Градоначальники Днепра

Таблица градоначальников Екатеринослава, Днепропетровска и Днепра:

Годы	Имя, фамилия	Должность	Годы	Имя, фамилия	Должность	Годы	Имя, фамилия	Должность
1786-1787	Иван Шевелёв	городской голова	1861-1864	Иван Ловягин	городской голова	1941-1943	Пётр Соколовский	глава городского совета
1791-1794	Дмитрий Горяинов	городской голова	1864-1864	Дей Минаков	городской голова	1943-1945	Николай Манзюк	первый секретарь горкома
1794-1796	Петр Башмаков	городской голова	1864-1865	Константин Киселёв	городской голова	1945-1947	Павел Найдёнов	первый секретарь горкома ВКП(б)
1796-1797	Григорий Кустов	городской голова	1865-1868	Дей Минаков	городской голова	1945-1952	Николай Гавриленко	начальник городского исполнительного комитета
1797-1800	Дмитрий Горяинов	городской голова	1868-1871	Давид Пчёлкин	городской голова	1947-1950	Леонид Брежнев	первый секретарь горкома ВКП(б)
1800-1803	Кузьма Молчанов	городской голова	1871-1877	Дей Минаков	городской голова	1952-1957	Николай Распопов	начальник городского исполнительного комитета
1803-1806	Пётр Четвериков	городской голова	1877-1885	Пётр Калабухов	городской голова	1957-1963	Николай Гавриленко	начальник городского исполнительного комитета
1806-1809	Афанасий Коханов	городской голова	1885-1888	Иван Яковлев	городской голова	1961-1964	Виктор Чебриков	первый секретарь горкома КПСС
1809-1811	Степан Четвериков	городской голова	1889-1893	Александр Толстиков	городской голова	1963-1964	Григорий Сокуренко	начальник городского исполнительного комитета
1811-1812	Дмитрий Горяинов	городской голова	1893-1901	Иван Греков	городской голова	1964-1967	Борис Кармазин	начальник городского исполнительного комитета
1812-1817	Иван Колесников	городской голова	1901-1901	Александр Толстиков	городской голова	1964-1970	Иван Яцуба	первый секретарь горкома КПСС
1818-1821	Демьян Киселёв	городской голова	1901-1902	Пётр Волков	городской голова	1967-1970	Евгений Качаловский	начальник городского исполнительного комитета
1821-1825	Иван Колесников	городской голова	1902-1905	Александр Толстиков	городской голова	1970-1974	Евгений Качаловский	первый секретарь горкома КПСС
1825-1828	Яков Рохлин	городской голова	1905-1909	Иван Эзау	городской голова	1970-1974	Виктор Бойко	начальник городского исполнительного комитета
1828-1828	Иван Пчёлкин	городской голова	1909-1917	Иван Способный	городской голова	1974-1976	Виктор Бойко	первый секретарь горкома КПСС
1828-1828	Иван Колесников	городской голова	1917-1917	Константин Макаренко	городской голова	1974-1981	Иван Лях	начальник городского исполнительного комитета
1830-1833	Фёдор Дупленко	городской голова	1917-1917	Василий Осипов	городской голова	1976-1983	Владимир Ошко	первый секретарь горкома КПСС
1833-1834	Яков Рохлин	городской голова	1918-1919	Иван Эзау	городской голова	1981-1989	Александр Мигдеев	начальник городского исполнительного комитета
1834-1836	Андрей Кирпишников	городской голова	1927-1928	Фёдор Рязанов	начальник городского исполнительного комитета	1983-1988	Николай Омельченко	первый секретарь горкома КПСС
1836-1839	Яков Рохлин	городской голова	1929-1929	Анна Богданова	начальник городского исполнительного комитета	1988-1991	Владимир Яцуба	первый секретарь горкома КПСС
1839-1842	Иван Артамонов	городской голова	1929-1933	Павел Сорокин	глава муниципального совета	1989-1991	Валерий Пустовойтенко	начальник городского исполнительного комитета
1842-1843	Илья Тархов	городской голова	1933-1933	Николай Голубенко	глава городского совета и исполнительного комитета	1991-1993	Валерий Пустовойтенко	глава городского совета и горисполкома
1843-1846	Фома Богданов	городской голова	1933-1936	Иван Гаврилов	глава городского совета и исполнительного комитета	1993-1994	Виктор Меркушев	глава городского совета и горисполкома
1846-1847	Прокоп Белявский	городской голова	1936-1937	Пётр Ветров	секретарь горкома партии	1994-1999	Николай Швец	глава городского совета и горисполкома
1847-1851	Иван Ловягин	городской голова	1937-1938	Демьян Коротченко	и. о. первого секретаря горкома	1999-2014	Иван Куличенко	городской голова
1851-1854	Прокоп Белявский	городской голова	1938-1938	Семён Задионченко	и. о. главы горисполкома	2015-2015	Галина Булавка	и.о. городского головы
1854-1860	Иван Ловягин	городской голова	1938-1941	Семён Задионченко	первый секретарь горкома	2015-н.в.	Борис Филатов	городской голова
1860-1861	Егор Птицин	городской голова	1941-1942	Рудольф Клостерман	комиссар города от имени Третьего Рейха

Ссылки

[gorod.dp.ua/tema/golovy/ | Кто возглавлял город, 1786-2010]

Отрывок, характеризующий Градоначальники Днепра

В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.