Грабовский, Антоний

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Антоний Грабовский
Antoni Grabowski
Дата рождения:

11 июня 1857(1857-06-11)

Место рождения:

Нове Добра, Пруссия

Дата смерти:

4 июля 1921(1921-07-04) (64 года)

Место смерти:

Варшава, Польша

Род деятельности:

поэт и переводчик

Язык произведений:

эсперанто

Анто́ний Грабо́вский (польск. Antoni Grabowski; 11 июня 1857, Нове-Добре, близ Хелмно — 4 июля 1921, Варшава) — польский инженер-химик, один из первых эсперанто-поэтов, известен как «отец поэзии на эсперанто».





Жизнь и деятельность

Грабовский был известен как полиглот (в той или иной мере он владел 20-30 языками, в том числе до некоторой степени искусственным языком волапюк). Он изучил эсперанто в 1887 году (сразу после публикации первого учебника) и вскоре посетил создателя языка Л. Л. Заменгофа: при этом между ними состоялся первый в истории разговор на эсперанто.

Предположительно с 1888 года по 1904 Грабовский работал в Иваново-Вознесенске директором текстильной фабрики Полушина и Дербенёва. Там он основал один из старейших в России эсперанто-клубов.

Как и Заменгоф, Грабовский понимал важность литературы для развития языка, особенно недавно созданного, и стал работать над переводами. Уже в 1888 году (на следующий год после публикации первых учебников эсперанто) он опубликовал свой перевод повести А. С. Пушкина «Метель» на эсперанто. За ним последовали другие переводы, в том числе поэтические, из немецких, польских и русских авторов.

По возвращении в Польшу Грабовский долгое время руководил Польским обществом эсперантистов, а с 1908 года стоял во главе грамматической секции Академии эсперанто. Современники отзывались о нём как о человеке дипломатичном: он умел сглаживать конфликты, помогал находить компромиссы. Благодаря этим качествам Грабовского Польское общество эсперантистов избежало раскола.

С именем Грабовского связано несколько легенд. Согласно одной из них, как-то Грабовского, отдыхавшего в пивной, посетители, знавшие о его увлечении, попросили продекламировать стихотворение на эсперанто. Грабовский с выражением прочитал некий стихотворный текст. Присутствующие тут же принялись критиковать услышанное: «Ну, конечно, что ещё ожидать от такого жуткого смешения языков?» и т. д. Когда все высказались, Грабовский объявил, что декламировал один из сонетов Петрарки на итальянском языке, чем показал роль предрассудков в негативном восприятии эсперанто. По другой, более достоверной, версии этой легенды, опубликованной, в частности, в альманахе «Литература мондо» за 1931 год, история произошла на приёме в частном доме. После ужина присутствующие попросили Грабовского, известного полиглота, продекламировать что-нибудь из итальянской поэзии. Грабовский рассказал стихотворение на эсперанто, выдав его за итальянский текст, после чего предложил рассказать то же самое «на эсперанто» — и рассказал итальянский оригинал, который многие из присутствующих поспешили осмеять. По словам Леона Заменгофа, Грабовский рассказывал, что этот эпизод открыл ему двери многих варшавских обществ, а к его занятиям «всякими глупостями» стали относиться куда более толерантно.

Последние годы жизни Грабовского, как и Заменгофа, были исполнены трагизма. Семья Грабовского в результате Первой мировой войны оказалась разделена: германский подданный Грабовский в начале войны был вынужден уехать в Германию, потом с немецкой оккупацией он вернулся в Варшаву, откуда к тому времени бежали большинство его родных, подданных Российской империи. Семья воссоединилась только после обретения Польшей независимости. У Грабовского было пятеро детей: три мальчика (Зигмунт, Тадеуш и Адам) и две девочки (Зофия и Ирена).

Умер Грабовский от сердечного приступа на улице Маршалковской в Варшаве. Он разглядывал витрину нового магазина, открытого Мечиславом Клейном, где продавались книги на эсперанто. Внезапно ему стало плохо. Выбежавшие из магазина люди нашли его уже мёртвым.

Вклад Грабовского в развитие эсперанто

Перу Грабовского принадлежат многие стихотворные произведения на эсперанто, как оригинальные, так и переводные (в том числе переводы Пушкина, Мицкевича и других известных авторов). Влияние Грабовского на эсперантскую поэзию трудно переоценить — ему принадлежит открытие ряда популярных художественных приёмов, он ввёл в употребление термин «адасизм» (рифмование по схожим грамматическим окончаниям: например, verkadas/faradas), многие из использованных им неологизмов вошли в основной словарный состав эсперанто и т. д.

Хотя Грабовский немало сделал для развития химической терминологии на польском языке, развитием аналогичной терминологии на эсперанто он практически не занимался.

Произведения

Оригинальные (непереводные) стихотворения

Антологии (оригинальные и переводные произведения)

  • La liro de la esperantistoj (Лира эсперантистов) — poemkolekto — 1893 [donh.best.vwh.net/Esperanto/Literaturo/Revuoj/nlr/nlr54/liro.html рецензия].
  • El Parnaso de Popoloj (С Парнаса народов) — poemkolekto.

Переводы

и другие.

Учебные материалы и справочники

Статьи

Напишите отзыв о статье "Грабовский, Антоний"

Литература

  • Banet-Fornalowa, Zofia. Antoni Grabowski: eminenta Esperanto-aganto. 2-a eldono. «Hejme», 2001. 158 p. ISBN 83-907637-2-9. (Биография Грабовского и избранные статьи о нём из энциклопедий, газет и журналов разных лет). [esperanto.org/Ondo/R-grab.htm Рецензия в «Ла ондо де эсперанто»], [www.esperanto.be/fel/mon/rec/agra.html рецензия в «Монато»].
  • Glück, Julius. El la klasika periodo de Esperanto. Antoni Grabowski kaj K. Bein (Kabe). / Pro Esperanto, Vieno, 1989 (36p.) [www.geocities.com/origlit/uea/proerec.html Рецензия].
  • Warszawski, Andrzej. Antoni Grabowski kaj kemio. Bydgoszcz, 1991 («Антоний Грабовский и химия»).

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20041031093735/miresperanto.narod.ru/pri_esperantistoj/grabowski.htm Об А. Грабовском на русском языке]
  • [donh.best.vwh.net/Esperanto/Literaturo/Poezio/parnaso/index.html Стихотворения и переводы А. Грабовского из антологии «El Parnaso de Popoloj»]


Отрывок, характеризующий Грабовский, Антоний

– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.