Гражданская война в США

Гражданская война в США
По часовой стрелке, с левого верхнего изображения: Роузкранс на Стоун-Ривер; Пленные конфедераты в Геттисберге; Битва за форт Хиндман
Дата	12 апреля 1861 — 9 мая 1865 (последние боестолкновения на земле, 12 — 13 мая, на море — 23 июня 1865)
Место	территория Юга; в 1863 — на территории Севера
Причина	Сецессия рабовладельческих штатов Юга
Итог	Победа США; Реконструкция; Отмена рабства
Противники
США (Янки) КША (Дикси)
Командующие
Авраам Линкольн † Улисс Грант Уильям Шерман Уинфилд Скотт Джордж Макклелан Генри Халлек Джефферсон Дэвис Роберт Ли Пьер Борегар Джозеф Джонстон
Силы сторон
2100 тыс. человек 1064 тыс. человек
Потери
360 тыс. убитых, 275 200 раненых 260 тыс. убитых, более 137 тыс. раненых
Общие потери
620 тыс. убитых, более 412 тыс. раненых

Гражданская война в США
	Морская блокада – Восток – Запад – Юго-Восток – Транс-Миссисипи – Побережье Тихого океана

Гражданская война в США (война Севера и Юга; англ. American Civil War) — гражданская война 1861-1865 годов между соединением 20 нерабовладельческих штатов и 4 рабовладельческих штатов Севера с 11 рабовладельческими штатами Юга.

Боевые действия начались с обстрела форта Самтер 12 апреля 1861 года и завершились сдачей остатков армии южан под командованием генерала Стенда Уэйти 23 июня 1865 года. В ходе войны произошло около 2 тыс. мелких и крупных сражений. В этой войне граждан США погибло больше, чем в любой другой из войн, в которых участвовали США.

Причины

В первой половине XIX века в США аграрный рабовладельческий Юг и промышленный Север существовали как раздельные экономические регионы. Американский секционализм означал различия в экономике, социальной структуре, традициях и политических ценностях между Севером и Югом.

На Севере сосредотачивались предприятия машиностроения, металлообработки, лёгкой промышленности. Здесь основной рабочей силой были многочисленные иммигранты из различных стран, работавшие на фабриках, заводах и других предприятиях. Рабочих рук на Севере было достаточно, демографическая ситуация здесь была стабильной и уровень жизни относительно высокий. Другая ситуация сложилась на Юге. В результате Луизианской покупки 1803 года и американо-мексиканской войны 1847 года США получили огромные территории на западе, где было большое количество свободных земель и где ещё ранее было легализовано рабство. На этих землях обосновались плантаторы, получившие огромные земельные наделы. Земля на юге очень плодородна, климат благоприятен для земледелия, поэтому Юг стал аграрным регионом. Здесь выращивались такие культуры, как табак, сахарный тростник, хлопок и рис. Однако на Юге не хватало рабочих рук. В своём большинстве иммигранты ехали на Север, поэтому из Африки, начиная ещё с XVII века, завозились рабы-негры. К началу сецессии 1/4 часть белого населения Юга являлась рабовладельцами.

На Севере проводилась гибкая налоговая политика, деньги из бюджетов штатов выделялись на благотворительность, правительство в определённой мере старалось улучшить условия проживания чёрного населения. Тем не менее, и на Севере и на Юге негры считались людьми второго сорта. Большую роль в политике южных штатов сыграла так называемая «верхушка» — зажиточные рабовладельцы, имевшие в частной собственности крупные земельные наделы.

Север нуждался в сырье с Юга, особенно в хлопке, а Юг — в машинах Севера. Поэтому долгое время два разных экономических региона сосуществовали мирно. Однако постепенно между ними нарастали противоречия. Среди наиболее острых конфликтных вопросов можно выделить следующие:

1. Налоги на ввозимые товары (Север стремился сделать их как можно выше, чтобы защитить свою промышленность, Юг хотел торговать со всем миром свободно).
2. Проблемы вокруг рабства (считать ли беглых рабов свободными в свободных штатах, наказывать ли предоставляющих им убежище, могут ли южные штаты запрещать на своей территории свободных чернокожих и т. д.).
3. Вопрос о распространении рабства на новые штаты: США присоединяли новые территории, и возникали дискуссии относительно конституции каждого из будущих штатов, в первую очередь — будет новый штат свободным или рабовладельческим. Приход к власти Линкольна, объявившего, что впредь все новые штаты будут свободными от рабства, означал для южных штатов перспективу остаться в меньшинстве и в будущем проигрывать в Конгрессе по всем конфликтным вопросам Северу.

Распад Союза

Южные штаты в Гражданской войне

---- Южная Каролина Миссисипи Флорида Алабама Джорджия Луизиана Техас Виргиния Арканзас Сев. Каролина Теннесси

Пограничные штаты

---- Делавэр Мэриленд Зап. Виргиния Кентукки Миссури

Территории

---- Индейская территория Аризона

Политические и общественные организации, противостоявшие рабовладению, образовали в 1854 году Республиканскую партию. Победа на президентских выборах 1860 года кандидата этой партии Авраама Линкольна стала для рабовладельцев сигналом опасности и привела к сецессии, выходу из состава Союза. Каждый штат выбирал представителей в конституционный совет штата, которые голосовали за или против сецессии. По итогам голосования издавалось «Постановление о сецессии». 20 декабря 1860 года Южная Каролина первой издала такое постановление, а 24 декабря была опубликована «Декларация о непосредственных причинах, которые привели к отделению Южной Каролины от федерального Союза». За Южной Каролиной последовали:

• Миссисипи (9 января 1861),
• Флорида (10 января 1861),
• Алабама (11 января 1861),
• Джорджия (19 января 1861),
• Луизиана (26 января 1861).

Юридическим оправданием подобных действий стало отсутствие в Конституции США прямого запрета на выход отдельных штатов из США (хотя разрешение на это также отсутствовало). 4 февраля 1861 открылся Временный Конгресс Конфедеративных штатов Америки, на котором 6 штатов объявили об образовании нового государства — Конфедерации Штатов Америки. 11 марта на сессии Конгресса была принята Конституция Конфедеративных Штатов Америки, которая заменила действовавшую ранее Временную Конституцию.

Эти 6 штатов приняли конституцию и избрали своим президентом бывшего сенатора от Миссисипи Джефферсона Дэвиса, который вступил в должность 18 февраля 1861 года.

1 марта о независимости объявил Техас, который уже на следующий день присоединился к Конфедерации, а в апреле-мае, после сражения за форт Самтер и объявления на севере мобилизации, примеру Техаса последовали:

• Виргиния (независимость — 17 апреля 1861, присоединение к КША — 7 мая 1861),
• Арканзас (независимость — 6 мая 1861, присоединение к КША — 18 мая 1861),
• Теннесси (независимость — 7 мая 1861, присоединение к КША — 2 июля 1861),
• Северная Каролина (независимость — 20 мая 1861, присоединение к КША — 21 мая 1861).

Столицей Конфедерации стал алабамский город Монтгомери, а после присоединения Виргинии — Ричмонд. Эти штаты занимали 40 % всей территории США с населением 9,1 млн чел., в том числе свыше 3,6 млн негров. 7 октября в состав Конфедерации вошла Индейская территория, население которой не было лояльно ни к Конфедерации (большинство индейцев было изгнано с территорий, на месте которых образовались рабовладельческие штаты), ни к правительству США, фактически санкционировавшему депортацию индейцев из Джорджии и других южных штатов. Однако индейцы не пожелали отказываться от рабовладения и вошли в состав Конфедерации. В составе Индейской территории было 5 республик по числу основных индейских племен: чероки (имевшим наибольшее количество рабов), чокто, крик, чикасо и семинол. Сенат КША формировался двумя представителями от каждого штата, а также одним представителем от каждой индейской республики (без права голоса).

