Го Чжуншу

Го Чжуншу (кит. 郭忠恕, пиньинь: Guō Zhōngshù; род. ок. 910 — ум. 977) — китайский художник и учёный.

Биография

Имя Го Чжуншу упоминается в старинных китайских источниках, в частности, сравнительно подробно о нём пишет Го Жосюй в своём труде «Записки о живописи: что видел и слышал», созданном в XI веке. Время жизни художника совпало со сложным периодом в истории Китая: он родился и вырос в период Пяти династий и десяти царств (907-960гг), то есть в смутный период войн-междоусобиц, а закончил свою карьеру когда в Китае установилась династия Северная Сун (960—1279).

Го Чжуншу, второе имя Шусянь, родился в Лояне, однако точная дата его рождения неизвестна. Го Жосюй сообщает, что уже в детстве он проявил недюжинные способности, достигнув в свои 7 лет уровня подростка. Далее, получив классическое образование, он служил в конфуцианском храме. Правитель Го Вэй (951-54) из Позднего Чжоу (одно из воюющих царств) пригласил его к себе на службу и пожаловал ему звание «боши» (выдающийся знаток, учёный). Вероятно, к тому моменту Го Чжуншу уже был достаточно известной личностью, для того, чтобы сам Го Вэй пригласил его. Однако вследствие придворных интриг он был понижен в должности, и в ранге «сыху» (мелкая должность помощника) отправлен в Яньчжоу. Когда закончился срок службы, Го Чжуншу ушёл в отставку, и возвращаться к службе не стал.

Неизвестно, кто обучал художника мастерству. Отмечая, что он прекрасно писал постройки среди деревьев, рощи и камни, Го Жосюй сообщает, что Го Чжуншу «…ни у кого не учился правилам». Вероятно, мастер был весьма своенравным человеком, а живописью занимался исключительно по вдохновению. Когда ему приносили шёлк и просили нарисовать что-либо, он впадал в гнев и уходил, однако если это совпадало с его вдохновением, с удовольствием выполнял просьбу.

В 960 году Китай объединился под властью династии Северная Сун. Первый император этой династии Тай-цзу (960—976) пригласил Го Чжуншу ко двору и назначил на должность «чжубо» (архивариуса) в Гоцзыцзянь. Привыкший к вольной жизни Чжуншу стал «своевольничать, пьянствовать, не знал удержу в словах», словом, не смог вписаться в чиновный регламент. В итоге вызвал гнев правителя, и тот сослал его в Дэнчжоу. По дороге в ссылку художник скончался. Как пишет Го Жосюй в своей наполовину выдуманной биографии Го Чжуншу «По дороге в Ци в уезде Линь он умер, а его бренное тело исчезло».

Творчество

В истории китайской живописи имя Го Чжуншу связано с появлением жанра «цзехуа» («живопись по линейке»; в некитайских трудах его также именуют «архитектурным жанром»). Это пейзажи с видами, в которых обязательно и с максимальными подробностями изображены разные строения или корабли. Рисунок в таких картинах производился с помощью линейки и особой кистью, дающей ровную линию. По своей технологии он требовал прилежания и усидчивости, и в этом отношении был полной противоположностью живописи «вэньжэньхуа» (живопись учёных), которая создавалась спонтанно в результате некоего внезапного озарения. Жанр этот сложился в X—XI веках, а его основателем, или, по крайней мере, одним из первых мастеров считают Го Чжуншу. Разумеется, архитектура изображалась и в более ранних пейзажах, однако сложение стиля и направления в живописи относят к X веку. В императорском каталоге живописи Северной Сун «Сюаньхэ хуапу» (XII в.) он уже обозначен как особая категория. В этом же каталоге сообщается, что живопись Го Чжуншу «возвышенная и старинная никогда не была проста для понимания». Связано это с тем, что достижение точности в передаче деталей и создание достоверной иллюзии вещей, созданных человеческими руками, при их изображении требовали знаний и опыта, превышающих то, что было необходимо обычному академическому художнику.

