Грабовский, Иоаким Иосиф
| Иоаким Иосиф Грабовский Joachim Józef Grabowski | ||
| ||
|---|---|---|
| 23 июня 1828 года — 29 января 1829 года | ||
| Церковь: | Римско-католическая церковь | |
| Рождение: | 29 сентября 1756 | |
| Смерть: | 29 января 1829 (72 года) Санкт-Петербург, Российская империя | |
| Принятие священного сана: | 18 июня 1780 года | |
Иоаким Иосиф Грабовский (польск. Joachim Józef Grabowski; 29 сентября 1756[1] — 29 января 1829) — российский католический епископ, генеральный викарий Могилёвской митрополии при архиепископе Каспере Цецишовском.
Биография
Окончил семинарию в Житомире, 18 июня 1780 года рукоположен в священники[2]. Служил на территории Украины, с 1802 года — прелат киевского капитула. В 1822 году стал прелатом Могилёвской архиепархии, а также получил докторскую степень по богословию в Вильнюсском университете. В июне 1825 года назначен епископом-помощником Могилёвской архиепархии при престарелом архиепископе Каспере Цецишовском, при этом до 1829 года властями утаивался факт назначения Грабовского ещё в 1798 году папой Пием VI титулярным епископом Аморианским[3]. Все средства епископ Грабовский отдавал на благотворительные цели, материально поддерживая семинарию, приходы, школы и больницы[3].
В феврале 1829 года должна была состояться епископская хиротония Грабовского, однако он скончался месяцем раньше[3]. Фактическое управление епархией после его смерти перешло к Яну Шчитту, который был назначен апостольским администратором.
Напишите отзыв о статье "Грабовский, Иоаким Иосиф"
Примечания
Литература
- «Грабовский» //Католическая энциклопедия. Т.1, Изд. францисканцев, М.:2002. Ст. 1413.
Отрывок, характеризующий Грабовский, Иоаким Иосиф
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
