Грабовзее

Грабовзее (нем. Grabowsee), [www.google.by/maps/place/Heilst%C3%A4tte+Grabowsee/@52.7867473,13.2919819,14z/data=!4m2!3m1!1s0x0:0x61e1ccb519bd0f2c заброшенный архитектурный комплекс] бывшего санатория для больных легочными заболеваниями.

Расположен в Германии на берегу озера Grabow района Фридрихсталь (нем. Friedrichsthal) в 30 км севернее Берлина, рядом с городом Ораниенбург (нем. Oranienburg) округа Верхний Хафель земли Бранденбург.

В непосредственной близости от западного берега озера Grabow протекает Одер-Хафель канал (нем. Hohenzollernkanal).

Существование этого места тесно связано с таким коварным инфекционным заболеванием, как туберкулез.

Исторические предпосылки

Долгое время стихийными бедствиями для человечества были эпидемии острых инфекционных заболеваний чумы, холеры, оспы, тифа, проказы, но никогда — туберкулеза. Только в конце XVIII и начале XIX века, а также в первой половине XX века туберкулез стал распространяться во многих странах мира. Эпидемия туберкулеза распространилась сначала в Англии, Западной Германии и Северной Франции, затем в Скандинавии, значительно позже в Италии, Польше и России.

Вместе с миллионами безымянных жертв от туберкулеза погибло много выдающихся людей и среди них такие знаменитые люди, как английский поэт-лирик Джон Китс (умер в 1821 году в возрасте 25 лет), скрипач и композитор Паганини (умер в 1840 году), Фредерик Шопен (умер в 1849 году), Юлий Словацкий (умер в 1849 году), известный польский художник Гроттгер (умер в 1867 году) и другие.

К началу XX века туберкулез оставался широко распространенным заболеванием. В 1900 году в Париже, например, умирали 473 человека на 100 000 жителей, в Вене — 379, в Стокгольме — 311. На фоне экономического роста до Первой мировой войны в отдельных странах наблюдалось снижение смертности от туберкулеза (Англия, Германия, Дания. Нидерланды, США) или стабилизация этого показателя (Австрия, Норвегия, Финляндия, Франция).

Существенной причиной связью между эпидемией туберкулеза и начавшейся индустриальной эпохой можно считать сопутствующие ей тяжелые условия труда, низкие заработки, плохие квартирные условия и недостаточное питание рабочего класса. Существует историческая параллель между датой начала индустриализации той или иной страны и началом эпидемии туберкулеза. Она началась в начале XIX века на западе Европы (период начала индустриализации), прокатилась через Германию, Польшу и придя Россию, достигла максимального своего распространения в начале XX века на волне максимальной эксплуатации человеческого труда окончательно отступившей от христианских устоев капиталистической элитой западной Европы.

К концу XIX века в Германской империи от туберкулеза умирал каждый 7-й житель, против этой болезни врачи были бессильны.

Главная заслуга в открытии бациллы, вызывающей развитие туберкулеза, принадлежит немецкому микробиологу Генриху Роберту Коху.

Несмотря на то, что медицина того времени считала туберкулез наследственной болезнью, Роберт Кох начал интенсивный поиск микобактерий вызывающих это страшное заболевание. На заседании общества врачей в Берлине 24 марта 1882 года Роберт Кох доложил, что ему удалось выявить микобактерию, возбуждающую развитие инфекции. Сообщение было принято под продолжительные, бурные аплодисменты присутствующих. Теперь пришло время поиска средств борьбы с бациллой туберкулеза.

В то время мир был потрясен найденным Луи Пастером методом предупреждения инфекционных заболеваний с помощью прививок ослабленных культур бактерий, вызывающих ту или иную болезнь. Роберт Кох считал, что и ему удастся тем же способом спасти человечество от туберкулеза.

В 1890 году им была приготовлена вакцина (как он тогда считал) под названием туберкулин, которую он проверил на себе введя под кожу очень большую дозу препарата. Возникла сильная и быстрая реакция организма: лихорадка до 40 градусов, озноб, резкая слабость, одышка, рвота. Тяжелое состояние длилось 12 часов, слабость несколько дней, но добиться предупреждения заболевания туберкулезом с помощью туберкулина не удалось. Роберт Кох ошибся, это была не вакцина. Вакцина от туберкулеза (БЦЖ) была найдена через несколько лет после смерти Роберта Коха французскими учеными Кальметтом и Гереном в 1921 году.