В составе Союза осталось 23 штата, включая рабовладельческие Делавэр, Кентукки, Миссури и Мэриленд, которые не без борьбы предпочли сохранить лояльность федеральному Союзу. Жители ряда западных округов Виргинии отказались подчиниться решению о выходе из Союза, образовали собственные органы власти и в июне 1863 года были приняты в состав США в качестве нового штата. Население Союза превышало 23 млн чел., на его территории располагалась практически вся промышленность страны, 70 % железных дорог, 81 % банковских депозитов и т. п.

Воспользовавшись тем, что южане оставили свои места в парламенте и палате представителей, республиканцы смогли протолкнуть законопроекты, которые ранее блокировались депутатами Юга. Среди них были «Тариф Морилла», «Акт Морилла», «Закон о гомстедах», «Закон о национальных банках» и «Акт о доходах 1861».

Первый период войны (апрель 1861 — апрель 1863)

Сражения 1861 года

Боевые действия начались 12 апреля 1861 года сражением за форт Самтер в бухте Чарлстон, который после 34-часового обстрела был вынужден сдаться. В ответ Линкольн объявил южные штаты в состоянии мятежа, провозгласил морскую блокаду их побережья и издал прокламацию о наборе 75 тыс. добровольцев в армию. Прокламация о наборе повлияла на позицию колеблющихся штатов: Вирджиния, Северная Каролина и Теннесси проголосовали за сецессию.

Север и Юг призвали добровольцев в армию и первое время желающих было даже больше, чем требовалось. Однако, энтузиазм очень быстро спал, из-за чего пришлось вводить законы о призыве. В апреле 1862 года Юг объявил о призыве в армию лиц в возрасте 18 — 35 лет, исключая негров, чиновников и священников. В июле аналогичный закон был издан на Севере. Кроме этого, в армию Севера вступило множество иммигрантов: 177 тыс. из Германии и 144 тыс. из Ирландии.

Манасасская кампания

16 июля федеральная армия выступила из Вашингтона и 18 июля встретилась с Потомакской армией Юга у реки Бул-Ран. Произошла перестрелка между двумя пехотными бригадами, известная как Сражение при Блэкбернс-Форд. Пока федеральный главнокомандующий продумывал дальнейшие шаги, к Потомакской армии присоединилась армия Шенандоа и 21 июля 1861 года произошло Первое сражение при Бул-Ране. Плохо обученные войска северян, перейдя ручей Булл-Ран, атаковали южан, но были вынуждены начать отступление, превратившееся в бегство. Опасаясь перехода на сторону Юга ещё трех рабовладельческих штатов, Конгресс США 25 июля 1861 года принял Резолюцию Криттендена-Джонсона, объявляющую целью войны спасение Союза и требующую от правительства не предпринимать действий против института рабства.

К осени на восточном театре военных действий Союз располагал хорошо вооружённой армией под начальством генерала Джорджа Макклеллана, ставшего с 1 ноября главнокомандующим всеми армиями. Макклеллан оказался бездарным военачальником, часто избегал активных действий. 21 октября его части были разбиты у Бэллс-Блаффа недалеко от американской столицы. Гораздо успешнее осуществлялась блокада морского побережья Конфедерации. Одним из её следствий был захват 8 ноября 1861 года британского парохода «Трент», на борту которого находились эмиссары южан, что поставило США на грань войны с Великобританией.

Генералы армии Севера
GeorgeMcClellan.jpeg Джордж Макклелан Joseph Hooker - Brady-Handy--restored.jpg Джозеф Хукер Ambrose Everett Burnside.jpg Эмброуз Бернсайд Oliver Otis Howard.jpg Оливер Ховард GenJFRenyolds.jpg Джон Рейнольдс George Gordon Meade.jpg Джордж Мид

Борьба за Западную Виргинию

Одной из первых кампаний гражданской войны стала борьба за западную Виргинию. После сецессии Виргинии в апреле 1861 года её западные округа выступили против этого шага, и для контроля этой территории 3 мая был сформирован Департамент Огайо, командование которым поручили генералу Макклелану. Он начал кампанию по вытеснению противника из Виргинии: 3 июня южане проиграли небольшое сражение при Филиппи, 11 июля Макклелан разбил их при Рич-Маунтин, после чего его вызвали в Вашингтон и назначили командующим Потомакской армией. Место Макклелана занял Уильям Роузкранс. В сентябре южане попытались нанести контрудар силами, которыми командовал генерал Ли, однако в сражении при Чит-Маунтин им не удалось добиться успеха. К декабрю 1861 года западная Виргиния была почти полностью под контролем федеральной армии.

Действия на море

В начале Гражданской Войны, основной состав американского военно-морского флота остался лоялен федеральному правительству, и большая часть военных кораблей также находилась на базах, контролируемых северянами. Это позволило федеральному правительству в самом начале конфликта установить блокаду побережья южан, закрыв их порты для иностранных торговых кораблей.

Блокада была особенно пагубна для Конфедерации, поскольку южные штаты имели очень слабо развитую промышленность, и не могли самостоятельно снабжать и вооружать свою военную машину. Конфедерация чрезвычайно зависела от поставок промышленных изделий из Европы. С установлением блокады, иностранные товары и военное снаряжение могли ввозиться на юг только контрабандой, в небольших количествах. Быстроходные пароходы-блокадопрорыватели, действующие из европейских колоний в Карибском Море, по ночам пробирались мимо блокадных эскадр северян, доставляя грузы в порты южан. Огромный спрос на дефицитные европейские товары и сопутствующий рост цен делал прорыв блокады чрезвычайно выгодным бизнесом; однако, капитаны блокадопрорывателей, как правило, предпочитали ввозить не военное снаряжение для конфедеративного правительства, а более окупающиеся товары и предметы роскоши, продаваемые частным лицам.

Помимо блокады побережья, федеральный флот также оказывал содействие федеральной армии в боевых операциях у побережья. Наиболее значимой военно-морской акцией в 1861 году стало взятие эскадрой коммодора Самуэля Дю Понта укрепленного пролива Порт-Роял, 3-7 ноября 1861 года. Подавив сопротивление береговых фортов, корабли северян заставили гарнизон конфедератов отступить без боя; эта операция дала федеральному флоту надежный опорный пункт на территории южных штатов.

Не имея возможности сражаться с федеральным флотом в море, южане попытались сделать ставку на качественно новые технические решения и начали строительство нескольких крупных броненосцев в захваченных военно-морских арсеналах Норфолка и Пенсаколы (а также в Новом Орлеане). При помощи броненосцев, южане надеялись добиться превосходства над деревянным флотом северян; этот план, однако, не был успешен, так как северяне в ответ также начали строить свои броненосцы. Помимо этого, южане начали активно использовать для защиты своего побережья такие новинки военно-морской науки, как мины и таранные корабли.

Сражения 1862 года

В 1862 году наибольшего успеха северяне добились на западном театре военных действий. В феврале-апреле армия генерала У. С. Гранта, захватив ряд фортов, вытеснила южан из Кентукки, а после тяжело доставшейся победы при Шайло очистила от них Теннесси. К лету был освобожден штат Миссури, и войска Гранта вошли в северные районы Миссисипи и Алабамы.

12 апреля 1862 года вошло в историю войны благодаря знаменитому эпизоду с угоном группой добровольцев-северян локомотива «Генерал», известному как Великая паровозная гонка.

Большое значение имело взятие Нового Орлеана 25 апреля 1862 года, осуществленное эскадрой северян под командованием коммодора Дэвида Фаррагута. В результате этого сражения, южане лишились одного из крупнейших своих портов и судостроительных центров, и были вынуждены уничтожить во избежание захвата недостроенные броненосцы. Северяне за счет этой операции усилили своё присутствие в Мексиканском Заливе, обрели надежную базу для блокады оставшихся в руках конфедератов портов, и — что было наиболее важно — получили доступ к низовьям Миссисипи. Это позволило в 1862—1863 организовать успешную наступательную кампанию, лишившую южан их важнейшей транспортной артерии.

