Грабарь, Игорь Эммануилович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Грабарь И. Э.»)
Перейти к: навигация, поиск
Игорь Грабарь

портрет работы Кустодиева
Имя при рождении:

Игорь Эммануилович Грабарь

Место рождения:

Будапешт, Австро-Венгрия

Место смерти:

Москва, СССР

Жанр:

живопись, реставрация, история искусства

Учёба:

ИАХ

Стиль:

импрессионизм, социалистический реализм

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Звания:

Премии:


И́горь Эммануи́лович Граба́рь (18711960) — русский советский живописец, реставратор, искусствовед, теоретик искусства, просветитель, музейный деятель, педагог, профессор.

Академик АХ СССР (1947). Академик АН СССР (1943). Народный художник СССР (1956). Лауреат Сталинской премии первой степени (1941).





Биография

Родился 13 (25 марта) 1871 года в Будапеште (ныне Венгрия) в семье галицко-русского общественного деятеля Эммануила Грабаря, избранного в середине 1860-х годов депутатом австрийского парламента. Крещён православным священником сербского происхождения, восприемником был Константин Кустодиев, дядя художника Б. М. Кустодиева[1]. Дедом Грабаря по материнской линии был Адольф Добрянский, выдающийся деятель галицко-русского движения, а матерью — Ольга Грабарь, также занимавшаяся русской просветительской деятельностью в Галиции. Вскоре после рождения сына, мать с детьми уехала в имение отца в Карпатской Руси, а отец был вынужден бежать в Италию, где устроился в качестве домашнего преподавателя детей князя Сан-Донато П. П. Демидова, а через три года переехал с ними в Париж[1]. В 1876 году он переехал в Российскую империю и поселился в Егорьевске Рязанской губернии, где, сдав экзамен на право преподавания французского и немецкого языков, стал работать в местной гимназии под фамилией Храбров[2]. В течение 1879—1880 гг. в Россию переехали его жена с сыновьями.

С 1880 по 1882 Игорь Грабарь учился в Егорьевской прогимназии и посещал занятия Варвары Житовой, сводной сестры писателя И. С. Тургенева. С 1882 года учился в лицее цесаревича Николая, который окончил в 1889 году с золотой медалью; затем — на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета, который окончил в 1893 году.

В отличие от старшего брата, Владимира, ставшего известным юристом, Игорь предпочёл карьеру художника. Ещё в Москве он посещал занятия по рисованию Московского общества любителей художеств; с 1892 года начал заниматься в академической мастерской профессора Павла Чистякова, а в 1894 году поступил в Петербургскую академию художеств, где в 1895 году начал заниматься в мастерской И. Е. Репина. В 1896 году он уехал в Европу и в Мюнхене поступил в частную школу-студию Антона Ашбе. К мюнхенскому периоду творчества относятся такие его работы, как «Дама с собакой» (1899) и «Дама у пианино» (1899).

В 1901 году вернулся в Россию; участвовал в работе творческих объединений «Мир искусства» и «Союз русских художников», на выставках которых экспонировались его пейзажи и натюрморты.

Выставки

В 1903 году он окончательно переехал в Москву. С этого времени Грабарь принимал участие в выставках «Мира искусства» в «Салоне» и «Союзе»; его работы выставлялись и за границей — в Мюнхене, в Париже, в Salon d’Automne, в 1906 году на выставке русского искусства, устроенной С. П. Дягилевым, в Риме на международной выставке в 1909 году и др. В 1910-х годах с И. В. Рыльским и И. В. Жолтовским входил в городское жюри, которое проводило в Москве «конкурсы красоты фасадов»[3] .

Вскоре после переезда в Москву Игорь Грабарь познакомился с художником Николаем Мещериным; неоднократно посещал усадьбу Мещериных Дугино (ныне — посёлок Мещерино в Ленинском районе Московской области).

После Октябрьской революции Грабарь также активно занимался живописью, создавая как пейзажи, так и официальные, «придворные» композиции.

Искусствоведческая работа

Помимо создания картин важную роль в жизни художника занимала исследовательская и просветительская работа. И. Э. Грабарь много писал об искусстве в журналах — в «Мире искусства», «Весах», «Старых годах», «Аполлоне», «Ниве» и др. Его перу принадлежит текст в издании «Картины современных художников в красках», редактором которого он также состоял; он же был редактором и крупнейшим сотрудником предпринятого И. Н. Кнебелем издания «История русского искусства», а также серии монографий «Русские художники».