Начало возведения комплекса

Благодарная богатая пациентка, лечение от туберкулеза которой консультировал Роберт Кох, в знак признательности подарила ему в конце XIX века огромное имение на живописном берегу озера Грабо. Эта местность был передана затем Робертом Кохом в имперское ведомство с целью создания на его базе инфекционной клиники для лечения больных туберкулезом.

В 1895 году немецкий врач Готхольд Панвиц, основатель центрального комитета по возведению санаториев реабилитации больных легочными заболеваниями, выбрал этот участок с замыслом тестирования в рамках Красного Креста возможности успешного лечения болезней легких на равнинах Северной Германии и строительства в его пределах архитектурного комплекса для больных. Так возникла клиника [sites.google.com/site/grabowsee/historische-fotos Grabowsee], которая так же именовалась санаторием, ввиду его удачного расположения в сосновом лесу, рядом с озером.

Идея доктора Готхольда Панвица о реализации проекта — начале строительства санатория — была основана на помощи частной ассоциации развития, которая получила значительные пожертвования в течение короткого времени. Как уже было сказано, туберкулез имел на то время в Германской империи масштабы национальной эпидемии. Вымирали целые семьи, в особой зоне риска находились малоимущие пациенты которые обладали низкими шансами на исцеление или получение улучшений.

В итоге идея всего проекта вылилась в появление лечебного учреждения для рабочего класса Берлинского округа, которые не могли себе позволить лечение в мягком климате Средиземноморья Италии или горном воздухе Швейцарских Альп.

В начале 1896 года имперскими инженерами компании были построены первые 27 бараков для легких больных, в марте 1896 года была открыта первая часть комплекса с названием «Народный санаторий Красного Креста», а уже в апреле 1896 года они были заселены первыми тридцатью пациентами.

Несколько позже, воодушевленные первыми успехами, участники строительства возвели стационарные здания котельной, прачечной, кухни, столовой и первого санитарного комплекса. Проектирование и начало строительства было осуществлено в короткие сроки и уложилось в несколько недель после заселения первых пациентов.

К 1900 году на базе комплекса были доступны уже 200 мест для тяжелых и легких больных. Врачи и персонал клиники прекрасно осознавали свою ответственность и продолжали возведение комплекса несмотря на высокую смертность.

С началом первой мировой войны возведение комплекса приостановилось.

В течение первых четырех военных лет площади санатория частично были отданы под клуб, а так же использовались Красным Крестом для лечения легко больных солдат.

До 1918 года в комплексе размещались так же и военнопленные.

Тем не менее, война и последующая гиперинфляция в Германской империи, раздутые финансовыми магнатами из Соединенных Штатов Америки, привели санаторий к большой экономической беде. В 1920 году «Народный санаторий Красного Креста» в Грабовзее был вынужден продать все свои здания фонду пенсионного страхования земли Бранденбург.

Окончание строительства и новые хозяева

После принятия ведомством по страхованию земли Бранденбург санатория на свой баланс, в 1926 году были реализованы щедрые расширения и преобразования комплекса, разработанные архитектором Арнольдом Бешореном (Arnold Beschoren). Им были продуманы все возможные детали связанные с удобством и наиболее комфортабельным пребыванием пациентов в клинике. Приведенные в жизнь грамотные инженерные решения позволили увеличить к 1930 году количество существующих в санатории мест примерно в два раза и принимать до 420 пациентов.

На территории комплекса было так же возведено здание небольшой церкви, которая была заложена в 1920 году. К сожалению, здание костела [api.leerstandsmelder.de/photos/fe86c059-6b41-4443-9db1-87a817f3e156.jpg частично пострадало] от пожара 2007 года.

Последняя крупная фаза строительства была завершена в 1929 году. Новые здания были празднично переданы их новым обитателям.

К 1930 году Грабовзее становится одной из самых современных противотуберкулезных клиник на территории северной Германии, с возможностью санаторной реабилитации пациентов страдающих различными легочными заболеваниями.

В реализации идеи по строительству ансамбля зданий архитекторы объединили изысканный стиль с достижениями современной техники. Так, например, в клинике было доступно электрическое мини-метро, которое по замыслу инженеров должно было соединять отдаленные участки комплекса, включавшего в себя парк для прогулок, а так же отдельные комфортабельные дома с самыми современными коммуникациями центрального отопления, канализации, горячего водоснабжения, которые были предназначенные для проживания медицинского и обслуживающего персонала с их семьями. Берег озера оборудован мостками для прогулок на катамаранах.

