Император Го-Комё
| Цугухито 紹仁<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 14 ноября 1643 — 30 октября 1654 | |||
| Император Го-Комё - 後西天皇 | |||
| Предшественник: | Окико | ||
| Преемник: | Император Го-Сай | ||
| Рождение: | 20 апреля 1633 | ||
| Смерть: | 30 октября 1654 (21 год) | ||
| Отец: | Котохито | ||
| Дети: | см. в тексте | ||
Император Го-Комё (яп. 後光明天皇 Го-Коме:-Тэнно:?, 20 апреля, 1633 — 30 октября, 1654) — 110-й император Японии, правил с 14 ноября 1643 по 30 октября 1654. Его личное имя было Цугухито (яп. 紹仁), а титул перед принятием трона — Суга-но-мия (яп. 素鵞宮). Правил в одно время с сёгунами Токугава Иэмицу и Иэцуна.
Жизнеописание
Император Го-Комё родился 20 апреля 1633 года. Он был четвёртым сыном императора Го-Мидзуноо. Матерью мальчика была фрейлина Соно Мицуко, дочь левого министра Соно Мототады. Новорождённому дали имя Цугухито.
В 19 год Канъэй (1642) принц был провозглашен наследником трона. В следующем году его старшая сестра Окико, занимавшая престол под именем императрицы Мэйсё, передала ему руководство страной[1].
Император Го-Комё правил 12 лет. В течение этого времени императорский двор и сёгунат Токугава поддерживали дружеские отношения, благодаря тому что названой матерью монарха была Токугава Кадзуко, дочь 2-го сёгуна Токугавы Хидэтады. Несмотря на это, император не любил сёгунат из-за ограничений, наложенных самурайским правительством на императорский двор в деле государственного управления[1].
В юном возрасте император Го-Комё занимался изучением конфуцианского канона и планировал основать в Киото академию. Он посвятил себя боевым искусствам, литературе и поэзии. За жизнь монарх написал «Сборник поющего феникса» (яп. 鳳啼集, ほうていしゅう), вобравший в себя 92 китайских и 5 японских стихов[1].
30 октября 1654 года император Го-Комё внезапно умер от оспы в 22-летнем возрасте. Ходили слухи о его отравлении. Покойный монарх не оставил после себя сына, поэтому престол перешёл к его младшему брату императору Го-Саю. Похоронили императора Го-Комё в гробнице Цукинова (яп. 月輪陵, つきのわのみささぎ) на территории монастыря Сэнрю-дзи в районе Хигасияма в Киото[1][2].
Генеалогия
Четвертый сын императора Го-Мидзуно. Его мать была дочерью министра (Minister of the Left). Императрица Мэйсё была его старшей сестрой от другой матери.
- Фрейлина: Нивата Хидэко (庭田秀子)
- Первая дочь: Принцесса Такако (孝子内親王) (вдовствующая королева Рэйсэй (礼成門院))
| (107) Го-Ёдзэй | (108) Го-Мидзуноо | (109) Мэйсё | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Нобухиро | (110) Го-Комё | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Ёсихито | (111) Го-Сай | Юкихито | Тадахито | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Акиёси | (112) Рэйгэн | (113) Хигасияма | (114) Накамикадо | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Ёрихито | Наохито | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Ёсико | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Император Го-Комё"
Примечания
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Император Го-Комё
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