Кампания в долине Шенандоа

Весной генерал Макклеллан начал готовить наступление на Ричмонд с Вирджинского полуострова, федеральная Вирджинская армия готовилась начать наступление с севера, а отряд Натаниеля Бэнкса в марте вошёл в долину Шенандоа. Оборона долины была поручена отряду Томаса Джексона, численностью около 5 000 человек. После первого неудачного сражения Джексон отступил на юг по долине, затем атаковал и разбил отряд Фримонта. Около месяца Джексон накапливал силы, а затем снова атаковал Бэнкса и разбил один из его отрядов в сражении при Фронт-Рояль. Бэнкс начал отступать к Винчестеру. Джексон нагнал Бэнкса и 25 мая вновь разбил его в сражении при Винчестере. Президент Линкольн лично направил три армии на окружение Джексона в долине, но 1 июня Джексон ускользнул на юг.

2 июня две федеральные армии — Джона Фримонта (14 000 чел.) и Джеймса Шилдса (10 000 чел.) направились на юг по долине, преследуя Джексона, который отступил в Порт-Репаблик. 8 июня Ричард Юэлл остановил наступление Фримонта у Кросс-Кейс, а 9 июня Джексон атаковал и разбил Шилдса у Порт-Репаблик. На этом кампания завершилась: федеральная армия ушла на север, а Джексон 18 июня ушёл к Ричмонду на соединение с армией генерала Ли.

Кампания на Полуострове

На востоке Макклеллан, прозванный Линкольном «медлителем», был смещён с поста главнокомандующего и во главе одной из армий послан в наступление на Ричмонд. Началась так называемая «Кампания на полуострове». Макклеллан рассчитывал использовать численное превосходство и тяжёлую артиллерию, чтобы выиграть войну за одну кампанию, не нанося ущерба мирным жителям и не доводя дело до освобождения негров. Более 100 тыс. солдат федеральной армии высадились на виргинском побережье, однако южанам, несмотря на неравенство сил, удалось задержать противника на целый месяц в сражении при Йорктауне. 4 мая 1862 года Йорктаун был сдан. Южане медленно отступали, а Ричмонд готовился к эвакуации. Генерал Джонстон решил атаковать противника и разбить один его изолированый корпус, однако в сражении при Севен-Пайнс этой цели достичь не удалось — сам Джонстон был ранен, и командование перенял генерал Роберт Ли.

Также эта битва ознаменовалась первым в истории военных конфликтов опытом применения картечниц Гатлинга и митральез — отдалённых прототипов пулемётов. Тогда, в силу несовершенства конструкции, они не смогли как-то существенно повлиять на ход сражения. Но в армии как северян, так и южан стали появляться картечницы разных конструкторов.

Когда Роберт Ли принял командование армией, генерал Джексон как раз завершил кампанию в долине Шенандоа и был готов идти на Вашингтон, но Ли вызвал его к Ричмонду. 23 июня командиры армии Юга встретились и обсудили план предстоящего наступления. Было решено атаковать противника на позициях к северу от реки Чикахомини. Последовавшая за этим серия сражений вошла в историю под названием Семидневная битва. 26 июня 1862 года армия Ли начала наступление. Сражение в целом пошло неудачно, но командование Потомакской армии было встревожено активностью противника и решило отвести армию ближе к базам. 27 июня Ли атаковал отступающую армию и произошло успешное для Юга сражение при Гэинс-Милл. Вслед за этим Ли задумал атаковать отступающую, разбросанную по дорогам армию Макклелана у Глендейла, однако из-за несогласованности действий сражение при Глендейле пошло неудачно. Это был единственный момент за всю войну, когда у Ли возник шанс полностью уничтожить Потомакскую армию, и этот шанс был упущен. 1 июля 1862 года южане снова атаковали противника у Малверн-Хилл. Нескоординированная атака сильных позиций противника повлекла за собой большие жертвы, но несмотря на это, отступление федеральной армии стало необратимым.

Эта кампания интересна первым в истории боем броненосных кораблей, произошедшим 9 марта у берегов Виргинии.

Северовирджинская кампания

После неудач Макклелана на Вирджинском полуострове президент Линкольн назначил генерала Джона Поупа командующим только что сформированной Вирджинской армии. Армия должна была защищать Вашингтон и долину Шенандоа, а также отвлечь противника от армии Макклелана на полуострове. Генерал Ли сразу же перебросил на север армию Джексона, который решил попробовать разбить Вирджинскую армию по частям, но после сражения у Кедровой горы отказался от этого плана. 15 августа Ли прибыл в район боевых действий. Генерал Джексон совершил обход правого фланга Поупа, чем заставил его отступать на север. Ему удалось втянуть Поупа во Второе сражении при Бул-Ране (29-30 августа), в котором федеральная Вирджинская армия была разбита и отступила на север. Президент настаивал на повторной атаке, но Джексон снова обошёл фланг Поупа с целью отрезать его от Вашингтона. Это привело к сражению при Шантильи. Джексону не удалось достичь своих целей, однако и Поуп вынужден был отменить все наступательные мероприятия чтобы отвести армию за укрепления Вашингтона.

Мэрилендская кампания

4 сентября 1862 года армия генерала Ли вступила в Мэриленд, намереваясь в ходе Мэрилендской кампании перерезать коммуникации федеральной армии и изолировать Вашингтон. 7 сентября армия вошла в город Фредерик, где Ли рискнул разделить армию на части. По чистой случайности приказ с планом наступления («Специальный приказ 191») попал в руки главнокомандующего федеральной армией генерала Макклелана, который незамедлительно бросил Потомакскую армию в атаку на разбросанную по Мэриленду армию Ли. Южане начали отступать к Шарпсбергу. В сражении в Южных Горах они сумели задержать противника на день. Между тем, 15 сентября генерал Томас Джексон взял Харперс-Ферри, захватив его 11-тысячный гарнизон и значительные запасы снаряжения. Он сразу же начал перебрасывать свои дивизии под Шарпсберг.

17 сентября у Шарпсберга 40-тысячная армия Ли была атакована 70-тысячной армией Макклелана. В ходе этого «самого кровавого дня» войны (известного как Сражение при Энтитеме) обе стороны потеряли 4808 человек убитыми, 18 578 человек было ранено. Сражение закончилось вничью, но Ли предпочёл отступить. Он отвел армию за Потомак, планируя повторно вторгнуться в Мэриленд. Однако, 19 сентября корпус Фицджона Портера атаковал его арьергарды у Шепардстауна. Поверив донесению генерала Плезантона, Ли решил, что Макклелан начал преследование, и отменил повторное вторжение в Мэриленд.

Вашингтонская администрация требовала от Макклелана перейти в решительное контрнаступление, однако к началу октября федеральная армия все ещё стояла в лагерях севернее Потомака. 10 — 12 октября генерал-южанин Джеб Стюарт осуществил свой второй рейд вокруг Потомакской армии, захватив много продовольствия и снаряжения. Федеральная кавалерия не смогла ему воспрепятствовать. После этого рейда президент окончательно потерял доверие к Макклелану — генерал был смещён, его место занял Эмброуз Бернсайд.