Самодостаточность существования комплекса обеспечивал построенный рядом с озером маленький завод по очистке сточных вод и автономное водоснабжение обеспеченное электро-насосами. На берегу озера была так же построена оранжерея и теплица для выращивания свежих овощей в течение круглого года, с подведенным к ней центральным отоплением и телефонной линией связывавшей теплицу с электро-насосной станцией. Для получения удобрений и свежих продуктов рядом с теплицей были размещены домашние животные.

Случайно или нет, но 30 января 1933 года, в день назначения Адольфа Гитлера рейхсканцлером Веймарской республики, на территории комплекса

Грабовзее случился пожар и в скором времени на крыше центрального здания появляется новый флаг.

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

С приходом к власти в Германской империи национал-социалистов, в истории Грабовзее начинается новая страница, связанная с человеконенавистнической сущностью начавших происходить в скором времени событий.

Скорее всего, вся последующая судьба комплекса был отдана в ведение немецкого профессора Фердинанда Зауербруха (нем.Ferdinand Sauerbruch).

Рано потеряв отца и воспитывавшийся дедушкой, который добывал пропитание простым ремеслом сапожника, молодой Фердинанд оказывается способным поступить на учебу в гимназию, затем оплатить свою учебу и иждивение в Марбургском университете и, наконец, окончить учебу в университете Лейпцига.

Получив стажировку в университете Цюриха и поработав директором Цюрихской клиники, Фердинанд Зауербрух, с 1918 по 1928 год работает в Мюнхенском университете Людвига-Максимилиана.

Однажды, будучи уже довольно успешным хирургом, он был приглашен в принадлежащий Эрнсту Ганфштенглю дом, расположенный в Уффинг-ам-Штаффельзее. Приглашение было связано с необходимостью прооперировать Адольфа Гитлера, который скрывался на чердаке дома Ганфштенгля после провалившегося 8 ноября 1923 года Пивного путча. Полиции удалось арестовать Адольфа Гитлера в этом доме через несколько дней, однако Гитлер получил ранение левого плеча попытавшись застрелиться, в связи с чем и потребовалось оперативное вмешательство Фердинанда Зауербруха.

В скором времени, а именно в 1928 году, Зауербрух приглашен на работу в крупную Берлинскую клинику Шарите. В новый Берлинский круг его общения входит и некий художник с не толерантным на то время происхождением, как Макс Либерман, характерно выразивший в 1932 году свой взгляд на Фердинанда Зауербруха в [upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/9/99/1932_Liebermann_Der_Chirurg_Ferdinand_Sauerbruch_anagoria.JPG написанном ему портрете].

В 1933 году Зауербрух неожиданно выступает на крупном мероприятии в качестве основного докладчика с презентацией открытого письма собственного сочинения к медикам всего мира, призывая поддержать всех немецких профессоров университетов и колледжей в их приверженности идеям Адольфа Гитлера и политики национал-социализма. Развивая свою бурную деятельность, Фердинанд Зауербрух становится так же со автором онтологии «Германия призывает к равенству», которая выходит в 1933 году от имени Armanen-Orden — симпатизировавшего немецким нацистам сборища одержимых ариософией.

В 1934 году Герман Геринг, с произволения Гитлера зачисляет Фердинанда Зауербруха в состав парламента, а спустя некоторое время клиника Грабовзее начинает принимать на санаторное оздоровление и отдых личный состав лювтваффе.

С 1935 года Зауербрух возглавляет противораковую клинику в Берлине и в 1937 году входит в находившийся под патронажем Геринга научно-исследовательский совета рейха, который напрямую поддерживал «исследователей» из СС и включал эксперименты нацистов над людьми.

Тени третьего рейха

К сожалению, выбор такого живописного места в котором располагался Грабовзее с благим замыслом, был омрачен в будущем еще одним обстоятельством — концентрационным лагерем в Ораниенбурге, реорганизованном в концентрационный лагерь Заксенхаузен и находившимся в непосредственной близости от Грабовзее.

Датой создания концентрационного лагеря в Пруссии принято считать 21 марта 1933, когда местный полк штурмовиков СА занял для этих целей пустующее фабричное здание в центре Ораниенбурга. Уже через несколько месяцев после прихода к власти национал-социалистов, этот концентрационный лагерь стал одним из ключевых мест связанных с преследованием оппозиции, прежде всего берлинской. После «Ночи длинных ножей» в июле 1934 года, в результате которой отряды СА потеряли власть, лагерь перешёл в ведомство СС, а его заключённые были распущены. До дня закрытия 13 июля 1934 года в лагере Ораниенбурга содержалось более 3000 человек.

