Готская война (367—369)
| Готская война | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Восточное и южное Прикарпатье | ||
| Итог |
Победа империи | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Готская война (367—369) — походы императора восточной части Римской империи Валента за Дунай на готов в 367 и 369 годах.
Император совершил два глубоких похода в варварские земли за нижним Дунаем с целью покарать готские племена за их поддержку узурпатора трона военачальника Прокопия. В результате готы запросили мир и отказались от набегов на территорию империи. Война предшествовала началу Великого переселения народов и стала последней победоносной кампанией Римской империи над готскими племенами перед их переселением через 10 лет на территорию империи, затем восстанием и новыми разрушительными римско-готскими войнами.
Содержание
Предыстория
Готы и Римская империя
Согласно Иордану во времена царя Филимера готы от берегов Вислы достигли северного побережья Чёрного моря, расселившись между Днепром и Азовским морем. Это единственное, что известно о приходе готов в Северное Причерноморье из письменных источников. По ареалу памятников черняховской культуры область расселения готских племён к IV веку простиралась от Северского Донца на востоке до Карпат и нижнего Дуная на западе.
Готы вступили в столкновения с Римской империей на нижнем Дунае при императоре Каракалле в 210-е годы.[1] Во фрагменте писателя VI века Петра Магистра содержится рассказ о том, что в 230 году готы уже получали ежегодную дань от римлян.[2]
Согласно историку Дексиппу при императоре Бальбине в 238 году началась Скифская война, когда карпы напали на римскую провинцию Мезия, прилегающую к южному берегу Дуная в его нижнем течении. Римские историки называли эту войну Готской по имени наиболее сильного племени в варварской коалиции. Скифская или Готская война длилась примерно 30 лет, отмечена крупными морскими экспедициами готов по Чёрному и Средиземному морям и закончилась в 271 году разгромом готов в их землях императором Аврелианом. Аврелиан по пути в Малую Азию совершил успешный поход на готов за Дунай, где «уничтожил вождя готов Каннаба, или Каннабауда [Cannabaudes], с пятью тысячами человек»[3].
После этого готы совершали лишь эпизодические набеги, пока император Константин Великий не разбил их в 332 году, после чего принял в число союзников-федератов. Готы поставили в римские войска 40 тыс. человек и обязались не пропускать к дунайской границе другие племена, за что римляне выплачивали им ежегодно денежные суммы.[4] В середине IV века готские отряды отмечены в составе римской армии на войне с персами, однако их соплеменники за Дунаем в смутное время частой смены римских императоров вынашивали планы совершить набег на Фракию.[5]
Мятеж Прокопия
После смерти римского императора Иовиана в феврале 364 армия избрала в императоры Валентиниана. Тот в свою очередь назначил 28 марта того же года для правления обширной Римской империей в соправители своего брата Валента. Затем Валентиниан выбрал себе западную часть Римской империи со столицей в Медиолане, а брата поставил править восточной частью со столицей в Константинополе.
Аммиан Марцеллин так описал обстановку на границах империи в это время:
«В это время по всему римскому миру, словно по боевому сигналу труб, поднялись самые свирепые народы и стали переходить ближайшие к ним границы. Галлию и Рецию одновременно грабили аламанны, сарматы и квады — обе Паннонии; пикты, саксы, скотты и аттакотты терзали непрерывными бедствиями Британию; австорианы и другие племена мавров сильнее обычного тревожили Африку; Фракию грабили разбойнические шайки готов. Царь персидский пытался наложить свою руку на армян.»[6]
Когда Валент отправился в Сирию для предполагаемой войны с персами, в октябре 364 поднял мятеж военачальник Прокопий, возмутив в Константинополе легионы, направленные во Фракию Валентом для отражения ожидаемого набега готов.
На помощь узурпатору готы выслали отряд в 3 тысячи[7] воинов, однако они не успели принять участия в боевых действиях, так как Валент в мае 365 года подавил мятеж и казнил Прокопия.
Разоружение готов
О судьбе войска готов, посланных Прокопию, рассказал современник событий, историк Евнапий.[8] Римляне отрезали им отход и приказали сдать оружие. Готы подчинились, затем их расселили по придунайским городам в домах местных жителей под присмотром до выяснения обстоятельств.[9] Дальнейшая судьба задержанных воинов осталась неизвестной.
