Гражданская война в Алжире

Гражданская война в Алжире
Военные на улицах г. Алжира
Дата	26 декабря 1991 года — 8 февраля 2002 года
Место	Алжир
Итог	Победа правительства; продолжение вооружённых столкновений
Противники
Алжир Алжир: Вооружённые силы ФНС Исламисты: Исламский фронт спасения Вооружённая исламская группа Аль-Каида в странах исламского Магриба
Командующие
Али Кафи Ламин Зеруаль Абдель Азиз Бутефлика Антар Зуабри Джамел Зитоуни
Силы сторон
140 000 (1994) 124 000 (2001) 2000 (1992) 40000 (1994) 10000 (1996) 300—1000 (2005)
Потери
неизвестно неизвестно
Общие потери
44 000 — 200 000 погибших

Гражданская война в Алжире — вооружённый конфликт между правительством Алжира и исламистскими группировками, начавшийся в 1991 году и продолжавшийся по 2002 год.

По различным оценкам, жертвами конфликта стали от 44 до 200 тысяч человек, в том числе более 70 журналистов, убитых как правительственными силами, так и исламистами. Конфликт закончился победой правительства, после того, как сначала Исламский фронт спасения (ИФС) объявил о прекращении войны, а затем в 2002 году Вооружённая исламская группа была побеждена правительственными силами. Вооружённые столкновения, хотя и довольно низкой интенсивности, продолжаются и по настоящее время.

Начало

Война началась в декабре 1991 года, когда находившийся в оппозиции Исламский фронт спасения набрал огромную популярность среди населения, и правящая партия Фронт национального освобождения (ФНО), опасаясь поражения, отменила второй тур выборов в Национальную Ассамблею. Власть в стране взяли военные, и президент Шадли Бенджедид 11 января 1992 года был смещён со своего поста.

После запрещения ИФС и ареста тысяч его членов, возникли вооружённые исламистские формирования, которые начали партизанские действия против правительства и его сторонников. Они были организованы в несколько группировок, основными из которых было Исламское вооружённое движение, базировавшееся в горах, и Вооружённая исламская группа, базировавшаяся в городах. Сначала исламисты атаковали лишь армию и полицию, но вскоре начались нападения на мирное население.

В 1994 году на переговорах между правительством и находящимися в заключении лидерами ИФС был достигнут существенный прогресс, и тогда Вооружённая исламская группа объявила войну ИФС и его сторонникам. Исламское вооружённое движение, объединившись с более мелкими группировками, образовало лояльную ИФС Исламскую армию спасения.

Развитие

Переговоры вскоре зашли в тупик, и президентские выборы 1995 года (первые выборы после переворота 1992 года) выиграл кандидат, поддержанный армией, бывший командующий сухопутными войсками, Ламин Зеруаль. Конфликт между ИФС и Вооружённой исламской группой усилился. Последняя начала массовые убийства мирного населения, вырезая целые деревни или городские предместья. Некоторые данные указывают на причастность к убийствам правительственных сил. Пик убийств пришёлся на 1997 год, когда были назначены парламентские выборы. На выборах победила новообразованная партия, Национальный демократический конгресс, за которой стояла армия. ИФС, который атаковали с обеих сторон, объявил об одностороннем прекращении огня с правительством, а Вооружённая исламская группа резко теряла своё влияние из-за внутренних конфликтов, связанных с тем, что многие её члены не одобряли тактики убийств гражданского населения. В 1999 году прошли новые президентские выборы, на которых победил Абдель Азиз Бутефлика, и был принят закон, гарантировавший амнистию большинству участников вооружённых группировок. Многие воспользовались амнистией, и насилие существенно уменьшилось, что стало фактической победой правительства в войне. Остатки Вооружённой исламской группы продолжали оказывать сопротивление ещё два года, и практически исчезли к 2002 году.

Новый виток

Отколовшаяся от неё группировка, Салафистская группа проповеди и джихада, изначально базировавшаяся на севере страны, образовалась в 1998 году и дистанцировалась от убийств мирного населения. В октябре 2003 года выразили публичную поддержку Аль-Каиде. Они отказались от амнистии и продолжили вооружённое сопротивление.

Активизация

В 2004 году началась активизация боевиков, которые организовывали нападения на автоколонны, минирование дорог. На 12 февраля по сообщениям алжирских властей в терактах и боестолкновениях с исламистами погибли 22 сотрудника правоохранительных структур, 37 боевиков и 10 мирных жителей. 22 марта обеспокоенные нарастанием напряжённости англичане приняли решение о временном закрытии своего посольства в Алжире. Стороны конфликта делали всё более жёсткие заявления в отношении друг друга.

20 июня поступило сообщение, что алжирским военным удалось уничтожить лидера «салафистской группы проповеди и джихада» (алжирского крыла Аль-Каеда) Набиля ас-Сахрауи и трёх его помощников. Новый глава экстремистской организации был выбран 7 сентября — им стал Абу Мусаб Абд аль-Вадуда.

5 июля ливийским спецслужбам удалось обнаружить базу экстремистов, где происходила вербовка, обучение и вооружение добровольцев, а 2 ноября лидер Ливии Муамар Каддафи выдал алжирским властям Аммари Сайфи (так же известного как Абдеррезак эль Пара), считавшегося вторым лицом в «салафистской группировке воинов и священников» и находящегося в международном розыске.

Конец

В 2005 году Президент Алжира Абдель Азиз Бутефлика заявляет, что организации боевиков были разгромлены и порядок на территории Алжира восстановлен. Однако вскоре исламисты организовали показательную операцию устрашения — 9 апреля на дороге, ведущей в столицу они организовали импровизированный блок-пост, на котором останавливали автомобили, выводили из них людей и расстреливали их. В результате называется число 14 погибших.

5 марта 2006 года в Алжире была проведена массовая амнистия исламистов, не совершивших тяжких преступлений — из тюрем было выпущено 2629 человек. Однако исламистские группы Алжира влились в состав международной террористической сети Аль-Каида. В конце года по Алжиру прокатилась новая волна террористических актов. 30 октября возле двух полицейских участков были подорваны заминированные грузовики, 2 человека погибли и ещё несколько десятков были ранены, а 10 декабря был подорван автобус с иностранцами, при этом погиб его водитель, а 9 пассажиров были ранены. Ответственность за эти теракты взяли на себя алжирские исламисты.

В 2008 году количество атак экстремистов заметно снизилось, но они стали более дерзкими — если раньше террористы ограничивались взрывами самодельных бомб, то в 2008 начались открытые нападения на города и обстрелы посольств, полицейских участков.

2 января произошёл очередной теракт в Алжире — в городе Насирия ([fr.wikipedia.org/wiki/Naciria fr:Naciria]), провинция Бумердес террорист-смертник въехал на заминированной машине на территорию полицейского участка и привёл её в действие — погибло 3 полицейских, ещё 20 тяжело ранены. 7 февраля в Алжире было совершенно нападение на группу патрулирующих жандармов, в результате которого 8 жандармов было убито, всё их оружие и спецтехника была захвачена боевиками. В ответ алжирские власти провели против исламистов военную операцию с задействованием авиации. 8 июня в результате 2-х взрывов в городе Лахдария на востоке Алжира погибло 12 человек. 20 августа был проведён очередной двойной теракт в городе Буира, в котором погибло 11 человек, а ещё 31 получил ранения

См. также

• Конфликт в Магрибе

Отрывок, характеризующий Гражданская война в Алжире

– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.