так и остаются без ответа. В городе Приморске (бывший финский Koivisto) находится уникальный памятник архитектуры — здание лютеранской церкви (конец XIX в.). Нижняя Тура Земское училище.

Водонапорная башня в городе Инте Республики Коми была построена в готическом стиле (1955 год). Архитектором был шведский политзаключенный Артур Тамвелиус.

Готика в Польше

Готический стиль распространился в Польше на протяжении XIV—XV веков. На юге, в районе Кракова, доминировала готика французского типа. Немецкая готика распространилась на Западе и Севере Польши. Значительное распространение готического искусства имело в городах немецких колонистов. Тевтонские рыцари, большие магистры которых часто были профессиональными строителями, переняли тот специфический стиль готической архитектуры зажиточных городов Ганзы. Некоторые из этих сооружений, церковь Матери Божьей в Данциге (1345—1503) и самое значительное кирпичное сооружение — дворец больших магистров в Мариенбурге (1276—1335), оказали большое влияние на строительство в Северо-восточной Польше. Своё влияние оказало и чешское готическое искусство, представленное учениками Петра Парлержа. Поздний готический стиль расцветет в Польше лишь в XV веке.

Самыми давними скульптурными достопримечательностями Польши является отделка романских церквей, в частности бронзовые врата собора в Гнезно (1129—1137) и двери собора в Плоцке. Готические скульптурные достопримечательности датируются XIV—XV ст. Самые известные из них — статуи князей династии Пястив, которые сохранились во Вроцлаве, Ополе, Кресобоже, Любуше и Кракове. Из середины XIV века значительного развития в Польше приобрел резчик. До наших времен сохранилось несколько хороших образцов резных деревянных алтарей (алтарь Вита Ствоша в Кракове). В Мариацком костёле (Мариенкирхе) алтарь является крупнейшим готическим резным алтарём в мире (высота — 13 м, ширина — 11 м, высота фигур до 2,80 м).

К лучшим образцам живописи принадлежат миниатюры и орнаменты в манускрипте, который содержит житие св. Ядвиги, созданные Николаем Пруссом (в 1353 г.). Богемское искусство миниатюры, которое было сочетанием французской и итальянской традиций с оригинальными чешскими элементами, достигло Польши лишь в XV ст.

Готика на Украине

Один из наиболее интересных периодов истории архитектуры Украины — конец XIV — первая половина XV века. На западных землях, которые меньше других потерпели от монголо-татарского нашествия, тогда растут города, развиваются ремесла и торговля. В украинские города прибывают многие поселенцы, преимущественно немцы, которые принесли в искусство, а в частности в архитектуру, новые стилевые формы. Среди культовых сооружений преобладали католические костелы. Решающую роль в формировании нового стиля сыграл Львовский кафедральный костел. Строительство Латинского костёла начал львовский архитектор П.Штехер в 1360 году, продолжали работы И.Гром и А.Рабиш, закончил строительство в 1479 году Г. Штехер.

Готическую вертикальность здания усиливает высокий щипец крыши. Башня на главном фасаде имеет барочное завершение и расположена асимметрично, так как вторая колокольня осталась недостроенной. В интерьере высокие пучковые колонны поддерживают стрельчатые арки и свод с готическими нервюрами; стены и свод покрыты фресками. В интерьере и внешнем декоре здания сохранилось множество произведений мемориальной скульптуры.

В центре города Чортков Тернопольской области расположен островерхий костёл святого Станислава, построенный в 1731 году как главный храм монастыря кармелитов. Монастырь в настоящее время не действует, а костел перестроили в начале XX столетия в неоготическом стиле.

Так же в Харькове находится Собор Успения Пресвятой Девы Марии.

Расцвет кафедральной готики на Украине приходится на времена правления короля Владислава II Ягайла (1386—1434).