В отличие от будущего лагеря Заксенхаузен, концентрационный лагерь Ораниенбург находился в центре города на главной улице, ведущей в сторону Берлина, и его могли видеть местные жители. Заключённых привлекали к коммунальным работам в разных местах города. В ответ на зарубежные разоблачающие публикации о том, что творилось в немецких концентрационных лагерях, нацистская пропаганда использовала приукрашенный образ лагеря в Ораниенбурге — об образцовом положении в нём рассказывалось в газетах, фильмах, по радио.

Концентрационный лагерь Заксенхаузен был построен летом 1936 года заключёнными из Эмсланда и находился уже не на виду, а в нескольких километрах от Ораниенбурга. Он был первым концентрационным лагерем построенным после назначения рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера шефом немецкой полиции в июле 1936 года. Месторасположение для него было выбрано не случайно, Генрих Гиммлер хотел лично контролировать процесс строительства и дальнейшую работу главного на территории рейха концлагеря. Будучи образцовым и учебным лагерем, расположенным в непосредственной близости от столицы рейха, лагерь Заксенхаузен занимал особое положение в системе национал-социалистических концентрационных лагерей. Именно сюда в 1938 году из Берлина переезжает центральное руководство немецких концентрационных лагерей. Проект представлял собой образ «идеального концентрационного лагеря» и был призван передать дух национал-социализма архитектурным языком — рассказать об абсолютном подчинении заключённых силам СС.

Заксенхаузен стал своего рода тренировочным полигоном для войск СС, здесь готовилась лагерная охрана для десятков других концлагерей по всей Европе: Освенцима, Майданека, Дахау, Бухенвальда, Штуттгофа и т. д. На узниках Заксенхаузена эсесовцы отрабатывали «мастерство» пыток и издевательств, учились проводить допросы, казни, подавлять возможное сопротивление и пресекать попытки бегства.

Первые массовые убийства в Заксенхаузене начались с осени 1941 года. Наиболее кровавым операциям по уничтожению людей давали отдельные названия, так во время так называемой «русской акции», за считанные дни были уничтожены тысячи советских военнопленных солдат и офицеров (по некоторым данным — около 10 000 человек!). Операцией лично руководил комендант лагеря Ганс Лориц (занимал эту должность с 1940 по 1942 год). Особо отличившимся в ходе зверских убийств эсесовцам предоставляли внеочередные отпуска, премии и отгулы.

К сожалению, удобно расположенный в тихом уголке комплекс Грабовзее стал местом частого посещения лагерной охраны Заксенхаузен, для которых на территории клуба были доступны казино и кинотеатр, запрещенные на время войны.

Концлагерь Заксенхаузен также стал местом для проведения массовых медицинских опытов и экспериментов над живыми людьми. Над узниками систематически проводились испытания новых видов отравляющих веществ и ядов, препаратов против ожогов, сыпного тифа, различных заболеваний и травм. Людей сознательно заражали страшными заболеваниями, чтобы проверить насколько ослабленный голодом и холодом иммунитет людей сможет сопротивляться смертельным вирусам. Для убийств узников лагерная администрация внедрила использование ядовитых газов. Смертельную дозу которых они старались определить опытным путём, сгоняя людей в подвалы и убивая «подопытных» различными соединениями и количествами газов.

В связи с внедрением в использование на территории Заксенхаузена ядовитых газов, следует вспомнить о Фердинанде Зауербрухе, которому в 1942 году было присвоено звание Generalarzt по хирургии и выделен отдельный хирургический блок в комплексе Грабовзее. В этом же году он был утвержден в должности ответственного по экспериментам о применении горчичного газа на заключенных концентрационного лагеря Нацвейлер.

Несколько иезуитскими выглядят на этом фоне протесты Зауербруха, озвученные им в своем берлинском особняке членам кружка Mittwochsgesellschaft, против нацистской программы об эвтаназии.

Как и следовало ожидать, пленным он не стал, получил свою награду в середине сентября 1943 года и пел дифирамбы советской власти после окончания Великой Отечественной войны.

Освобождение и советский период

К окончанию второй мировой войны комплекс в Грабовзее имел возможность принять на содержание около тысячи человек .

Эвакуация клиники не предусматривалась и в то время, когда в апреле 1945 года жители Берлина и всех близ лежащих к Грабовзее сел и городков начали покидать свои жилища; фанатики из вермахта продолжали оказывать упорное сопротивление.