В начале 1913 года московская городская дума избрала Грабаря попечителем Третьяковской галереи — он оставался на этой должности вплоть до 1925 года; в письме матери он писал, что согласился на попечительство потому, что мечтал изучать «… не на расстоянии, не через стекла, а вблизи, вплотную, на ощупь, с обстоятельным исследованием техники, подписи, всех особенностей» художников[4]. Грабарь осуществил, вызвавшую бурную дискуссию в прессе и даже на заседаниях Государственной думы (10 сентября 1913 года), реэкспозицию музея: были перепланированы некоторые залы, убраны перегородки, щиты; в основу был положен историко-хронологический и монографический принципы экспозиции. В конечном итоге реформы Грабаря получили поддержку: в заявлении видных деятелей искусства, опубликованном в 1916 году говорилось, что «… обновление галереи вполне послужило раскрытию того поступательного движения в русском искусстве, какое провидел и утвердил в жизни своей галереи ее основатель»; И. Е. Репин указывал, что была произведена «огромная и сложная работа на славу галереи П. М. Третьякова». В 1917 году была осуществлена инвентаризация всего собрания и издан каталог галереи с новыми атрибуциями каждого экспоната — для этого были проведены исследования для установления имен изображённых лиц, проведены обмеры и детально исследованы обороты четырёх тысяч произведений. Грабарь большое внимание уделял пополнению коллекции, приобретая как произведения старых мастеров, так и картины современных живописцев с выставок «Союза русских художников», «Голубой розы», «Мира искусства». Под руководством Грабаря была проведена реставрация и расичтка многих живописных полотен, среди которых «Портрет Павла I» С. С. Щукина, «Вид дворцовой набережной от Петропавловской крепости» Ф. Я. Алексеева, «На жатве. Лето» А. Г. Венецианова, «Пейзаж с животными» С. Ф. Щедрина[5]. Грабарь был ключевой фигурой художественной жизни советской России. Он дружил с женой Льва Троцкого Натальей Седовой, с которой познакомился во время совместной работы в музейном отделе Наркомпроса. В самом начале сталинских чисток Грабарь ушёл со всех своих ответственных постов и возвратился к живописи. Он написал портрет девочки по имени Светлана, который вдруг стал невероятно популярен[6].

Кроме того, Грабарь в 1918—1930 годах руководил Центральными реставрационными мастерскими в Москве, инициатором создания которых был[7]. С 1921 года он — профессор Московского государственного университета, где читал курс лекций по теории и практике научной реставрации на отделении искусств. С 1944 года работал научным руководителем мастерских и возглавил многочисленные комиссии, занимавшиеся изъятием, что чаще было формой спасения от неизбежного уничтоженияК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4789 дней], картин из усадеб и икон из монастырей. Принимал непосредственное участие в реставрации иконы Андрея Рублёва «Троица». Современный Всероссийский художественный научно-реставрационный центр, выросший из созданных Грабарём Центральных реставрационных мастерских, носит его имя.

Был консультантом Ученого совета по реставрационным работам в Троице-Сергиевой лавре, научным руководителем и главным архитектором которых был назначен Игнатий Трофимов. С 1944 года директор Института истории искусств АН СССР.

В начале 1943 года Грабарь выдвинул идею компенсации потерь советских музеев за счет конфискации произведений из музеев Германии и её союзников. Он возглавил Бюро экспертов, которое составляло списки лучших произведений из музеев Европы, готовил «трофейные бригады», отправлявшиеся на фронт, и принимал эшелоны с произведениями искусства. Примечательно, что в начале войны нацисты проводили конфискацию произведений завоёванных ими территорий в рамках проекта «Линц» и немалая часть была конфискована с территории СССР.

Действительный член Императорской Академии Художеств (1913). Действительный член АН СССР (1943). Действительный член АХ СССР (1947).

Умер 16 мая 1960 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 8)[8].

Избранные публикации

  • Грабарь И. Э.. История русского искусства. — Т.1. — М.:изд. Кнебель, 1910; Т.2. — М., 1910—1911; Т.3. — М., 1912
  • Грабарь И. Э. Валентин Александрович Серов. — М.: изд. Кнебель, 1914
  • Грабарь И. Э. Репин — М.: Жургаз, 1933. — 264 с. — 50 000 экз. ЖЗЛ
  • Грабарь И. Э. Репин. В 2-х томах. — М.: Изогиз, 1937. — 5 000 экз.
  • Грабарь И. Э. Моя жизнь. — М.-Л.: Искусство, 1937
  • Грабарь И. Э Новооткрытый Рембрандт. — М.: изд. АН СССР, 1956
  • Грабарь И. Э. Письма, тт. 1-3. — М.: Наука, 1974, 1977, 1983.
  • Грабарь И. Э. Моя жизнь. Автомонография. Этюды о художниках. — М.: Республика, 2001. — 495 с. — ISBN 5-250-01789-4.