Кентуккийская кампания

Между тем летом федеральные армии успешно наступали на Западе. Огайская армия Дона Карлоса Бьюэлла начала операции по захвату теннессийского города Чаттануга. Для противодействия Бьюэллу в Теннесси была переведена Миссисипская армия Брэкстона Брэгга. Брэгг решил атаковать Бьюэлла силами своей армии и армии Эдмунда Кирби Смита. Однако, прежде всего требовалось ликвидировать федеральный отряд, захвативший ущелье Камберленд-Гэп. Кирби Смит решил войти в Кентукки и отрезать федеральный отряд в ущелье от коммуникаций. Этот манёвр вынудил Брэгга так же вторгнуться в Кентукки, чтобы не дать Бьюэллу возможности напасть на Смита. 29 августа армия Смита разбила федеральный отряд в сражении при Ричмонде и вскоре вошла в Лексингтон. Армия Брэгга, перейдя Камберлендское плато, захватила Манфордвилл, тем самым перерезав сообщение Огайской армии с базами в Луисвилле.

Но удачное начало кампании не получило развития. Брэггу было нечем прокормить армию в Манфордвилле, поэтому он ушёл к Бардстауну, позволив Бьюэллу беспрепятственно отступить к Луисвиллу. Так же не оправдались надежды Брэгга на массовый приток добровольцев штата. Чтобы решить эту проблему, Брэгг решил установить в Кентукки лояльное Конфедерации правительство, но инаугурация нового президента, назначенная на 4 октября, была сорвана внезапным наступлением Огайской армии.

Брэггу удалось сконцентрировать свою армию у Перривиля и нанести сильный удар по Огайской армии в сражении при Перривилле, но даже несмотря на этот успех, Брэгг стал сомневаться в удачном исходе кампании и принял решение отступить в Ноксвилл. Подобно Мерилендской кампании Роберта Ли, Кентуккийская кампания Брэгга сделала весьма вероятной вмешательство европейских стран и увеличила шансы Конфедерации на победу, но отступление Брэгга из Кентукки (И Ли из Мэриленда) сделало подобное развитие событий невозможным.

Фредериксбергская кампания

Конец года сложился для северян неудачно. Бернсайд начал новое наступление на Ричмонд, но был остановлен армией генерала Ли в сражении при Фредериксберге 13 декабря. Превосходящие силы федеральной армии были наголову разбиты, потеряв убитыми и ранеными в два раза больше противника. Бернсайд провёл ещё один неудачный манёвр, известный как «Грязевой марш», после чего был отстранён от командования.

Действия на море

Действия на море в 1862 году ознаменовались первым в истории морским сражением с участием броненосных кораблей. Захватив Норфолк, южане подняли остов крупного парового фрегата «Мерримак» — затопленного северянами во избежание захвата — и перестроили его в броненосец CSS Virginia. 8 марта, броненосец атаковал федеральную эскадру на Хэмптонском Рейде, потопив без особых затруднений два больших парусных шлюпа. Однако, когда на следующий день «Вирджиния» вновь атаковала флот северян, она была встречена федеральным башенным броненосцем USS Monitor. Сражение между броненосцами длилось несколько часов, и завершилось в общем-то вничью — оба корабля оказались неспособны уничтожить друг друга. Однако, оно ясно продемонстрировало неспособность старых деревянных кораблей противостоять броненосцам, и ознаменовало начало эры броненосцев в военном кораблестроении.

В апреле 1862 года, федеральная эскадра под командованием Дэвида Глазго Фаррагута захватила Новый Орлеан, в результате успешного прорыва в устье Миссисипи мимо фортов Джексон и Сен-Филип. Хотя южане имели достаточно хорошие начальные позиции, слабая координация действий между конфедеративными армией, флотом и ополчением штата сделали их оборону бессистемной и неэффективной. С падением Нового Орлеана, южане лишились одного из крупнейших своих портов и судостроительных центров, а северяне обрели контроль над низовьями Миссисипи — важнейшей транспортной артерии Конфедерации.

С утратой последовательно Пенсаколы, Нового Орлеана, и затем — Норфолка, южане лишились всех своих основных судостроительных центров, и были вынуждены отказаться от планов создания крупного флота. В то же время им удалось (под фиктивными предлогами) заказать в Британии и Франции некоторое количество быстроходных винтовых пароходов, которые снарядили как рейдеры для действий против торгового флота северян.

Прокламация об освобождении рабов

30 декабря 1862 года Линкольн подписал «Прокламацию об освобождении» рабов с 1 января следующего года. Свободными объявлялись рабы во враждебных Союзу штатах. Путь рабству на «свободные земли» Запада ещё раньше закрыл принятый в мае 1862 года гомстед-акт, предоставлявший каждой американской семье возможность получить земельный надел в 160 акров (64 га).

В глазах Европы прокламация об освобождении рабов кардинально изменила характер и цель войны: с этого момента борьба велась не за единство Союза, а за отмену рабства. До прокламации некоторые европейские страны были недовольны действиями Севера, в первую очередь — его блокадой портов южных штатов, парализовавшей торговлю Юга с Европой. Например, в Англии из-за прекращения поступления американского хлопка разорялась текстильная промышленность, сотни тысяч людей остались без работы. Англия и Франция собирались официально признать Конфедерацию независимой. Благодаря прокламации об освобождении рабов Линкольн завоевал симпатии европейских стран. Россия, за год до этого освободившая своих крепостных крестьян, также заняла доброжелательную позицию в отношении Союза, появление осенью 1863 года российских эскадр в Сан-Франциско и Нью-Йорке с инструкциями на случай войны с Англией стало примером дипломатического использования морской силы. Благодаря появлению на Тихом океане эскадры контр-адмирала А. А. Попова Англия отказалась от своего намерения вмешиваться в войну на стороне Конфедерации и тем самым позволила Северу продолжать блокаду портов Юга (к концу войны Юг в итоге столкнулся с катастрофической нехваткой боеприпасов). В ответ на это северные штаты поддержали Россию в польском вопросе.

Генералы армии Юга
Robert Edward Lee.jpg Роберт Ли Richard S Ewell.png Ричард Юэлл James Longstreet.jpg Джеймс Лонгстрит Ap hill.jpg Эмброуз Хилл Stonewall Jackson.jpg Джексон «Каменная стена» John Bell Hood.jpg Джон Худ

Второй период войны (май 1863 — апрель 1865)

Сражения 1863 года

Кампания 1863 года стала в ходе войны переломной, хотя её начало было для северян неудачным. В январе 1863 года командующим федеральной армией был назначен Джозеф Хукер. Он возобновил наступление на Ричмонд, на этот раз избрав тактику маневрирования. Начало мая 1863 года ознаменовалось битвой при Чанселорсвилле, в ходе которой 130-тысячная армия северян потерпела поражение от 60-тысячной армии генерала Ли. В этом бою южане впервые успешно использовали тактику атаки рассыпным строем. Потери сторон составили: у северян 17 275, а у южан 12 821 человек убитыми и ранеными. В этом сражении был смертельно ранен генерал Т. Дж. Джексон, один из лучших полководцев Конфедерации, получивший за стойкость в бою прозвище «Каменная стена».

Геттисбергская кампания

Одержав очередную блестящую победу, генерал Ли решил предпринять решающее наступление на север, разбить армию Союза в решительном сражении и предложить противнику мирный договор. В июне, после тщательной подготовки, 80-тысячная армия конфедератов переправилась через Потомак и вторглась на территорию Пенсильвании, начав Геттисбергскую кампанию. Генерал Ли обошёл Вашингтон с севера, планируя выманить армию северян и разбить её. Для армии Союза ситуация усугублялась тем, что в конце июня президент Линкольн сменил командующего Потомакской армией Джозефа Хукера на Джорджа Мида, не имевшего опыта управления большими силами.

Решающее сражение произошло 1-3 июля 1863 года при небольшом городке Геттисберге. Битва была исключительно упорной и кровопролитной. Южане стремились достичь решающего успеха, но и северяне, впервые защищавшие родную землю, проявили исключительное мужество и стойкость. В первый день сражения южанам удалось потеснить противника и нанести армии Союза тяжелый урон, но их атаки на второй и третий день оказались безрезультатными. Южане, потеряв около 27 тыс. человек, отступили в Виргинию. Потери северян были немногим меньше и составили примерно 23 тыс. человек, поэтому генерал Мид не решился преследовать отступающего противника.

