Крамм, Готфрид фон

Готфрид фон Крамм
Гражданство	Германия Германия
Дата рождения	7 июля 1909(1909-07-07)
Дата смерти	9 ноября 1976(1976-11-09) (67 лет)
Место рождения	Нетлинген, Германия
Место смерти	Египет
Начало карьеры	1929
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия	1/2 финала (1938)
Франция	победа (1934, 1936)
Уимблдон	финал (1935—1937)
США	финал (1937)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия	финал (1938)
Франция	победа (1937)
США	победа (1937)
Завершил выступления

Барон Готфрид Александр Максимилиан Вальтер Курт фон Крамм (нем. Gottfried Alexander Maximilian Walter Kurt von Cramm, встречается также написание von Gramm; 7 июля 1909, поместье Нетлинген, Ганновер — 9 ноября 1976, Египет) — немецкий теннисист-любитель.

• Двукратный чемпион Франции по теннису в одиночном разряде
• Трёхкратный победитель турниров Большого шлема в мужском парном и смешанном парном разрядах
• Член Международного зала теннисной славы с 1977 года (посмертно)

Биография

Отец Готфрида, Бургхард фон Крамм, изучавший юриспруденцию в Оксфорде, вернулся в Германию в конце XIX века проникнутым традиционной для англичан любовью к спортивным соревнованиям. Его детям с малолетства прививалась любовь к футболу и теннису. Частыми гостями семейства фон Краммов были ведущие германские теннисисты прошлых лет и современности: Отто Фройцхайм, Роберт и Генрих Клайншроты, Роман Найух. В фамильных замках Шлосс-Брёгген и Шлосс-Ольбер были построены грунтовые корты, и с 1919 года десятилетний Готфрид начал серьёзные тренировки. В 1928 году он начал изучать юриспруденцию в Берлине, но вскоре занятия теннисом заняли всё его время. Осенью 1930 года он женился на Лизе фон Добенек. Примерно в это же время он вступил в гомосексуальную связь с евреем-актёром Манассе Гербстом.

После прихода к власти нацистов фон Крамм неоднократно выражал своё неприятие новых порядков и отказывался вступить в НСДАП несмотря на уговоры рейхсмаршала Геринга. Осенью 1937 года в Австралии, где он проводил серию показательных матчей против Дона Баджа, он выступил с критическими замечаниями в адрес нацистской администрации. На следующий день после возвращения он был арестован. Ему было предъявлено обвинение в половых извращениях, основанное на его давней связи с Гербстом, которому позже фон Крамм посылал деньги в Палестину, куда тот уехал двумя годами раньше. В мае 1938 года фон Крамм был приговорён к году тюремного заключения невзирая на семейные связи, международные протесты и заступничество Геринга. Он отбыл в берлинской тюрьме половину срока и, после досрочного освобождения за хорошее поведение, отбыл в Швецию, куда его пригласил король Густав V. В следующем году он выступал под шведским флагом, но не был допущен к участию в Уимблдонском турнире из-за судимости.

После начала Второй мировой войны фон Крамм вернулся в Германию и был призван рядовым в действующую армию. В 1942 году, в звании сержанта, он принимал участие в боях на Восточном фронте, был госпитализирован с обморожением обеих ног, получил Железный крест за отвагу, но вскоре был с позором уволен из армии (его племянник предполагает, что его подозревали в сотрудничестве с врагом, и утверждает, что подозрения были обоснованными и барон был связан с антифашистским подпольем).

После окончания войны фон Крамм вернулся в Берлин, где организовал восстановление своего теннисного клуба. В 1951 году он основал в Гамбурге компанию, занимавшуюся импортом египетского хлопка в Западную Германию. В ноябре 1955 года он вторично женился, на Барбаре Хаттон, наследнице империи универмагов «Вулворт», став её шестым мужем, но уже в 1960 году они развелись. В это время он проводил много времени в Каире, в том числе играя в местном теннисном клубе. В ноябре 1976 года его машина столкнулась на дороге между Каиром и Александрией с военным грузовиком. Смерть барона была мгновенной.