Неназванный вождь готов потребовал отпустить соплеменников, ссылаясь на то, что воины были посланы законному римскому государю согласно обязательствам перед прежними римскими императорами. Император Валент отправил к готам для переговоров своего полководца, магистра конницы Виктора.[10] По его возвращению император решил устранить возросшую угрозу готского вторжения, атаковав варваров в местах их проживания. По словам Евнапия:
«Под этим предлогом возгорелась скифская война. По важности воюющих народов, по великости приготовлений, казалось, ей надлежало распространиться далеко, представить многоразличные и непредвиденные перевороты; однако быстротой и прозорливостью царя [Валента] она была приведена к твердому и безопасному концу.»[8]
Хроника боевых действий
Первый поход на готов. 367 год
В начале весны 367 года император Валент переправил войско на левый берег Дуная по мосту, наведённому на палубах кораблей. Поход был хорошо подготовлен. По Чёрному морю в устье Дуная транспортными кораблями заранее перевезли запасы провизии, распределив её по городам на нижнем Дунае.[11]
Узнав о походе римлян, готы скрылись в горных районах Карпат, не оказывая сопротивления. Лето прошло безрезультатно; только летучим отрядам под началом магистра пехоты Аринфея удалось захватить часть готских семейств, не успевших уйти в горы. После этого Валент вернулся на свою территорию.[12]
Разлив Дуная. 368 год
Поход в 368 году был сорван широким разливом Дуная. Армия Валента простояла до глубокой осени в базовом лагере, затем вернулась на зимние квартиры в Маркианополь (к западу от совр. болгарской Варны).
Второй поход на готов. 369 год
В третий год войны Валент переправил армию через Дунай у города Новиодунума (совр. румынский поселок Исакча), лежащего немного выше дельты Дуная. После продолжительного похода римляне столкнулись в сражении с готским племенем тервингов вождя Атанариха. Готы потерпели поражение и бежали в труднодоступные места. Валент приказал платить солдатам за каждую голову варвара, в результате поисковые партии истребили в лесах и болотах множество готов.[13]
Кроме людских потерь за время 3-летней войны готские племена начали испытывать лишения из-за отсутствия торговли. Они несколько раз присылали послов с просьбой о мире, пока наконец Валент не решил закончить боевые действия, поручив переговоры магистрам Виктору и Аринфею. Готы приняли условие римлян никогда не появляться на римской территории,[13] после чего мир заключили лично император Валент и вождь Атанарих на середине Дуная:
«И так как Атанарих заверял, что он связан страшной клятвой и заветом отца своего никогда не ступать на римскую землю и нельзя было его заставить, а императору было непочетно переходить к нему, то решено было, что они встретятся на гребных судах на середине реки. Император с оруженосцами с одной стороны и Атанарих со своими людьми с другой встретились для заключения мира, согласно условиям. Устроив это дело и получив заложников, Валент возвратился в Константинополь.»[14]
Напишите отзыв о статье "Готская война (367—369)"
Примечания
- ↑ SHA: Элий Спартиан, «Антонин Каракалл»: «Гетами называются готы, которых он, отправляясь на Восток, победил в беспорядочных сражениях.»
- ↑ Пётр Магистр, фр. 7 по книге «Византийские историки» (1860 г.)
- ↑ Флавий Вописк («Аврелиан», 22); поход упоминает также Иордан («Романа», 290)
- ↑ Исидор Севильский, «История готов», 5; Иордан, «Гетика», 112
- ↑ Амм. Марц., 26.6.11
- ↑ Амм. Марц., 26.4.4
- ↑ Амм. Марц., 26.10.3; Зосима (кн. 4) назвал число готов в 10 тыс.
- ↑ 1 2 Евнапий в пер. Дестуниса, фр. 38
- ↑ Зосима в кн. 4 сообщает, что готов держали в тюрьмах, хотя и без оков.
- ↑ Амм. Марц., 27.5.1
- ↑ Зосима, 4.10
- ↑ Амм. Марц., 27.5.4
- ↑ 1 2 Зосима, кн. 4
- ↑ Амм. Марц., 27.5.9
Ссылки
Отрывок, характеризующий Готская война (367—369)
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.
– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