Виксбергская кампания

3 июля, в тот же день, когда южане были разбиты при Геттисберге, на Конфедерацию обрушился второй страшный удар. На Западном театре боевых действий армия генерала Гранта в ходе Виксбергской кампании, после многодневной осады и двух неудачных штурмов овладела крепостью Виксберг. В плен сдалось около 25 тыс. южан. 8 июля солдаты генерала Натаниэля Бэнкса взяли Порт-Хадсон в Луизиане. Тем самым был установлен контроль над долиной реки Миссисипи, а Конфедерация оказалась расчленена на две части.

Сражения в Теннесси

В конце 1862 года командующим федеральной Кумберлендской армией на Западе был назначен генерал Уильям Роузкранс. В декабре он атаковал Теннессийскую армию Брэгга в сражении у Стоун-Ривер и заставил её отступить на юг, в укрепления вокруг Туллахомы. В июне-июле 1863 года в ходе маневренной войны, известной как Туллахомская кампания, Роузкранс заставил Брэгга отступить ещё дальше, к Чаттануге. 7 сентября армия Брэгга вынуждена была оставить и Чаттанугу.

Заняв Чатанугу, Роузкранс неосторожно предпринял наступление тремя разрозненными колоннами, что едва не привело к поражению. Осознав свою ошибку, он успел сконцентрировать армию и начал отступать к Чаттануге. В это время Брэгг, усиленный двумя дивизиями генерала Лонгстрита, решил атаковать его, отрезать от Чаттануге и, загнав в горы, уничтожить. 19 — 20 сентября в ходе сражения при Чикамоге армии Роузкранса был нанесен серьёзный урон, и все же план Брэгга не осуществился — Роузкранс прорвался к Чаттануге. Брэгг начал осаду Чаттануги. В случае капитуляции северян в Чаттануге, последствия могли быть непредсказуемыми. Однако, 23-25 ноября генерал Улисс Грант в сражении у Чаттануги сумел разблокировать город, а затем разбить армию Брэгга. В боях за Чаттанугу северянами впервые в истории была применена колючая проволока.

Кампания Бристоу

Генерал Джордж Мид, командующий Потомакской армией, решил развить свой успех под Геттисбергом и предпринял серию манёвров с целью разбить Северовирджинскую армию генерала Ли. Однако Ли ответил обходным манёвром, который вынудил Мида отступить к Сентервиллю. Ли атаковал Мида у Бристо-Стейшен, но понёс тяжёлые потери и вынужден был отступать. Мид снова двинулся на юг и нанёс противнику тяжёлое поражение у Раппаханок-Стейшен 7 ноября, отбросив Ли за реку Рапидан. Помимо пехотных, при Оберне имели место несколько кавалерийских сражений: первое 13 октября и второе — 14 октября. За время кампании погибло 4815 человек с обеих сторон.

После тяжелейших поражений кампании 1863 года Конфедерация лишилась шансов на победу, так как её людские и экономические резервы были исчерпаны. Отныне вопрос стоял лишь в том, сколько времени южане сумеют продержаться против неизмеримо превосходящих сил Союза.

Действия на море

В начале 1863 года, конфедератам удалось ввести в строй несколько броненосцев, заложенных ранее. С помощью них, южане рассчитывали нарушать блокаду и совершать вылазки против федерального флота. Однако, к этому времени стало уже очевидно значительное превосходство мощной промышленности северян, организовавшей массовое строительство низкобортных башенных мониторов, канонерских лодок и винтовых корветов для федерального флота. Кроме того, уровень подготовки моряков и офицеров северян был намного выше, чем у южан. Ясной демонстрацией разницы в силах стало морское сражение у Ошшо-Саунд 17 июня, в ходе которого два монитора северян всего за 15 минут принудили к капитуляции считавшийся сильнейшим броненосец южан CSS Atlanta.

Весной 1863, северяне попытались атакой с моря захватить Чарльстон — крупнейший порт в распоряжении южан — однако, их атака была отражена, а федеральные корабли получили значительные повреждения. Несмотря на значительное превосходство северян в броненосных кораблях, их мониторы показали себя недостаточно эффективными против береговых батарей. Не желая отказываться от попыток установить контроль над Чарльстоном, северяне организовали ещё несколько атак, также завершившихся неудачно. В конечном итоге, северянам удалось добиться частичной победы, захватив в сентябре 1863 форт Вагнер, контролировавший вход в гавань Чарльстона; хотя сам город им взять не удалось, тем не менее с захватом форта Вагнер северяне смогли установить прочную блокаду гавани, полностью закрыв её для блокадопрорывателей.

Действия у Чарльстона ознаменовались первой в истории торпедной атакой против военного корабля — ночью 5 октября, миноноска южан CSS «Давид» атаковала шестовой миной броненосец северян «Нью Айронсайдс», нанеся ему некоторые повреждения.

Блокада побережья Конфедерации в 1863 году существенно усилилась. Северяне ввели в строй множество новых военных кораблей — как специальной постройки, так и мобилизованных гражданских — и установили плотный контроль над побережьем юга, существенно осложнив действия блокадопрорывателей. Также флот северян начал интенсивные действия по захвату портов южан. В ответ на действия федерального флота, южане прибегли к рейдерской войне против торгового судоходства северян. Приобретенные южанами в Европе быстроходные пароходы были тайно вооружены и укомплектованы экипажами из наемников и добровольцев, и использованы как крейсера на океанских коммуникациях северян. Наиболее известными из рейдеров оказались «Алабама» и «Флорида», захватившие каждый по несколько десятков торговых кораблей северян.

Сражения 1864 года

В ходе войны произошёл стратегический перелом. План кампании 1864 года был разработан Грантом, возглавившим вооружённые силы Союза. Основной удар наносила 100-тысячная армия генерала У. Т. Шермана, начавшая в мае вторжение в Джорджию. Сам Грант возглавил армию, выступившую против соединений Ли на восточном театре. Одновременно было запланировано наступление в Луизиане.

Кампания Ред-Ривер

Первой кампанией года стала кампания Ред-Ривер, которая началась 10 марта. Армия генерала Бэнкса начала наступление вверх по реке Ред-Ривер, чтобы отрезать Техас от Конфедерации, но 8 апреля Бэнкс был разбит в сражении при Мансфилде и начал отступать. Ему удалось победить противника в сражении при Плезант-Хилл, но это уже не могло спасти кампанию. Провал кампании не оказал большого влияния на ход войны, но помешал федеральной армии взять весной порт Мобил.

Оверлендская кампания

4 мая 1864 года 118-тысячная армия Гранта вошла в лесной массив Глушь, встретила 60-тысячную армию южан, и началась кровопролитная Битва в Лесной Глуши. Грант потерял в сражении 18 тыс. человек, южане — 8 тыс., но Грант продолжил наступление и сделал попытку занять Спотсильвейни, чтобы отрезать Северовирджинскую армию от Ричмонда. 8-19 мая последовала Битва при Спотсильвейни, в котором Грант потерял ещё 18 тыс. человек, но не сумел сломить оборону конфедератов. Через две недели последовало Сражение при Колд-Харбор, которое перетекло в своего рода окопную войну. Не сумев взять укреплённые позиции южан, Грант предпринял обход и вышел к Питерсбергу, приступив к его осаде, которая заняла почти год.

Битва за Атланту

Одновременно с Оверлендской кампанией на востоке была начата кампания на западе, известная как Битва за Атланту. Войска генерала Шермана, воспользовавшись слабостью Теннессийской армии после сражения при Чаттануге, начали наступать на Атланту. Генерал Джонстон занимал удачные оборонительные позиции, но Шерману всякий раз удавалось обойти его с фланга и заставить сменить позицию. 27 июня в сражении у горы Кеннесо Шерман предпринял фронтальную атаку позиций противника, что привело к большим потерям в его армии. Однако, после этого сражения Джонстон был отстранен от командования и на его место был назначен Джон Белл Худ.