Спортивная карьера

В феврале 1930 года фон Крамм начал выступления на крупных международных турнирах в Европе. В апреле следующего года в Афинах он завоевал свой первый международный титул. После этого он дошёл до четвёртого круга на чемпионате Франции и на Уимблдонском турнире и к концу года занимал первую строчку в рейтинге германских теннисистов. В 1932 году фон Крамм был включён в сборную Германии. С мая по июль немцы выиграли пять матчей, в том числе с британцами, ведомыми Фредом Перри, и победили в европейском зональном турнире, уступив только американцам в межзональном финале. Фон Крамм выиграл девять встреч из 11 в одиночном разряде, проиграв лишь Перри и лидеру мирового тенниса Элсуорту Вайнзу, и две из четырёх встреч в парах.

В 1933 году, после прихода к власти нацистов, из сборной Германии был изгнан еврейский теннисист Даниэль Пренн, и существенно ослабленная команда проиграла уже в третьем круге. Однако фон Крамму удалось завоевать для Германии другой трофей: с Хильдой Кравинкель он выиграл Уимблдонский турнир в смешанном парном разряде, не проиграв на пути к победе ни одного сета. В мае следующего года, выиграв четыре пятисетовых матча, в том числе в финале против Джека Кроуфорда, за год до этого едва не ставшего первым обладателем Большого шлема, он стал чемпионом Франции в одиночном разряде.

В 1935 году фон Крамм дошёл до финала в одиночном разряде как на чемпионате Франции, так и на Уимблдоне, в обоих случаях проиграв Перри. Он также снова дошёл со сборной Германии, где теперь с ним выступал коллега по берлинскому клубу Хеннер Хенкель, до межзонального финала Кубка Дэвиса, выиграв за сезон семь из восьми встреч в одиночном разряде (за исключением уже ничего не решавшего поражения от Дона Баджа в пятой игре межзонального финала и включая победу над Кроуфордом в полуфинале европейской зоны) и две из трёх в парах. На следующий год он завоевал свой второй чемпионский титул на Ролан Гаррос, победив в финале Перри, и во второй раз проиграл ему в финале Уимблдона. Он в третий раз за пять лет вывел сборную Германии в межзональный финал, где она проиграла австралийцам. Фон Крамм выиграл восемь из девяти встреч в одиночном разряде и пять из шести в паре с Хенкелем, но пятый матч в межзональном финале опять оказался лишним (Австралия уже победила 3-1, отдав единственное очко в игре фон Грамма с Адрианом Квистом), и фон Крамм в нём не участвовал.

В 1937 году фон Крамм дошёл до третьего в карьере финала Уимблдона в одиночном разряде, где его на этот раз легко победил Бадж. Через две недели фон Крамм и Бадж сошлись в пятой, решающей встрече межзонального финала. Этот матч многие историки тенниса считают самым красивым в истории игры. Бадж, проигрывая 2-0 по сетам, сумел сравнять счёт. Ещё раз ему удалось отыграться при счёте 4-1 по геймам в пятом сете, когда тренер немцев, бывшая звезда американского тенниса Билл Тилден, уже готовился праздновать победу. В итоге Бадж победил 6-8, 5-7, 6-4, 6-2, 8-6, реализовав свой пятый матч-бол в 14-м гейме пятого сета. После этого Бадж, также в пятисетовом поединке, взял верх над фон Краммом в финале Чемпионата США, сделав заявку на завоёванный в следующем году первый в истории Большой шлем. Фон Крамм в этом году завоевал два титула на турнирах Большого шлема в паре с Хенкелем, сначала во Франции, а потом в США. В начале следующего года они дошли до финала на Чемпионате Австралии, а в одиночном разряде фон Крамм проиграл в полуфинале.

Дальнейшие выступления в 1938 году для фон Крамма были прерваны арестом и тюремным заключением по 175 параграфу за мужеложство. В следующем году он жил и играл за Швецию, в том числе победив в Queen's Club Championships, травяном турнире, предшествующем Уимблдону. В финале он легко победил американца Бобби Риггса, но на сам Уимблдон его не допустили из-за судимости, и Риггс стал чемпионом. Вскоре после этого Вторая мировая война положила конец теннисным соревнованиям в Европе до 1945 года.

По окончании войны фон Крамм три года занимался восстановлением родного берлинского клуба. В 1948 и 1949 годах он выиграл чемпионат страны, а в 1951—1953 годах выступал в составе сборной ФРГ в Кубке Дэвиса, в общей сложности выиграв 12 из 15 одиночных и пять из семи парных встреч и дойдя с командой до европейского финала в 1951 году. В этом же году он в первый раз за 14 лет сыграл в Уимблдонском турнире, проиграв в первом же круге будущему финалисту Ярославу Дробному.

