Гражданская война на Дону

<tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Потери</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">

Гражданская война на Дону
Основной конфликт: Гражданская война в России
Парад студенческих дружин Белой армии. Ростов-на-Дону, 1919 год.
Дата	26 октября (8 ноября) 1917−27 марта 1920
Место	Область Войска Донского и прилегающие территории
Причина	Октябрьская революция
Итог	Победа большевиков
Противники
1917—1918: с ноября 1917: Россия (отряды атамана А. М. Каледина) с января 1918: Россия (Добровольческая армия) до мая 1918: Россия (Донское казачье войско) с мая 1918: Всевеликое Войско Донское апрель—ноябрь 1918: Германская империя Австро-Венгрия Украинская держава 1919—1920: Вооружённые силы Юга России (ВСЮР) повстанцы Вёшенского восстания (с 11 марта по 8 июня 1919, затем влились в Донскую армию в составе ВСЮР) Британская империя Франция 1917—1920: РСФСР РСФСР 23.03 — 4.05(30.09) 1918 Донская Советская Республика (до середины апреля — Донская Республика) РПАУ (до осени 1919) Зелёные повстанцы (к весне 1920)
Командующие
П. Н. Краснов А. П. Богаевский С. В. Денисов П. Х. Попов А. М. Каледин † Вёшенское восстание: П. Н. Кудинов М. В. Алексеев † Л. Г. Корнилов † А. И. Деникин П. Н. Врангель В. З. Май-Маевский Л. Д. Троцкий - Наркомвоенмор И. И. Вацетис (главком РККА) В. А. Антонов-Овсеенко С. М. Будённый Б. М. Думенко Н. И. Махно В. Ф. Белаш
Силы сторон
Рейхсхеер апрель−май 1919: Вёшенское восстание: ок. 30000 человек (5 дивизий, 1 бригада, 2 полка) на 1920К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан):</center> ок. 40000 человек Донская армия: ок. 38000 человек ок. 158 орудий ок. 687 пулемётов нерегулярные отряды Троцкого регулярные части РККА части особого назначения РПАУ к весне 1920: 12000 человек

неизвестно

неизвестно

</td></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; text-align: left;">

</td></tr>

</table> Гражданская война на Дону — боевые действия между донским казачеством (в союзе с Белым движением на Юге России) и большевиками преимущественно на территории Области войска Донского, проходившие с ноября 1917 года по весну 1920 года.

Область Войска Донского

Центром области с 1806 года был город Новочеркасск. В 1887 году в состав области из Екатеринославской губернии были переданы Таганрогское градоначальство и Ростовский-на-Дону уезд.

В начале XX века в состав губернии входило 9 округов:

№	Округ	Центр округа	Площадь, вёрст²	Население (1897), чел.
1	Донецкий	ст. Каменская (12 190 чел.)	24 659,3	455 819
2	1-й Донской	ст. Константиновская (9 267 чел.)	15 415,9	271 790
3	2-й Донской	ст. Нижне-Чирская (6 780 чел.)	23 219,7	239 055
4	Ростовский	Ростов-на-Дону (119 476 чел.)	6 012,0	369 732
5	Сальский	ст. Великокняжеская (5 583 чел.)	18 961,0	76 297
6	Таганрогский	Таганрог (51 437 чел.)	12 229,4	412 995
7	Усть-Медведицкий	ст. Усть-Медведицкая (5 805 чел.)	18 082,6	246 830
8	Хопёрский	ст. Урюпинская (11 286 чел.)	15 861,4	251 498
9	Черкасский	Новочеркасск (51 963 чел.)	9 750,3	240 222

Февраль — октябрь 1917 года

Февральская революция 1917 года и падение российской монархии ознаменовали конец единоначалия Донского войскового Круга, привели к расколу и поляризации общества и власти. С весны 1917 года на территории Области Войска Донского формируется несколько структур, претендующих на власть:

1. Временного правительства (областной и девять окружных);
2. Советы рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов;
3. Донской войсковой Круг (съезд) и его исполнительные органы: Войсковое правительство и Донской областной атаман;
4. органы городского самоуправления — городские думы и их исполнительные органы.

В мае 1917 года Областной съезд крестьян принял решение об отмене частной собственности на землю, однако Донской войсковой Круг объявил земли Дона «исторической собственностью казаков» и принял решение об отзыве казаков из аппарата Временного правительства и из Советов. Это привело к обострению соперничества двух властных структур — Войскового правительства и Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов.

Тогда же на Дон вернулся генерал Каледин, отстранённый от командования 8-й армией за то, что не принял Февральскую революцию и отказался выполнять распоряжения Временного правительства о демократизации в войсках. В конце мая Каледин принял участие в работе Донского Войскового Круга и, уступив уговорам казачьей общественности, согласился на избрание войсковым атаманом.

1 сентября 1917 года военный министр Временного правительства А. И. Верховский приказал арестовать Каледина за причастность к корниловскому выступлению, однако Войсковое правительство отказалось выполнить приказ, и 4 сентября А. Ф. Керенский его отменил при условии «ручательства» Войскового правительства за Каледина.

