Грабчук, Максим Григорьевич

Максим Григорьевич Грабчук
Дата рождения	25 апреля 1911(1911-04-25)
Место рождения	Слободище, Волынская губерния, Российская империя ныне Бердичевский район,Житомирская область
Дата смерти	28 декабря 1948(1948-12-28) (37 лет)
Место смерти	Киев, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Годы службы	1939 — 1948
Звание
Сражения/войны	Польский поход РККА</br>Советско-финская война (1939—1940)</br>Великая Отечественная война
Награды и премии

Внешние изображения
	[www.warheroes.ru/content/images/heroes/before/Grabchuk_MG.JPG Максим Григорьевич Грабчук]

Максим Григорьевич Грабчук (25 апреля 1911, Слободище, Волынская губерния, Российская империя — 28 декабря 1948, Киев, Украинская ССР, СССР) — советский офицер, Герой Советского Союза, в годы Великой Отечественной войны командир понтонно-мостовой роты 19-го отдельного понтонно-мостового батальона 7-й гвардейской армии 2-го Украинского фронта, старший лейтенант.

Биография

Родился 25 апреля 1911 года в селе Слободище Волынской губернии в крестьянской семье. Украинец. Член ВКП(б) с 1942 года.

В 1922 году окончил 6 классов, а в 1933 году — Одесский агротехникум. Работал трактористом, затем бригадиром тракторной бригады Бердичевской МТС.

С 1934 по 1936 год и с 1938 по 1940 год проходил действительную воинскую службу. Участник освобождения Западной Украины и советско-финской войны 1939—1940 годов. В 1941 году вновь призван в ряды Красной Армии.

В боях Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Воевал на Юго-Западном, Донском, Сталинградском, 1-м Украинском, 2-м Украинском, 3-м Прибалтийском фронтах. Трижды ранен, контужен.

В августе 1943 года наши войска форсировали реку Уды под Харьковом. Самолёты врага несколько раз налетали на понтонный мост, рвали его, а он снова срастался, оживал. На М. Г. Грабчуке рубашка от пота не просыхала, трескалась до крови кожа на руках. Зато людской поток непрерывно двигался на противоположный берег. Но вот как-то утром «юнкерсы» накрыли мост и запасные понтоны. Не спасла М. Г. Грабчука и щель, вырытая у переправы. Командир роты был ранен в голову.

В свою роту, уже на Днепре, старший лейтенант М. Г. Грабчук вернулся с забинтованной головой поздней осенью.

Наши войска форсировали реку. Кому-кому, а сапёрам при этом хватало работы. Гитлеровская авиация непрерывно наносила удары по переправе. Била по ней и артиллерия. Под огнём врага сапёры подводили всё новые понтоны, меняли настил, счаливали концы, делали всё, чтобы обеспечить пехоте и технике путь через Днепр.

Над рекой шёл воздушный бой. Бомбардировщики третий раз за день налетали на переправу, выводили из строя понтоны. Зенитчики сбили три «юнкерса». Бомбы рвались рядом. От сильного грохота ломило виски, но вот возникла новая опасность. Выше по течению вражеские самолёты успели сбросить в реку несколько плавающих мин. Взяв пулемёт, М. Г. Грабчук с отделением сапёров бросился на мост. Другое отделение на катере устремилось вверх по течению, навстречу минам.

Старший лейтенант издали видел, как сапёры с катера расстреливали мины: над рекой поднимались огромные водяные столбы. Вдруг зоркие глаза М. Г. Грабчука заметили мину, которая плыла, покачиваясь на воде, прямо к середине понтонного моста. С катера её, очевидно, не заметили и пропустили. Он быстро побежал по мосту к месту, куда шла мина. «Только бы не потерять её из виду. Только бы успеть расстрелять её, иначе мост рухнет!» — эта мысль несла его вперёд.

Вот он упал на настил моста, раздвинул сошки ручного пулемёта, прильнул щекой к прикладу и дал несколько коротких очередей по страшной цели. Брызги, сорванные пулями с водной глади, показали, что прицел взят правильно. М. Г. Грабчук затаил дыхание и дал длинную очередь. Оглушительный взрыв раскатился над рекой. Старший лейтенант вскочил и впился глазами в серую поверхность Днепра: не появится ли ещё один «сюрприз». Смотрели на реку и понтонёры, цепочкой растянувшиеся по мосту. Ведь прогляди они мину — и переправа взлетит в воздух.

Старший лейтенант М. Г. Грабчук был настолько захвачен минной охотой, что забыл о вражеских самолётах. А они тем временем снова стали бомбить мост. Не думал М. Г. Грабчук, что и на этот раз солдатам придётся уносить его с переправы. Да и подумать не успел. Всё совершилось в считанные секунды. Раздался оглушительный треск. Осколок бомбы раздробил голень правой ноги. Обломок понтона придавил руку, в которой М. Г. Грабчук держал пулемёт. Пока его вытащили из-под обломков понтона, он потерял много крови. Но зажила и эта рана.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1943 года за воинское мастерство и мужество, проявленные в боях при форсировании Днепра старшему лейтенанту Максиму Григорьевичу Грабчуку присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 1333).

М. Г. Грабчук не поверил своим глазам, когда в списке Героев, форсировавших Днепр, увидел свою фамилию. Его поздравляли, а он смущённо говорил: «Да что я такого геройского сделал? Воевал как все воюют. Роту надо поздравлять, а не меня одного».

8 августа 1944 года машина, в которой ехал капитан М. Г. Грабчук, наскочила на мину. Он был тяжело контужен. Но и в четвёртый раз, после лечения, стал в строй.

После окончания войны продолжил службу в Армии, но три ранения и контузия не прошли бесследно. 28 декабря 1948 года 37-летний майор Максим Григорьевич Грабчук скончался. Похоронен в Киеве на Байковом кладбище.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда»;
• орден Ленина;
• орден Красного Знамени;
• орден Отечественной войны 1-й степени;
• два ордена Красной Звезды;
• медали.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3025 Грабчук, Максим Григорьевич]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Грабчук, Максим Григорьевич

В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.