Барон фон Крамм продолжал играть в теннис до самого конца жизни. На следующий год после смерти его имя было внесено в списки Международного зала теннисной славы.

Стиль игры

Стиль Готфрида фон Крамма был выработан на грунтовых кортах, и именно это покрытие он предпочитал до конца жизни. Его широкий плавный замах ракеткой хуже подходил для быстрых травяных кортов, подобных тем, на которых игрались Уимблдонский турнир и чемпионат США. В начале карьеры его слабым местом, как и у Билла Тилдена, был удар закрытой ракеткой, но позднее он этот недостаток устранил, переняв удар у Тилдена. Отмечалось, что вторая подача фон Крамма характеризовалась относительно высокой траекторией, что использовал, в частности, Дон Бадж в матче Кубка Дэвиса в 1937 году.

Однако основной чертой игрового стиля барона фон Крамма называют его приверженность идеалам честной игры. В посвящённой фон Крамму статье в журнале Sports Illustrated приводится характерный пример: в матче пар против сборной США в Кубке Дэвиса 1935 года барон опротестовал засчитанный немцам матч-бол, объявив, что коснулся мяча ободом своей ракетки до того, как его партнёр Кай Лунд нанёс победный удар. В итоге немцы проиграли эту встречу (6-3, 3-6, 7-5, 7-9, 6-8), а за ней и весь матч. Другой характеристикой поведения фон Крамма на корте являлось его уважение к судьям, о чём свидетельствует его диалог с Доном Баджем на Уимблдонском турнире того же года. Бадж, недовольный решением бокового судьи, засчитавшего в его пользу сомнительный мяч, следующую свою подачу демонстративно проиграл, но фон Крамм после игры упрекнул его, что тем самым он унизил судью на глазах у тысяч зрителей.

Участие в финалах турниров Большого шлема за карьеру (11)

Одиночный разряд (7)

Победы (2)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1934	Чемпионат Франции	Джек Кроуфорд	6-4, 7-9, 3-6, 7-5, 6-3
1936	Чемпионат Франции (2)	Фред Перри	6-0, 2-6, 6-2, 2-6, 6-0

Поражения (5)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1935	Чемпионат Франции	Фред Перри	3-6, 1-6, 3-6
1935	Уимблдонский турнир	Фред Перри	2-6, 4-6, 4-6
1936	Уимблдонский турнир (2)	Фред Перри	1-6, 1-6, 0-6
1937	Уимблдонский турнир (3)	Дон Бадж	3-6, 4-6, 2-6
1937	Чемпионат США	Дон Бадж	1-6, 9-7, 1-6, 6-3, 1-6

Мужской парный разряд (3)

Победы (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1937	Чемпионат Франции	Хеннер Хенкель	Вернон Кирби Норман Фаркуарсон	6-4, 7-5, 3-6, 6-1
1937	Чемпионат США	Хеннер Хенкель	Дон Бадж Джин Мако	6-4, 7-5, 6-4

Поражения (1)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1938	Чемпионат Австралии	Хеннер Хенкель	Джон Бромвич Адриан Квист	5-7, 4-6, 0-6

Смешанный парный разряд (1)

Победа (1)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1933	Уимблдонский турнир	Хильда Кравинкель	Мери Хили Норман Фаркуарсон	7-5, 8-6

Ссылки

• [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid= Профиль на сайте ITF]  (англ.)
• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/gottfried-von-cramm Готфрид фон Крамм] на сайте Международного зала теннисной славы  (англ.)
• Fisher, Marshall Jon. [books.google.ca/books?id=83qW11iuIk8C&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false A Terrible Splendor: Three Extraordinary Men, a World Poised for War, and the Greatest Tennis Match Ever Played]. — NY: Random House of Canada, 2010. — 336 p. — ISBN 978-0-307-39395-1.
• Ron Fimrite. [sportsillustrated.cnn.com/vault/article/magazine/MAG1138011/index.htm Baron Of The Court] (англ.). Sports Illustrated (July 5, 1993). Проверено 10 декабря 2010. [www.webcitation.org/67a5ViWjz Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Крамм, Готфрид фон

– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.