20 октября (2 ноября) 1917 г. во Владикавказе был учреждён Юго-Восточный союз казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей как государственно-территориальная единица, управляемая на принципах конфедерации. Заявленной целью ЮВС была борьба с «анархо-большевизмом» на территории казачьих войск — членов Союза, взаимная поддержка для сохранения порядка и законности внутри Союза и доведение России до Учредительного Собрания. В своей декларации он провозгласил: «Гарантируя своим членам полную независимость их внутренней жизни, Союз обязуется содействовать им в подготовке их внутреннего устройства как самостоятельных штатов будущей Российской демократической федеративной республики». После провозглашения Советской власти на Дону, Кубани, Тереке (январь−март 1918) Юго-Восточный союз прекратил существование.

Ноябрь — декабрь 1917 года

Общественно-политическая ситуация

В первые месяцы после Октябрьской революции антибольшевистские силы не имели значительной социальной опоры, поэтому их попытки организовать сопротивление в казачьих областях были сравнительно слабыми.

Обстановка на Дону в этот период была крайне противоречивой. В главных городах преобладало «пришлое» население, чуждое коренному населению Дона как по своему составу, особенностям быта, так и по политическим настроениям. Здесь — особенно в Ростове и Таганроге — господствовали социалистические партии, с недоверием относившиеся к казачьей власти. Меньшевики численно преобладали во всех думах Донской области, центральных бюро профсоюзов и во многих Советах, а если где-то уступали эсерам, то всё равно занимали руководящие посты. Рабочее население Таганрогского округа поддерживало большевиков. В северной части Таганрогского округа находились угольные копи и шахты южного выступа Донбасса. Ростов стал центром протеста иногородних против «казачьего засилья». Местные большевистские руководители могли рассчитывать на поддержку солдат из запасного полка, размещённого в городе. Донские умеренные социал-демократы, как и в центре, не были едины в оценке Петроградского восстания и его последствий. Председатель Новочеркасского меньшевистского комитета А. Ф. Самохин, выражая общее мнение донских меньшевиков-оборонцев, говорил, что считает невозможным участие в Советах, занявших враждебную позицию по отношению к Учредительному собранию. В то же время большевиками Ростово-Нахичеванского Совета рабочих и солдатских депутатов был создан Военно-революционный комитет (ВРК).

Городские думы области, в которых меньшевики заняли прочные позиции, развернули антибольшевистскую пропаганду. В резолюции, принятой Новочеркасской думой по предложению социалистического блока, указывалось, что большевистское выступление накануне созыва Учредительного собрания — это попытка заменить голос всего народа голосом отдельных групп, измена делу демократии. На чрезвычайном собрании Нахичеванской думы, Совета и профсоюзов города 27 октября 1917 года петроградское восстание расценили как «вид политического авантюризма», выразив опасение, что под флагом борьбы с большевиками, несомненно, активизируются и противники демократии. Лидеры местных меньшевиков — председатель Ростовской думы Б. С. Васильев, который и в дооктябрьский период на практике проводил идею соглашения с правительством Каледина, и П. С. Петренко, председатель Ростово-Нахичеванского Совета рабочих и солдатских депутатов и одновременно председатель Общественного комитета (объединявшего Ростово-Нахичеванский Совет рабочих и солдатских депутатов и буржуазный Гражданский комитет) — в октябрьские дни 1917 года рассматривали возможность совместных с Войсковым правительством действий против установления большевистского режима. При этом оба понимали, что вслед за разгромом большевистских организаций такая же судьба может ожидать и меньшевистские организации. Вместе с тем умеренные социал-демократы не желали поддерживать и Советскую власть, так как продолжали считать переход к социализму в России преждевременным. Поэтому меньшевики призывали свои организации играть роль «третьей силы», которой чужды и большевизм и кадетско-калединская диктатура. Выражением такой «третьей силы» они считали «всенародный областной орган управления, в состав которого входили бы представители всего населения Дона». Иными словами, противостояние атаманской власти и большевиков меньшевики стремились устранить мирными методами, обращаясь с воззваниями к населению и, в первую очередь, к Войсковому атаману. При этом идея соглашения с Войсковым правительством не пользовалась популярностью среди левого крыла меньшевистской партии — меньшевиков-интернационалистов, которые считали необходимым одновременно участвовать и в большевистских Советах, и в комитетах по защите Учредительного собрания, не доверяя власти Круга, а некоторые вообще требовали объединения с большевиками для борьбы с Калединым.

Действия Войскового правительства

25 октября (7 ноября) 1917 года атаман А. М. Каледин выступил со следующим обращением: «Ввиду выступления большевиков с попытками низвержения Временного правительства… войсковое правительство, считая такой захват власти большевиками преступным…, окажет… полную поддержку… Временному правительству… войсковое правительство временно, до восстановления власти Временного правительства и порядка в России, …приняло на себя полноту исполнительной государственной власти в Донской области».

26 октября (8 ноября), в то время как в Ростове Совет попытался взять власть в свои руки, Каледин из Новочеркасска ввёл военное положение в углепромышленном районе области, разместил в 45 пунктах войска и установил контакты с казачьим руководством Оренбурга, Кубани, Астрахани, Терека.