Немногочисленные копии с произведений Го Чжуншу, дошедшие до наших дней, дают представление о творческой манере художника. В них можно видеть тщательно проработанные кистью архитектурные сооружения, вписанные в пейзаж, или корабли на водной глади. По всей вероятности, единственное сохранившееся в оригинале его произведение — «На реке после снегопада» (74,1х69,8; Гугун, Тайбэй); это фрагмент свитка, более полная версия которого в копии, сделанной в эпоху Сун, хранится в Музее Нельсона-Аткинса, Канзас Сити. На ней изображены корабли, которые буксируют к берегу бурлаки. Со всей тщательностью художник изобразил особенности корабельной конструкции и все его снасти. Другой известный пример живописи Го Чжуншу — хранящийся в Осаке список с его свитка «Летний дворец танского императора Минхуана», сделанный в эпоху Мин (1368—1644). На нём можно видеть классический пейзаж, в который вписан императорский дворец со всеми, даже самыми мелкими элементами его архитектуры. Несмотря на то, что художник не знал правил линейной перспективы, здания на его свитках выглядят трехмерными.

Го Чжуншу был и мастером «жэньу» — бытового жанра. Сохранились копии расписных вееров, сделанные с его произведений в этом жанре. Он также занимался каллиграфией, собирал и коллекционировал разные старинные каллиграфические стили. Как учёный он написал трактат о каллиграфии «Пэйсянь», который не дошёл до нас, но уже во времена Го Жосюя (XI в.) почитался как сокровище. Ему принадлежит авторство первого большого сочинения по палеографии (изучению старинных иероглифов) «Хань Цзянь». С именем Го Чжуншу связано также дошедшее до наших дней изображение загородного поместья «Ванчуань» знаменитого танского учёного, поэта и художника Ван Вэя (699—759), которое он скопировал со свитка самого Ван Вэя. В дальнейшем, в эпоху Мин копия, выполненная Го Чжуншу была выгравирована в камне в виде рельефа, эстампаж с которого до сих пор приводится в качестве иллюстрации и творчества Ван Вэя, и творчества Го Чжуншу.

Список произведений

(по кн. James Cahill «An index of early Chinese painters and paintings: Tang, Sung, and Yüan» University of California Press. 1980, pp. 40-41)

• 1. Жилище в горах. Роспись веера. Гугун, Пекин. Сунская работа(?)
• 2. Башня Юэян: лодка на реке и строения на дальнем берегу. Приписывается. Прекрасная позднее-сунская или ранне-юаньская работа. Наньцзин, Музей
• 3. На реке после снегопада. Шёлк, тушь. Гугун, Тайбэй. Имеет печать и надпись, выполненную в манере Хуэй-цзуна. Очень тёмная и повреждённая, но вероятно относится ко времени, когда жил автор. В любом случае создана не позднее эпохи Сун.
• 4. Собрание в беседке Ланьтин, «по мотивам произведения Гу Кайчжи». Длинный свиток. Приписывается. Имеет колофон XV века, и, вероятно, тогда же создан. Качественно исполнен. Гугун, Тайбэй.
• 5. Летящие цапли и павильон на речном берегу. Роспись веера. Приписывается. Южносунская работа. Гугун, Тайбэй.
• 6. Дворцовые развлечения: Император Минхуан и Ян Гуфэй верхом на лошадях отправляются на прогулку. Роспись веера. Приписывается. Южно-сунская академическая работа XII века. Гугун, Тайбэй.
• 7. Собрание в беседке Ланьтин. Альбомный лист. Приписывается. Южно-сунская работа в архаическом стиле(?).
• 8. Три переезда матери Мэн-цзы. Альбомный лист. Приписывается. Поздняя грубая копия. Гугун, Тайбэй.
• 9. Летний дворец танского императора Минхуана. Надписано имя автора и выполнена, вероятно, по дизайну Го Чжуншу, но не ранее эпохи Мин. Осака, Муниципальный музей.
• 10. Водяное колесо под ивами. Роспись веера. Поздне-сунская работа. Ранее хранилась в коллекции Курода.
• 11. Несущие цинь в Павильон Бессмертных. Приписывается. Юаньская или ранне-минская работа. Галерея Фрир, Вашингтон.
• 12. Летний павильон. Роспись веера. Музей искусства, Принстон.
• 13. На реке после снегопада. Свиток, шелк, тушь. Сунская копия, ок. 1115 г. Музей Нельсона Аткинса, Канзас Сити.
• 14. Разные версии «Поместья Ванчуань» Ван Вэя, которые приписывают Го Чжуншу. Эстампажи с поздне-минского каменного рельефа, три из которых хранятся в Дворцовом музее Гугун в Тайбэе.

Библиография

• Го Жо-сюй. Записки о живописи: что видел и слышал. М. Наука. 1978, стр. 62-63
• Various authors. Three Thousand Years of Chinese Painting. Yale University Press, London, 1997, pp. 102—105
• Духовная культура Китая. Энциклопедия. Т.6, М. 2010, стр. 816—817

Отрывок, характеризующий Го Чжуншу

Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.