После 4 месяцев наступления, 2 сентября, федеральная армия вошла в Атланту. Генерал Худ совершил марш в тыл армии Шермана, надеясь отвлечь её на северо-запад, однако Шерман 15 ноября прекратил преследование и повернул на восток, начав свой знаменитый «марш к морю», приведший его к Саванне, которая была взята 22 декабря 1864 года.

После начала «марша к морю» генерал Худ решил нанести удар по армии генерала Томаса и разбить её по частям. В битве при Франклине южане понесли тяжёлые потери, не сумев уничтожить армию генерала Скофилда. Встретив основные силы противника у Нэшвилла, Худ решился на осторожную оборонительную тактику, однако в результате ряда просчётов командования битва при Нэшвилле 16 декабря привела к разгрому Теннессийской армии, которая практически перестала существовать.

Военные успехи сказались на исходе президентских выборов 1864 года. Линкольн, выступавший за заключение мира на условиях восстановления Союза и запрещения рабства, был переизбран на второй срок.

Осада Петерсберга

Осада Петерсберга — финальная стадия Гражданской войны в Америке, серия сражений вокруг города Петерсберг (штат Виргиния), которые длились с 9 июня 1864 года по 25 марта (по другим данным по 3 апреля) 1865 года.

После принятия командования Грант избрал своей стратегией постоянное, непрерывное давление на своего противника, не считаясь ни с какими жертвами. Несмотря на возрастающие потери он упрямо продвигался на юг, с каждым шагом приближаясь к Ричмонду, но в сражении при Колд-Харбор генерал Ли сумел его остановить. Не сумев взять позиции противника, Грант нехотя отказался от своей стратегии «не маневрировать» и перебросил свою армию под Петерсберг. Ему не удалось захватить город с налету, он был вынужден согласиться на долгую осаду, но и для генерала Ли ситуация оказалась стратегическим тупиком — он фактически попал в капкан, не имея никакой свободы манёвра. Боевые действия свелись к статичной окопной войне. Осадные линии федеральной армии были прорыты к востоку от Петерсберга, и оттуда они медленно тянулись на запад, перерезая одну дорогу за другой. Когда пала Бойдтонская дорога, Ли был вынужден покинуть Петерсберг. Таким образом, осада Петерсберга представляет собой множество локальных сражений — позиционных и маневренных, целью которых было захват/удержание дорог, или захват/удержание фортов или отвлекающие манёвры.

Этот период войны так же интересен самым массовым применением «цветных отрядов», набранных из негров, которые понесли тяжёлые потери в сражениях, особенно в «бою у Воронки» и сражении при Чаффинс-Фарм.

Действия на море

В начале 1864 года, произошло ещё одно знаковое событие в истории войны на море; 17 февраля, конфедеративная подводная лодка H. L. Hunley успешно атаковала и потопила винтовой корвет северян «Хаусатоник». Это была первая в истории успешная атака подводной лодки (впрочем, завершившаяся гибелью и самой субмарины).

Усиление флота северян в 1864 году привело к тому, что военно-морские силы Конфедерации окончательно отказались от попыток прорыва блокады, целиком сосредоточившись на береговой обороне. Им удалось, однако, осуществить успешную наступательную операцию при помощи небольшого броненосца CSS Albemarle, и на несколько месяцев установить контроль над одноименным мелководным заливом Однако, 28 октября 1864 года, «Албемарл» был потоплен в результате храброй атаки минного катера федералистов, и северяне восстановили свой контроль над заливом.

Наиболее крупным событием на море в 1864 году стала Битва за залив Мобайл 2-23 августа. Мобайл был последним оставшимся портом южан в Мексиканском Заливе, и его захват имел стратегическое значение для пресечения действий блокадопрорывателей. Эта задача была успешно выполнена эскадрой адмирала Дэвида Фаррагута, которая преодолела минно-артиллерийскую позицию южан на входе в залив, разгромила защищавшую Мобайл эскадру конфедератов и принудила к капитуляции крупный броненосец CSS Tennessee.

На океанских коммуникациях, крейсера южан нанесли ощутимый (но не значительный) урон морской торговле северян. Однако, в июне 1864 года, наиболее знаменитый рейдер южан — «Алабама» — был потоплен федеральным корветом «Кирсэйдж» в сражении около французского порта Шербур. В октябре 1864 года, другой знаменитый рейдер — «Флорида» — был захвачен федеральными кораблями в бразильском порту Байя, что повлекло за собой ухудшение отношений между федеральным правительством и Бразильской Империей.

Сражения 1865 года

Марш Шермана к морю

Шерман выступил из Атланты 15 ноября 1864 года в направлении Саванны. При этом у северян возникала проблема охранения коммуникаций от нападений вражеских отрядов. Шерман решил эту проблему необычным и радикальным образом, отказавшись всяких линий снабжения и приказав войскам самим снабжать себя продовольствием за счет конфискованных у местного населения припасов. 21 декабря была захвачена Саванна.

1 февраля армия Шермана выступила из Саванны на север для соединения с основными силами Гранта. Продвижение через Южную Каролину, сопровождавшееся нанесением ей значительного ущерба, завершилось взятием 18 февраля Чарлстона. Через месяц армии Союза встретились в Северной Каролине.

Аппоматтоксская кампания и финал войны

К весне 1865 года Грант располагал армией в 115 тыс. человек. У Ли оставалось всего 54 тыс. человек, и после неудачного сражения при Файв-Фокс (1 апреля) он решил оставить Петтерсберг, а 2 апреля эвакуировать Ричмонд. Отступавшие с боями остатки армии южан 9 апреля 1865 года сдались Гранту у Аппоматтокса. После ареста 10 мая Дж. Дэвиса и членов его правительства Конфедерация прекратила своё существование. 12-13 мая произошло Сражение у ранчо Пальмито — последнее сражение гражданской войны (выигранное южанами, однако бессмысленное ввиду общего поражения Конфедерации).

Действия на море

К началу 1865 года военные действия на море практически завершились. Федеральная блокада настолько усилилась, что блокадопрорыватели больше не могли пробираться в порты южан; тем самым Конфедерация была окончательно отрезана от Европы и лишена снабжения. Определённую роль в этом сыграло и само правительство Конфедерации, запретившее в конце 1864 года ввоз предметов роскоши (которые владельцы блокадопрорывателей продавали на юге по спекулятивным ценам). Но эта запоздалая мера только подорвала бизнес владельцев блокадопрорывателей, сделав прорыв блокады менее выгодным делом, при том, что в этот период опасность захвата судна федеральным флотом возросла многократно.

Последней масштабной операцией на море за время войны стала амфибийная высадка против форта Фишер, под Уилмингтоном. Этот порт был последним, в который ещё могли иногда пробираться блокадопрорыватели. Он играл критически важное значение в снабжении армии генерала Ли под Ричмондом. Чтобы решить эту проблему, федеральный флот собрал в ударную эскадру практически все наличные силы и после продолжительной бомбардировки с моря занял форт Фишер высадкой десанта 23-25 января 1865 года.

Завершение войны

Капитуляция оставшихся частей армии Конфедерации продолжалась до конца июня. Последним из генералов КША капитулировал Стенд Уэйти со своими индейскими подразделениями. Это произошло 23 июня.

Некоторые конфедеративные военно-морские силы также продолжали действовать после официальной капитуляции. Оперировавший на Тихом Океане крейсер CSS «Шенандоа» нанес значительный урон китобойным флотилиям северян, прежде чем его капитан узнал, что война закончилась. В Атлантике, построенный во Франции броненосец CSS «Стоунуолл Джексон» пересек океан и прибыл в Гавану буквально через несколько дней после окончания войны.