Семья

Жена: Валентина Михайловна Мещерина (1892—1959)[9]

Дети: Ольга (род. 1922) и Мстислав (1925—2006)[10]

Ученики

Награды и звания

Галерея

Пейзажи и натюрморты

  • «Балюстрада» (1901, [www.ntagil.ru/culture/mii/istor.phtml Нижнетагильский художественный музей ИЗО]),
  • «Сентябрьский снег» (1903, ГТГ),
  • «Белая зима. Грачиные гнезда» (1904),
  • «Февральская лазурь» (1904, ГТГ),
  • «Мартовский снег» (1904, ГТГ),
  • «Хризантемы» (1905, ГТГ),
  • «Неприбранный стол» (1907, ГТГ)
  • «Груши на синей скатерти» (1915, ГРМ),
  • «Разъяснивает» (1928)
  • «Последний снег» (1931),
  • «Берёзовая аллея» (1940),
  • «Зимний пейзаж» (1954)

Жанровые сцены

  • «В. И. Ленин у прямого провода»,
  • «Крестьяне-ходоки на приёме у В. И. Ленина»

Интересные факты

В годы Великой Отечественной войны И. Э. Грабарь внёс свои средства в Фонд обороны:
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Когда вся страна отдаёт свои трудовые сбережения на усиление технической мощи Красной Армии для окончательного разгрома врага, советские художники не могут оставаться в стороне от стихийного всенародного движения, поэтому я внёс сегодня в Госбанк 70.000 рублей, как первый вклад в фонд создания бронетанковой колонны «Советские художники Красной Армии».

Директор Всероссийской академии художеств, академик живописи, доктор искусствоведческих наук
Игорь ГРАБАРЬ
Самарканд
Благодарю Вас, товарищ Грабарь, за Вашу заботу о бронетанковых силах Красной Армии.
Примите мой привет и благодарность Красной Армии.

И. СТАЛИН
Газета «Известия», 26 января 1943 года

Напишите отзыв о статье "Грабарь, Игорь Эммануилович"

Примечания

  1. 1 2 [igor-grabar.ru/monografia-detstvo.php И. Э. Грабарь. Автобиография.]
  2. Этой фамилией И. Э. Грабарь подписывал некоторые свои ранние работы, например, иллюстрации к повестям Гоголя, изданным в 1890-е годы.
  3. Борисова Е. А., Каждан Т. П. Русская архитектура конца XIX — начала XX века. — М.: Наука, 1971. — С. 229. — 239 с.
  4. Игорь Грабарь. Письма. 1891—1917. — М., 1974. — С. 262.
  5. Егорова Н. «Трудящийся интеллигент» // «Русская Галерея». — № 2. — 2001. — С. 11—14.
  6. Причиной популярности могло быть то, что дочь Сталина, которую многие не видели вживую, тоже звали Светлана, и все решили, что на портрете изображена именно она. — см. Григорий Козлов «Покушение на искусство». — Москва, 2009. — С. 196.
  7. [www.grabar.ru/inform/istorija/ Всероссийский Художественный Научно-Реставрационный Центр имени академика И. Э. Грабаря]
  8. [novodevichye.com/grabar/ Новодевичье кладбище. Игорь Эммануилович Грабарь. Художник, искусствовед].
  9. Через несколько лет после рождения сына жена ушла из семьи и о детях заботилась её сестра, Мария Мещерина — см. [ria.ru/spravka/20110325/357026423.html#ixzz2RIAiFl6J Биографическую справку]
  10. Ольга стала биохимиком, Мстислав — математиком.
  11. за выдающиеся заслуги в области истории и развития изобразительного искусства и подготовки кадров советских художников, в связи с 75-летием со дня рождения

Источники

  • Подобедова О. И. И. Э. Грабарь. — М.: 1964. — 338 с.: ил.
  • Игорь Эммануилович Грабарь / вступит. статья А. А. Сидорова, библиогр. сост. Н. М. Нестерова ; Акад. Наук СССР. — М. : АН СССР, 1951. — 83 с. : портр. — (Академия наук СССР. Материалы к биобиблиографии ученых СССР. Серия искусства. Вып. 1).
  • В. А. Разумный Воспоминания современника об И. Э. Грабаре.
  • Скляренко В. [igor-grabar.ru/sklyarenko_grabar.php Жизнь и творчество Игоря Грабаря]
  • Клименко Ю. Г. Архитекторы Москвы. И. Э. Грабарь. М.: Прогрессс-Традиция, 2015—374 с. ISBN 978-5-89826-453-6

Ссылки

  • [igor-grabar.ru/ Игорь Эммануилович Грабарь]
  • [www.artonline.ru/encyclopedia/183 Грабарь Игорь Эммануилович.] Биография и творчество художника на Artonline.ru
  • [www.staratel.com/pictures/ruspaint/183.htm Грабарь, Игорь Эммануилович] в библиотеке «Старатель»
  • [www.labasfond.ru/about/memories/507.html И. Грабарь в воспоминаниях А. Лабаса]
  • Подушков Д. Л. [starina.library.tver.ru/us-0083.htm И. Э. Грабарь]. — Краеведческий альманах «Удомельская старина». — № 28, август 2002.(недоступная ссылка)

Отрывок, характеризующий Грабарь, Игорь Эммануилович

Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.