Готье, Юрий Владимирович

Юрий Владимирович Готье
Научная сфера:	история
Научный руководитель:	П. Г. Виноградов В. О. Ключевский
Известные ученики:	В. К. Яцунский

Ю́рий Влади́мирович Готье́ (18 (30) июня 1873, Москва — 17 декабря 1943, там же) — российский и советский историк, академик.

Биография

Из семьи книготорговцев и издателей Готье-Дюфайе, выходцев из Франции. Мать — Наталья Степановна, урожденная Варсонофьева.

В 1895 окончил историко-филологический факультет Московского университета, где учился у П. Г. Виноградова и В. О. Ключевского. С 1895 по осень 1896 года отслужил один год в армии.

Работал в Московском архиве Министерства юстиции, в отделе русских древностей Румянцевского музея. В 1900 сдал магистерский экзамен, с 1903 — приват-доцент кафедры русской истории Московского университета. Читал курс русской историографии. Преподавал также на Высших женских курсах, в Константиновском межевом институте, Университете им. Шанявского. В юности жил на Кузнецком Мосту в доходном доме Торлецкого — Захарьина.

В 1905 году вступил в Конституционно-демократическую партию, но весной 1906 года вышел из неё из-за тактических разногласий, связанных с Выборгским воззванием.

В 1913 защитил докторскую диссертацию «История областного управления в России от Петра I до Екатерины II». В апреле 1915 был избран экстраординарным профессором, а в сентябре 1917 утверждён в звании ординарного профессора по кафедре русской истории Московского университета. Читал курсы русской истории, археологии, архивоведения.

В 20-е годы Ю. В. Готье руководил отделом истории России XVIII в. в Историческом музее, Важное место в его деятельности занимала работа в Румянцевском музее (впоследствии — Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина), где до 1930 он был заместителем директора. Под его руководством происходило преобразование библиотеки в научное учреждение.

С декабря 1922 — член-корреспондент Российской Академии наук.

В июле 1930 Готье был арестован по «академическому делу», выслан на 5 лет в Самару, но в 1933 ему разрешили вернуться в Москву. Преподавал в Историко-архивном институте, МИФЛИ. В 1939 возвращается на преподавательскую работу в МГУ.

В январе 1939 избран действительным членом АН СССР.

Основные направления научных исследований: история России с древнейших времён до XIX в., особенно социально-экономические отношения, история землевладения, история государственных учреждений, архивоведение, историография, археология Восточной Европы.

Готье и его дневник

Готье начал вести свой дневник 8 июля 1917 года. «… Этому побудило ощущение рокового для России характера происходящих событий и чувство ответственности профессионального историка…»
Последняя запись датируется 23 июля 1922 года. Опасаясь обысков, Готье передал свой дневник на хранение американскому профессору Ф. Гольдеру, находившемуся в то время в Москве. После смерти Гольдера дневник пролежал никем незамеченным до 1982 года, когда американский библиотекарь Э. Касинц случайно обнаружил его. Дневник был издан в Москве издательством ТЕРРА и представляет собой уникальный документ своего времени.

Основные труды

• Замосковный край в XVII веке : Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси. М., 1906. VIII, 603 с. (2-е изд. — М.: Соцэкгиз, 1937. 410 с.)
• Из истории передвижений населения в XVIII веке. М., 1908. 26 с.
• Десятни по Владимиру и Мещере 1590 и 1615 гг. М., 1910. 39 с.
• История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. М., 1913—1941.

Т. 1 : Реформа 1727 года. Областное деление и областные учреждения 1727—1775 гг. М., 1913. [4], 472 с.

Т. 2 : Органы надзора. Чрезвычайные и временные областные учреждения. Развитие мысли о преобразовании областного управления. Упразднение учреждений 1727 г. М.; Л., 1941. 304 с.

• Очерк истории землевладения в России. Сергиев Посад, 1915. [2], 208 с. (Переизд. М., 2003. ISBN 5-85209-125-1. [www.belletrist.ru/books/worldbook/gote.htm Аннотация и оглавление])
• Смутное время : Очерк истории революционных движений начала XVII столетия. М., 1921. 152 с.
• Развитие техники в первобытные времена. М., 1923. 58 с.
• Очерки по истории материальной культуры Восточной Европы до основания первого русского государства. Л., 1925.

1 : Каменный век. Бронзовый век. Железный век на юге России. 270, [1] с.

• Железный век в Восточной Европе. М.; Л., 1930. 280 с.

В 1917—1922 годах Ю. В. Готье вел дневник, в котором описывал свою жизнь в красной Москве. Он был опубликован в России в 1997 году.

• Мои заметки. М. : Терра, 1997. 589 с. (Тайны истории. Век XX). ISBN 5-300-01169-X.

Литература

• Готье Юрий Владимирович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Юрий Владимирович Готье / Сост. Н. М. Асафова. М., 1941. 26, [2] с. (Материалы к библиографии ученых СССР; Вып. 1).
• Тришкан И. Е. Готье Юрий Владимирович // Энциклопедический словарь Московского университета. Исторический факультет / Под общ. ред. чл.-корр. РАН, проф. С. П. Карпова. — М.: Изд-во МГУ; Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. — С. 99—101. — 544 с. — 2 000 экз. — ISBN 5-8243-0565-X. (в пер.)
• Тихонов В. В. Московские историки первой половины XX века: Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева, С. В. Бахрушина / В. В. Тихонов; Рецензенты: д.и.н. В. А. Шестаков, д.и.н. В. И. Дурновцев; Институт российской истории РАН. — М., 2012. — 390 с. — 300 экз. — ISBN 978-5-8055-0233-1. (обл.)

Ссылки

• [isaran.ru/isaran/isaran.php?page=fond&guid=26778111-A11B-3BC3-19C3-D32669956AAD&ida=1&sid=ir6snvu2kpp9m1c9blvv740d66 Фонд Готье Юрия Владимировича] на сайте Архива РАН

Отрывок, характеризующий Готье, Юрий Владимирович

Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.