Одним из следствий войны стала смерть президента Линкольна. 14 апреля 1865 года на него совершил покушение сторонник южан; Линкольн был смертельно ранен и, не приходя в сознание, скончался утром следующего дня.

Статистика

Воюющие страны	Население (1861 год)	Мобилизовано	Убито	Ранено	Умерло
					От ран	От болезней	Другие причины
США	22 339 968	2 803 300	67 058	275 175	43 012	194 368	54 682
КША	9 103 332	1 064 200	67 000	137 000	27 000	59 000	105 000
Всего	31 443 300	3 867 500	134 058	412 175	70 012	253 368	163 796

Оружие Гражданской войны

Гражданская Война в США оказала огромное влияние на развитие военной техники. По сути дела, это была первая война индустриальной эпохи, в которой технология начала оказывать решающее влияние на ход кампаний, и обе стороны пытались превзойти друг друга, развертывая технические новинки. В ходе этой войны впервые нашли широкое применение казнозарядное оружие, пулеметы, нарезная артиллерия, наблюдательные аэростаты, броненосные корабли, мины и бронепоезда.

Однако, следует отметить, что развитие технологии опережало в общем и целом развитие тактики; несмотря на значительно возросшую эффективную дальность применения нарезного стрелкового оружия, тактические построения обеих сторон все ещё базировались на устаревших доктринах плотного строя, что стало одной из причин столь значительных потерь.

Север был значительно лучше вооружён и экипирован благодаря своей развитой промышленности. Значительно труднее с вооружением обстояли дела в Конфедерации. Поскольку Юг был традиционно сельскохозяйственным регионом, то индустриальных и в том числе оружейных предприятий там было мало. Оружием помогали запасы местных арсеналов, импорт из некоторых европейских стран и прежде всего Великобритании. Многочисленные ополчения и добровольцы южан часто имели собственное стрелковое оружие, в том числе и охотничье. Южане также широко использовали захваченное на поле боя трофейное оружие.

Стрелковое оружие

Подавляющее большинство образцов, участвовавших в войне (за исключением картечниц) были неавтоматическими, причём все, без исключений, использовали дымный порох. Впрочем, вопрос о том, были ли картечницы автоматическим оружием, некорректен, поскольку для автоматического огня необходимо применять мускульную силу (вращать специальную ручку), то есть по сути они оставались увеличенными и поставленными на станок самовзводными револьверами с поставленными вместо барабана коробчатыми магазинами — иными словами, оружие осталось магазинным. Из всего перечисленного ниже оружия только винтовка Спенсера использовала магазины — все остальные, даже картечницы, приходилось снаряжать по одному патрону, что снижало их реальную скорострельность. Револьверы не были исключением — во-первых, они не имели экстрактора, и патроны нужно было вынимать по одному, а, во-вторых, ещё не существовало обойм для одновременного заряжания патронов, в результате чего вставлять их тоже приходилось поодиночке. Также они не имели самовзвода, хотя он существовал на пепербоксах Мариэтта, запатентованных ещё в 1839 году.

Пистолеты

• Волканик

Револьверы одинарного действия

• Colt Navy
• Револьвер Ле Ма
• Lefaucheux M1858
• Ремингтон модель 1858
• Армейский Кольт

Карабины

• Карабин Шарпса
• Карабин Смита

Мушкеты

• Спрингфилд, образца 1842

Винтовки

• Винтовка Спенсера
• Винтовка Генри
• Винтовка Энфилда

Картечницы и митральезы

• Пулемёт Аджера
• Пулемёт Гатлинга

Артиллерия

В ходе конфликта впервые в массовом порядке обеими сторонами применялась нарезная артиллерия. Северяне активно использовали на полях сражений 76-миллиметровую нарезную пушку конструкции Джона Гриффена и тяжёлые нарезные орудия Пэррота и Джеймса. Южане, в свою очередь, применяли в бою импортные британские нарезные орудия конструкции Уитворта и Блэкли и производившиеся на юге тяжёлые нарезные орудия Брука. В больших количествах обеими сторонами использовались мортиры, обеспечивающие навесной огонь по позициям противника.

Тем не менее, основным артиллерийским орудием обеих сторон оставалась гладкоствольная 12-фунтовая пушка, разработанная во Франции и известная как «двенадцатифунтовый Наполеон». Эти орудия составляли основу артиллерийского парка ввиду простоты в производстве, надёжности и мобильности по сравнению с дорогими и не всегда надёжными нарезными пушками.

За время войны северяне достигли высшей точки развития в дульнозарядной гладкоствольной артиллерии. Ими были созданы огромные орудия из закалённого чугуна — пушки Родмана и Дальгрена — предназначенные в основном для вооружения фортов и боевых кораблей. Апофеозом стали разработанные Дальгреном и Родманом чудовищные 20-дюймовые (508 миллиметров) гладкоствольные чугунные пушки, предназначенные для поражения броненосных кораблей. На этом развитие гладкоствольной артиллерии очевидно зашло в тупик: подобные орудия уже не имели преимуществ по сравнению с нарезными.

Произошли существенные изменения и в плане артиллерийского боеприпаса. Сферические пушечные ядра и крупнокалиберная картечь (грейпшот) к концу войны в значительной степени уступили место цилиндрическим снарядам и шрапнели. Для управления артиллерийским огнём начали использовать телеграф, вынесенные посты наблюдения и аэростаты.

Военно-морская техника

Гражданская Война в США была первой, в которой обе стороны активно применяли паровой и броненосный флот. К началу конфликта, уязвимость деревянных кораблей от тяжелых фугасных снарядов была уже очевидна, но переход к броненосному кораблестроению шел медленно. Война существенно ускорила процесс; южане начали строить броненосные корабли в надежде компенсировать численное преимущество деревянного флота северян, а северяне начали строить броненосцы как ответ на броненосцы южан.

В ходе войны, известным изобретателем Джоном Эрикссоном был построен и успешно испытан в бою знаменитый «Монитор» — революционный для того времени военный корабль, низкооборотный, полностью защищенный броней и несущий орудия во вращающейся бронированной башне. Северяне сочли этот тип корабля оптимальным для действий у мелководного побережья Юга, и за время конфликта построили несколько десятков мониторов, от небольших речных и до огромных океанских. Наглядная демонстрация преимуществ башенного расположения орудий подтолкнула и другие страны к экспериментам с мониторами и башенными орудийными установками.

Южане также построили значительное количество броненосцев, однако, ввиду слабости их промышленности и нехватки материалов, их корабли были существенно примитивнее мониторов северян, и, как показала практика — не могли тягаться с ними на равных. Они, однако, продемонстрировали абсолютное превосходство над деревянными кораблями.

Вооружение кораблей также претерпело существенные изменения. Первые же сражения продемонстрировали, что прежняя схема вооружения — много сравнительно небольших орудий в бортовой батарее — совершенно неэффективна против броненосцев. Обе стороны начали вооружать свои корабли все более и более тяжелыми пушками; при этом южане предпочитали нарезные орудия, а северяне — тяжелые гладкоствольные. Однако, даже самые мощные из применяемых обеими сторонами орудий не обеспечивали пробивания брони неприятеля иначе как с очень небольшой дистанции. В попытке преодолеть кризис артиллерии, обе стороны начали экспериментировать с таранной тактикой, шестовыми минами и подобными системами вооружений.

Значительное развитие получило минно-торпедное оружие. Южане активно применяли якорные и донные мины для защиты своих портов.