Когда в 1936 году нацисты создали концлагерь Заксенхаузен, руководство СС занялось поиском подходящего места для размещения центра по осуществлению координации своих подразделений. Небольшой лес за концлагерем, расположенный на северном берегу Одер-Хафель канала (нем. Hohenzollernkanal), рядом с поселком Friedrichsthal — подходил в качестве естественного камуфляжа для решения этой задачи. СС решили создать замаскированный в под сводом деревьев подземный бункер и наземный укрепленный район. Они очистили небольшой участок от деревьев и построили автомобильный парк с возможностями авторемонтных мастерских. В общей сложности планировалось построить около 115 скрытых зданий различного назначения, но к 1942 году были завершены только 41. Наряду с автомобильным парком они возвели здание отдела таможенного оформления различных видов вооружения со складами, оружейной мастерской, помещения для разведывательных подразделений, овчарни, а также надземный коммуникационный бункер с мощным двухэтажным подземным радиоузлом, оборудованный высокой радио-мачтой и известный как радио бункер [www.sachsenschiene.net/bunker/bun3/bun_288.htm «Karo As»].

Удерживая этот плацдарм, а также укрепленный опорный пункт в районе поселка Берневе — комплекс Грабовзее оставался заполненным его обитателями, включая медицинский и обслуживающий персонал. Учитывая, что клинику курировал Фердинанд Зауербрух, тесно связанный с деятельностью СС, становится понятным, почему приказ об эвакуации не был четко сформулирован. Разрешение штатным военным медикам покинуть комплекс было дано только в случае входа советских танков в город Бернау, в чем, собственно, сомневаться не приходилось.

Ожидая натиска советской армии в направлении важного узла переправы, подразделения СС располагались в гарнизоне Kommando krieg-lazarett 909/910, дислоцировавшегося на территории комплекса Грабовзее, и продолжали удерживать находившийся в 500 метрах от комплекса клиники мост через Одер-Хафель канал до последнего момента. Мост был взорван эссэсовцами к исходу дня 22 апреля 1945 года, когда они без сопротивления отошли на северный берег, а подразделения 692 Кобринского, ордена Суворова стрелкового полка в ходе жесткого боя уже заняли Берневе.

23 апреля 1945 года в окрестностях комплекса клиники Грабовзее расположились части 1 пехотной дивизии 1 Армии Войска Польского, которые подтянулись за идущими в направлении Hohenzollernkanal соединениями 1 Белорусского Фронта.

В последующие несколько месяцев Грабовзее продолжал существовать исключительно в качестве гражданского госпиталя.

Мирное время в окрестностях комплекса наступило в начале мая, когда 30 апреля 1945 года, после форсирования соединениями 80 стрелкового Померанского корпуса 61 армии канала Одер-Хафель и продолжительных боев на северном берегу, части 356 стрелковой дивизии сменили 1 пехотную дивизию 1 Армии Войска Польского и заняли поселок Фридрихсталь.

После капитуляции Германии во Второй мировой войне, с осени 1945 года, гарнизоном группы советских войск в Германии на базе комплекса Грабовзее

командует полковник Геленков. В ноябре 1949 года на базе комплекса разворачивается туберкулезный госпиталь санаторного типа на 150 мест. Продолжительное время весь обслуживающий персонал комплекса оставался в прежнем составе, включая вернувшихся в свои дома после освобождения прилегающей местности и состоял из немецких граждан, за исключением медицинских сестер и врачей. Позднее в обслуживающий персонал стали входить вольнонаемные граждане Советского Союза.

К моменту развала Советского Союза и вывода ГСВГ с территории Германии, на базе комплекса Грабовзее находилась база хранения полевых госпиталей и стационарный противотуберкулезный госпиталь. Последним командиром гарнизона Грабовзее являлся подполковник Владимир Андреев.

В 1991 году комплекс снова перешел в ведомство фонда страхования земли Бранденбург и был не однократным объектом спекуляций на рынке недвижимости. До настоящего времени находится в заброшенном состоянии.

[www.pravoslavie.ru/30333.html «Благими намерениями вымощена дорога в ад».]

Ссылки

1. Ernst Klee: [www.zeit.de/1997/49/Deutscher_Menschenverbrauch Deutscher Menschenverbrauch] [www.zeit.de/1997/49/Deutscher_Menschenverbrauch Zeit], 28. November 1997, abgerufen 30. Januar 2015.

Отрывок, характеризующий Грабовзее

Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.