См. также

• Неоготика
• Готический шрифт
• Готика (жанр в литературе и кино)
• Готический доспех
• Кибер-готы (субкультура)
• Готы (субкультура)
• Готическая архитектура Праги

Интерьеры

• Frankfurt Am Main-Leonhardskirche-Haengdes Gewoelbe.jpg

  Франкфурт-на-Майне. Леонардкирхе
• Winchester cathedral flags.jpg

  Интерьер Винчестерского собора

Литература

На русском:

• Готическое зодчество // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.directmedia.ru/d_catalogue/about.phtml?id=535 Искусство Средних веков. Искусство готики — электронный альбом на CD], электронное издательство «Директмедиа», М., 2008
• Муратова К. М., Мастера французской готики 12-13 вв, М,."Искусство", 1988
• Всеобщая история искусств, Т.2, М., «Искусство», 1960
• Каптерева Т. П., Искусство Испании, М., «Изобразительное искусство», 1989
• Дзуффи С. Большой атлас живописи. Изобразительное искусство 1000 лет. — М.: ОЛМА-Пресс, 2002, ISBN 5-224-03922-3
• Мерцалова М. Костюм разных времён и народов. Т.1 — М.: Академия моды, 1993, С. С. 179—222, ISBN 5-900136-02-7

На немецком:

• Suckale, R. / Weniger, M.: Malerei der Gotik. Taschens Epochen und Stile. Taschen, 1999.
• Jantzen, H.: Die Gotik des Abendlandes. Idee und Wandel. DuMont, 1997.
• Kurt Gerstenberg: Deutsche Sondergotik, Wissenschaftliche Buchgesellschaft, Darmstadt, 1969
• Dieter Kimpel, Robert Suckale: Die gotische Architektur in Frankreich : 1130 − 1270, München 1985.
• Werner Müller: Grundlagen gotischer Bautechnik, München 1990.
• Jantzen, H.: Kunst der Gotik. Klassische Kathedralen Frankreichs — Chartres, Reims, Amiens. Reimer, 1987.
• Erlande-Brandenburg, A.: Triumph der Gotik: 1260—1380. (Universum der Kunst, Bd. 34). Beck, 1988.
• Duby, G.: Die Zeit der Kathedralen. Kunst und Gesellschaft 980—1420. Suhrkamp, 1992.
• Uwe A. Oster: Die großen Kathedralen. Gotische Baukunst in Europa, Darmstadt 2003.

На английском:

• Ulrike Laule, Architecture of the Middle Ages. 2004. Feierabend, ISBN 3-89985-053-X

• Gothic Churches of Lviv. Abstract of MA Thesis // Annual of Medieval Studies at Central European University 1996-97 / ed. M. Sebok. — Budapest, 1998. — Vol. 4. — S. 97-98.
• Козубская О. Б. Сакральная готика средневекового Львова: исторический контекст. — Диссертация на соискание учёной степени кандидата исторических наук по специальности 07.00.01. — История Украины. — Институт украиноведения им. И. Крипякевича НАН Украины. — Львов, 2003. [www.lib.ua-ru.net/inode/29034.html Автореферат (на укр.)]

Ссылки

• [www.gothic.com.ua/Sections/Architecture/ «Готическая Архитектура» — статьи, иллюстрации, глоссарий и другие уникальные тематические материалы на gothic.com.ua]
• [www.ms77.ru/articles/fashionhistory/middle/gotic/14944/ Одежда периода Бургундских мод]
• [www.stmeb.ru/hist/bib_gotika1.htm 82 страницы о Готике с иллюстрациями и пояснениями из книги Александра Спельца «Орнаменты стиля»]
• [www.stmeb.ru/hist/hist_gotika.htm История мебели и интерьера — Готический стиль]
• [suger.ru/98-gotika-arxitektura-skulptura-zhivopis/ Готика. Архитектура. Скульптура. Живопись]
• [francegothic.ru/ Готика во Франции]

Отрывок, характеризующий Готика

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.