Антоний (Граббе)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Антоний и фамилией Граббе.

Антоний (в миру граф Алексей Георгиевич Граббе; 22 июня 1926, Белград — 12 сентября 2005, Нью-Йорк) — епископ неканонической Российской Православной Автономной Церкви на покое.

Биография

Сын графа Юрия Павловича Граббе, будущего епископа Григория, многолетнего правителя дел Синодальной Канцелярии РПЦЗ, брат Анастасии Шатиловой (урождённой графини Грабе), издательницы в США журнала «Церковные новости» (РПАЦ).

В 16 лет был поставен в чтецы. В 1942 году поступил в монастырь послушником, был рукоположён во диакона.

17/30 декабря 1948 года в церкви подворья обители преподобного Иова Почаевского в Мюнхене глава Архиерейского Синода РПЦЗ Митрополит Анастасий (Грибановский) постриг его в мантию с наречением имени Антоний в честь преподобного Антония Великого. Тогда новопростриженному иеродиакону Антонию было всего 22 года.

В 1949 году в числе первых учеников поступил в недавно открывшуюся в Свято-Троицкую семинарию в Джорданвилле, где был рукоположён в иеромонаха.

В 1954 году окончил духовную семинарию со степенью бакалавра богословия и стал директором созданной годом ранее Свято-Сергиевской гимназии в Нью-Йорке, которой он руководил почти 30 лет.

Был секретарём Архиепископа Виталия (Максименко), заведовал монастырской канцелярией, был клириком Синодального храма Знамения Божией Матери в Нью-Йорке.

В 1962 году возведен в сан архимандрита, а в 1974 году за труды на благо русской Зарубежной Церкви даже удостоился благодарственной грамоты от Архиерейского Собора РПЦЗ.

Начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме (РПЦЗ)

В 1968 году архимандрит Антоний был назначен начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме.

Одновременно с назначением архимандрит Антоний начал активно заниматься делами Православного Палестинского Общества. 5/18 сентября 1969 года на собрании Бюро Администраторов ППО архимандрит Антоний (Граббе) был избран вице-председателем Бюро.

Развил бурную деятельность по поддержке русских святынь в Святой Земле. Ему удалось выиграть судебный процесс против государства Израиль, которое передало Московской патриархии русское имущество в святой Земле (Горненский монастырь, храмы и участки земли), отсудив в качестве компенсации за моральный ущерб семь миллионов долларов.

В конце 1970-х годов при Миссии издавался информационный бюллетень «Меморандум» о нарушениях свободы совести в СССР.

В 1985 году стало известно, что архимандрит Антоний без благословения священноначалия продал израильскому государству земельные участки Миссии. Свои действия объяснял тем, что эти земли Миссией и так не использовались, а на полученные от их продажи средства он реставрировал здешние монастыри и храмы.

В сентябре 1985 года была образована Комиссия по расследованию в составе бывшего Начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архиепископа Антония (Синкевича), архиепископа Лавра (Шкурлы) и епископа Илариона (Капрала).

Комиссия обнаружила, что денежная отчетность Русской Духовной Миссии в Иерусалиме находится в хаотическом состоянии, несмотря на то, что Ревизионная Комиссия 1973 года дала архим. Антонию точные указания, как исправить отчетность. Как пример, можно указать на то, что приходо-расходная книга вообще отсутствовала. Некоторые очень крупные суммы церковных денег шли непосредственно на личный счет о. Антония. Также было много недочетов и в связи с разными финансовыми вопросами и с продажей земельных участков Миссии. Доклад Комиссии по делу о. Антония, излагающий подробно явные нарушения обязанностей опекунства русского церковного имущества архим. Антонием (в американском судопроизводстве называемых fiduciary responsibilities), был представлен Архиерейскому Собору Русской Православной Церкви Заграницей, состоявшемуся в г. Нью-Йорке во второй половине января 1986 года. На основании этого доклада и после продолжительного обсуждения этого вопроса, Собор предложил о. Антонию подать а отставку от своих обязанностей в Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и в Православном Палестинском Обществе, и постановлением от 21 янв./3 февр. отстранил его от вышеуказанных обязанностей.

После этого архимандрит Антоний подал прошение о переходе в Сербскую православную церковь, но не был принят, так как не была предоставлена отпускная грамота.

В расколе

Перешёл в юрисдикцию митрополита Паисия из неканонического Хризостомовского Синода.

4 сентября 1986 года лишён священного сана «за безответственную растрату церковных средств, отсутствие отчётности в Русской духовной Миссии в Иерусалиме, нарушение законов об управлении чужим имуществом и соблазнительный образ жизни в нравственном отношении».

Сразу после этого решения в Иерусалиме началось дробление Православного Палестинского Общества. Архимандрит Антоний и его сторонники не стали допускать представителей РПЦЗ на Александровское подворье и в храм Александра Невского, располагающийся на Александровском подворье.

В 1995 году подал прошение о переходе в Российскую Православную Свободную Церковь, возглавляемую бывшим епископом РПЦЗ Валентином (Русанцовым), но не был принят. В том же году митрополит Паисий (Лулургас), в юрисдикцию которого перешёл бывший архимандрит Антоний, оказался в той группе хризостомовских иерархов, которая во главе с митрополитом Каллиником порвала общение с Киуситским Синодом.

В 1996 году митрополит Ахарнский Афанасий (Харламбидис) отделился от Синода митрополита Каллиника и вместе с митрополитом Паисием и епископом Викентием образовал новый Синод, в которому присоединился и Антоний (Граббе), который в том же году был хиротонисан в епископы. В 1998 году этот Синод распался, а митрополит Паисий и епископ Викентий перешли в Константинопольский патриархат, где были перерукоположены.

В 2001 году тяжело больной епископ Антоний был принят в Российскую Православную Автономную Церковь как епископ на покое.

Последние годы он страдал болезнью Паркинсона и тяжело умирал в своей квартире в Нью-Йорке.

Скончался 12 сентября 2005 года в Нью-Йорке на 79-м году жизни. Похоронен на русском кладбище Ново-Дивеевского монастыря.

Ссылки

• [www.ippo-jerusalem.info/grabbe.htm Антоний (Граббе)] на сайте «Православного Палестинского Общества в Святой Земле» (Николая Воронцова-Гофмана)
• [zarubezhje.narod.ru/av/a_058.htm Епископ Антоний (Граббе Алексей Юрьевич (Георгиевич)) (1926—2005)]
• Дмитрий Шабанов [logothet.livejournal.com/17202.html Антоний (Граббе)]

Отрывок, характеризующий Антоний (Граббе)

– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.