Гофман, Эдуард Иванович

Эдуард Иванович Гофман
Научная сфера:	геология
Учёная степень:	доктор наук
Учёное звание:	профессор
Научный руководитель:	С. С. Куторга

Эдуард Иванович Гофман (ок. 1830 — 1867) — российский геолог и педагог.

Биография

Эдуард Гофман родился около 1830 года в Российской империи. Первоначальное воспитание получил в Гатчинском сиротском институте. Поступив затем на физико-математический факультет Петербургского университета, Гофман ещё будучи студентом, под влиянием блестящего преподавания С. С. Куторги, посвятил себя изучению палеонтологии и получил золотую медаль за сочинение о русских трилобитах.

Окончив в 1857 году курс со степенью кандидата, Э. И. Гофман отправился за границу для усовершенствования в избранной специальности. По возвращении в Россию состоял сначала преподавателем физики и естественных наук в Гатчинском сиротском институте, затем в 1863 году, по защите диссертации на степень магистра, был избран приват-доцентом, а в 1865 году доцентом Санкт-Петербургского университета по только что созданной кафедре геологии.

Много обещавшая научная и педагогическая деятельность Гофмана продолжалась очень недолго. Весной 1867 года, только что окончив докторскую диссертацию, Эдуард Иванович Гофман тяжело заболел и умер 14 мая того же года в городе Самаре.

Избранная библиография

• «Sämmtliche bis jetzt bekannte Trilobiten Russlands» («Verh. Miner. Ges.», 1857—58 г.);
• «Юрский период окрестностей Илецкой Защиты» (СПб., 1863);
• «Mesites ein neue Crinoiden Gattung» («Записки минералогического общества», с. 2, т. I, 1866);
• «Монография окаменелостей северского остеолита» (посмертный труд, СПб., 1869 г.);
• «Материалы по геологии России».

Литература

• Никитин С. Н. Эдуард Иванович Гофман // Известия Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии.

Персоналии   Геология   Санкт-Петербург   Российская империя   Образование

Отрывок, характеризующий Гофман, Эдуард Иванович

Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.