Градовский, Александр Дмитриевич

Александр Дмитриевич Градовский
Место рождения:	хутор Волчий, Валуйский уезд, Воронежская губерния
Научная сфера:	правоведение
Место работы:	Санкт-Петербургский университет
Учёная степень:	доктор наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Харьковский университет
Известен как:	правовед, публицист, редактор

Алекса́ндр Дми́триевич Градо́вский (13 [25] декабря 1841, хутор Волчий, Воронежская губерния — 6 [18] ноября 1889, Санкт-Петербург) — русский профессор права и публицист; дворянин рода Градовских. Преподавал в Санкт-Петербургском университете.

Биография

Сын участника Отечественной войны 1812 года Градовского Дмитрия Дмитриевича. Александр Дмитриевич Градовский родился 13 (25) декабря 1841 на хуторе Волчий в Валуйском уезде Воронежской губернии (ныне — Вейделевский район Белгородской области). Образование получил в харьковской второй гимназии и в Харьковском университете.

Был редактором «Харьковских губернских ведомостей», потом чиновником особых поручений при воронежском губернаторе. К этому времени относится одна из первых его работ — лекция о земских учреждениях, которая была напечатанная в «Воронежских губернских ведомостях».

В 1866 году Градовский защитил в Санкт-Петербургском университете диссертацию на степень магистра государственного права («Высшая администрация XVIII века и генерал-прокуроры»).

Будучи единогласно избран штатным доцентом, Градовский начал в январе 1867 году чтение лекций по государственному праву. Одновременно он был назначен исправляющим должность экстраординарного профессора в императорском Александровском лицее.

В 1868 году А. Д. Градовский защитил докторскую диссертацию «История местного управления в России», после чего был избран экстраординарным, а через год — ординарным профессором университета.

В 1889 году Градовский тяжело заболел и был вынужден прекратить преподавательскую деятельность. 18 сентября ему было присвоено звание почётного члена Санкт-Петербургского университета. После его смерти 6 (18) ноября 1889 созданное им юридическое общество при университете почтило его память, проведя особое, посвящённое ему, заседание. Ряд речей, произнесённых на заседании, позже издали отдельной брошюрой (СПб., 1890).

В последние годы возрос интерес к наследию А. Д. Градовского. Были защищены диссертации И. И. Гуляка («Социально-политическая философия А. Д. Градовского»), Т. Е. Плященко («Политические и исторические взгляды А. Д. Градовского»), Ю. В. Брояка («Политико-правовые воззрения А. Д. Градовского»).

Работы и идеи

Капитальный труд Градовского, единственный в своём роде в русской литературе, — это «Начала русского государственного права»; т. I вышел в 1875 г. (посмертное изд. 1891 г.), II — в 1876 г. (2-е изд. 1880 г.), III — в 1883 г. Ценный вклад в науку составляют и труды Градовского по государственному праву иностранному — «Германская конституция» (т. I, 1875 и II — 1876); статьи, посвящённые сравнительному обзору систем местного управления («Сборн. госуд. знаний», т. V и VI); «Государственное право важнейших европейских держав. Часть историческая» (1886).

Последнее произведение представляет собою глубокий анализ тех фактов политической истории Западной Европы, которые привели почти все западноевропейские государства к конституционализму. Выдающийся научный деятель гармонически соединялся в Градовском с талантливым публицистом. Много лет сряду он был постоянным сотрудником «Голоса», а также «Русской речи». Целый ряд его статей не только не издан отдельно, но даже трудно определить, какие именно передовые статьи «Голоса» принадлежат Градовскому. Часть статей Градовского вошла в состав изданных им сборников: «Политика, история, администрация, критические и политические статьи» (1871), «Национальный вопрос в истории и литературе» (1873) и «Трудные годы» (1880). Из крупных статей, не вошедших в сборники, особенно замечательны: «О современном направлении государственных наук» (речь на акте Санкт-Петербургского университета 1873 г., см. Протоколы совета); «Закон и административное распоряжение по русскому праву» («Сборн. госуд. зн.», т. I, 1874); «По поводу одного предисловия» («В. Е.», 1882, май); «Система Меттерниха» («В. Е.», 1883, янв., февр.), «Крестьянские выборы в гласные уездных земских собраний» («В. Е.», 1883, май); «Государство и Церковь в Пруссии. Пятнадцать лет культуркампфа» («В. Е.», 1886, июль, авг., сент.). Несмотря на обширную литературную деятельность, Градовский находил время для усердной работы в учёных и благотворительных обществах. Он основал административное отделение юридического общества при Спб. университете и состоял некоторое время членом комитета и казначеем литературного фонда. Как профессор, Градовский был незаменим: строгий на экзаменах, он заставлял студентов усиленно работать по своему предмету, зато и сам тщательно обрабатывал свои лекции и горячо проповедовал в них начала гуманности и свободы. Как учёный, он, можно сказать, создал науку русского государственного права. Как публицист, он постоянно боролся за те идеи и учреждения, которые, по его же выражению, служили «раскрепощению России».

Полемизируя с Достоевским, отстаивавшим значение личного начала в ущерб общественному, Градовский доказывал, что для полного и цельного развития человеческой личности необходимы известные условия общественной и политической жизни. Несовершенства политической и общественной жизни свидетельствуют у нас, говоря словами Градовского, о следующей «нехитрой истине»: никакие общественные установления не могут ни развиться, ни даже пустить корней, если человеческая личность не обеспечена в своих элементарных правах. «Уважение к человеческой личности» — вот верховный критерий, в незыблемости которого Градовский всегда и везде старался убедить читателей и слушателей.

Литература

• М. Свешников. Градовский (Александр Дмитриевич) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. — Т. 9а. — С. 491—492.
• Глинский Б. Б. [www.law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1130725 Александр Дмитриевич Градовский: Опыт характеристики] // Глинский Б. Б. Очерки русского прогресса: Статьи исторические, по общественным вопросам и критико-биографические. — СПб., 1900. — С. 538—550.
• Баринов Д. А., Ростовцев Е. А. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/39.html Градовский Александр Дмитриевич] // Биографика СПбГУ

Отрывок, характеризующий Градовский, Александр Дмитриевич

Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.