Международная реакция

Реакция России

Основная статья: Экспедиция русского флота к берегам Северной Америки (1863—1864)

В США долгое время опасались вооруженной интервенции со стороны европейских держав. Лондон и Париж пытались образовать коалицию и пригласили Россию к участию к ней, однако Петербург отказал им в этом. Россия определила свою позицию изначально: Петербург поддержал легитимное правительство Авраама Линкольна. Александр II, отменивший Крепостное право, симпатизировал действиям Соединенных Штатов. Кроме этого Россия, недавно потерпевшая поражение в Крымской войне, нуждалась в союзниках. В 1862 году министр иностранных дел России Александр Горчаков направил письмо послу США Бейярд Тейлору, в котором говорилось:

Только Россия стояла на вашей стороне с самого начала и продолжит делать это. Превыше всего мы желаем сохранения Американского Союза как неразделенной нации. России делались предложения по присоединению к планам вмешательства. Россия отклонит любые предложения такого рода. Вы можете рассчитывать на нас.

В 1863 году Россия отправила две морские военные эскадры: в Нью-Йорк и Сан-Франциско. («Александр Невский» — флагман эскадры, прибывшей в Нью-Йорк — также посетил с визитом Александрию..) Долгое время считалось, что флот демонстрировал военную поддержку со стороны ВМФ России. Однако, еще в 1915 году были опубликованы документы, согласно которым перевод флота в США был связан с начавшемся польским восстанием и реальной опасностью вступления Англии в тот конфликт. Российскому правительству требовалось перевести флот в такое место, откуда он мог бы совершать набеги на коммуникации противников. Однако, миф об российском «вмешательстве в войну» укоренился в журналистике и популярной литературе.

Итоги

• Запрещение рабства было закреплено 13-й поправкой к Конституции США, вступившей в силу 18 декабря 1865 года (рабство в восставших штатах было отменено ещё в 1863 году указом президента о провозглашении эмансипации).
• В стране были созданы условия для ускоренного развития промышленного и сельскохозяйственного производства, освоения западных земель, укрепления внутреннего рынка. Война не разрешила все стоявшие перед страной проблемы. Некоторые из них нашли решение в ходе Реконструкции Юга, продолжавшейся до 1877 года. Другие, в том числе предоставление чёрному населению равных прав с белыми, оставались неразрешёнными многие десятилетия.
• Гражданская война осталась самой кровопролитной в истории США (на всех фронтах Второй мировой войны, несмотря на её всемирный масштаб и на разрушительность оружия XX века, потери американцев были меньше более чем на 200.000 человек).
• Потери северян составили почти 360 тыс. человек убитыми и умершими от ран и других причин и более 275 тыс. ранеными. Конфедераты потеряли, соответственно, 258 тыс. и около 137 тыс. человек.
• Только военные расходы правительства США достигли 3,5 млрд долларов. Война продемонстрировала новые возможности военной техники и оказала влияние на развитие военного искусства.

В произведениях культуры и искусства

Литература

• Унесённые ветром (роман Маргарет Митчелл)
• Случай на мосту через Совиный ручей (рассказ Амброза Бирса)
• Север против Юга (роман Жюля Верна)

Кинематограф

• Рождение нации (1915, США)
• Генерал (1926, США)
• Унесённые ветром (1939, США)
• Алый знак доблести (1951, США)
• Кавалеристы (1959, США)
• Шенандоа (1965, США)
• Хороший, плохой, злой (1966, Италия-Испания-ФРГ)
• Непобеждённые(1969, США)
• Слава (1989, США)
• Танцующий с волками (1990, США)
• Броненосцы (1991, США)
• Серое и голубое (сериал, США)
• Геттисберг (1993, США)
• Последний изгой (1993, США)
• Война и страсть (1994, США)
• Андерсонвилль (1996, США)
• Холодная гора (2003, США)
• Боги и генералы (2003, США)
• Север и Юг (мини-сериал)
• Злодейская весна (2005, США)
• Случай на мосту через Совиный ручей (2006,США)
• Заговорщица (2010,США)
• Линкольн (фильм) (2012, США)
• Джанго освобождённый (2012, США)
• Гостиная (2014, США)
• Улица милосердия (2016, США)
• Омерзительная восьмерка (2016 США)
• Свободный штат Джонса (2016 США)

Живопись

• Adolphe Yvon - Genius of America 1.jpg

  Адольф Ивон, «Примирение Севера и Юга», 1858, Художественный музей Сент-Луиса

• Battle of Franklin, November 30, 1864.jpg

  Теннесси, 1864 r.

• Battle of Spottsylvania by Thure de Thulstrup.jpg

  Битва при Спотсильвейни, 1864 r.

Галерея

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Федеральный броненосец «Galena» после битвы с войсками Конфедерации у Друрис Блафф на реке Джеймс в штате Вирджиния, около 1862 года. (James F. Gibson/LOC)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Рабы собирают останки солдат, погибших во время битвы близ Колд Харбора, штат Виргиния, апрель 1865 года. (LOC)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Офицеры 69-го нью-йоркского пехотного полка вместе с полковником Майклом Коркораном, форт Коркоран, Вирджиния. (Mathew Brady/NARA)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Энтитем, штат Мэриленд, президент Линкольн на поле боя. Фотограф Александр Гарднер, октябрь 1862 года

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  «Жатва смерти» - известная фотография, сделанная после битвы при Геттисберге в Пенсильвании, июль 1863 года. (Timothy H. O'Sullivan/LOC)

• US-civil-war-destruction.jpg

  Разгромленный арсенал в Ричмонде, штат Вирджиния, 1865 год. Повсюду разбросаны ядра и снаряды. (LOC)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Солдаты Цветных войск возле канала Датч Гэп в Датч Гэп, штат Вирджиния, ноябрь 1864 года. (LOC)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Наполнение водородом воздушного шара «Intrepid», который использовался армией Федерации для воздушной разведки. (Mathew Brady/NARA)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Истощённый солдат армии Федерации, который пребывал в лагере для военнопленных «Андерсонвилль», штат Джорджия. (LOC)

См. также

• Хронология Гражданской войны в США
• Айдахо в Гражданской войне
• Орегон в Гражданской войне

Литература

• Бурин С. Н. На полях сражений гражданской войны в США. — М.: Наука, 1988.
• Куропятник Г. П. Вторая американская революция. — М., 1961.
• Иванов Р. Ф. Авраам Линкольн и Гражданская война в США. — М., 1964.
• Foote S. The Civil War: A Narrative. — New York, 1958—1974. — Т. 1—3.
• Boatner M. M. The Civil War Dictionary. — New York, 1959.
• Nevins A. The War for the Union. — New York, 1959—1971. — Т. 1—4.
• Long E. B. Civil War Day by Day: An Almanac 1861—1865. — Garden City, 1971.
• Davies W. C. The Imperial Union: 1861—1865. — Garden City, 1982—1986. — Т. 1—3.
• McPherson G. M. Battle Cry of Freedom. The Civil War Era. — New York, 1988.
• Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. — М., 1960.
• Маль К. М. [militera.lib.ru/h/mal_km/index.html Гражданская война в США 1861—1865]. — М.: АСТ; Минск: Харвест, 2002. — 502 с. — ISBN 5-170-01875-4.
• Супоницкая И. [his.1september.ru/index.php?year=2013&num=05 Война друзей. ]. — История, 2013. — № 5.

Ссылки

• [www.civilwarhome.com/warstats.htm Statistical Summary of America’s Major Wars] (англ.)
• [users.erols.com/mwhite28/wars19c.htm#ACW Statistics of Wars, Oppressions and Atrocities of the Nineteenth Century (the 1800s). American Civil War (1861—65)] (англ.)
• Соколов Б. В. [bibliotekar.ru/encW/100/73.htm Гражданская война в США (1861—1865 годы)]
• Борисковский Михаил [www.ref.by/refs/21/36135/1.html Гражданская война в США 1861—1865 годов — Кавалерия конфедерации]

Отрывок, характеризующий Гражданская война в США

«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.