27 октября (9 ноября) Каледин по телеграфу пригласил Временное правительство и членов Временного Совета Российской Республики в Новочеркасск для организации борьбы с большевиками.

28 октября (10 ноября)28 октября Войсковое правительство ликвидировало Макеевский Совет, ряд рудничных Советов, арестовало делегатов, среди которых были не только большевики, но и меньшевики. 31 октября (13 ноября) были арестованы делегаты Дона, возвращавшиеся со II Съезда Советов.

2 (15) ноября Каледин издал приказ о введении военного положения в Донской области. В Донбассе и других промышленных центрах были размещены воинские части. Генерал Назаров с казачьей сотней расположился в Таганроге, генерал Потоцкий — в Ростове. Ликвидировались Советы, закрывались рабочие организации, их активисты увольнялись с работы и вместе с семьями высылались за пределы области. Делегации донецких горняков искали защиты в Петрограде и Киеве. Политики Центральной рады, рассматривавшие Донское правительство в качестве потенциального партнера в будущей федерации, старались его урезонить переговорами и уговорами, что не слишком помогало. Эпицентром напряжённости стал самый крупный город Области — Ростов.

На состоявшейся 3 (16) ноября конференции Донского комитета РСДРП под председательством меньшевика П. В. Заварзина было отмечено, что введение военного положения властью Войскового круга может при сложившейся ситуации привести к возникновению очагов междоусобицы на юге России. В то же время делегаты согласились с Б. С. Васильевым в том, что партия «со всей решимостью должна отмежеваться от всякой идейной близости с большевизмом и признать лишь технические соглашения с ними».

Начало деятельности Алексеевской организации

2 (15) ноября в Новочеркасск из Петрограда прибыл генерал М. В. Алексеев, сразу же обратившийся за помощью к Каледину в создании добровольческих формирований для борьбы с большевиками. Каледин, однако, отказал ему в просьбе «дать приют русскому офицерству», сославшись на то, что казаки-фронтовики устали от войны и ненавидят «старый режим», а потому донские полки, что возвращаются с фронта, защищать Донскую область от большевиков не желают и расходятся по домам. Каледин попросил Алексеева «не задерживаться в Новочеркасске более недели» и перенести формирование добровольческих сил за пределы области. Несмотря на холодный приём, Алексеев немедленно приступил к практическим шагам. Уже 2 (15) ноября он опубликовал воззвание к офицерам, призывая их «спасти Родину» (см. статью Алексеевская организация).

Нейтралитет казачества в отношении Советской власти

Войсковому атаману не удавалось поднять казаков-фронтовиков на борьбу против большевистской власти: казачьи части, возвращаясь с фронта, расходились по домам, поскольку казаки, уставшие от войны, не хотели драться с большевиками, прекратившими военные действия против Германии и распустившими армию по домам. Многие полки без сопротивления сдавали оружие по требованию небольших красных отрядов, стоявших заслонами на железнодорожных путях, ведущих в Донскую область.

Первые декреты Советской власти склонили основную массу казаков на сторону Советов. Среди казаков-фронтовиков широкое распространение получила идея «нейтралитета» в отношении советской власти. Большевики, со своей стороны, стремились всемерно использовать это колеблющееся настроение рядового казачества, восстановить его беднейшую часть (так называемое «трудовое казачество») против зажиточной, внушить мысль, что Войсковое правительство составлено из «классовых врагов».

Тем временем само Войсковое правительство раздирали межпартийные противоречия, а «иногороднее» крестьянство не было удовлетворено сделанными ему уступками (широкий прием в казаки, участие в станичном самоуправлении, передача части помещичьих земель), требуя радикальной земельной реформы.

7 (20) ноября атаман Каледин, прекратив попытки связаться с остатками низложенного Временного правительства, обратился к населению Области с заявлением о том, что Войсковое правительство не признаёт большевистскую власть, а поэтому Область провозглашается независимой до образования законной российской власти.

Выборы в Учредительное собрание

До середины ноября местные большевики не решались на вооружённое выступление, сосредоточив внимание на организации революционных и демократических сил вокруг ВРК в преддверии выборов в Учредительное собрание. Результатов выборов ожидало и Войсковое правительство, чтобы, оценив соотношение политических сил в регионе, приступить к созданию представительных органов власти в области.

Выборы в Учредительное собрание в Донской области проходили 12-14 (25-27) ноября. Получив их предварительные результаты, Каледин 14 (27) ноября созвал экстренное заседание Войскового правительства с участием общественных деятелей, где признал: «Мы не думали, что большевистское движение найдёт поддержку у населения и разрастётся до таких размеров». Присутствовавшие на совещании представители меньшевистской партии совместно с правыми эсерами предложили заключить соглашение с Войсковым правительством, которое должно отменить военное положение в области и организовать власть на представительных началах всего населения области, а не только казачества. Однако Каледин настаивал на непризнании Совета народных комиссаров и на необходимости восстановления в России коалиционного правительства. Соглашение между умеренными социалистами и Войсковым правительством, таким образом, не было достигнуто.

Восстание против Каледина

Видя отсутствие желание власти идти на компромисс, часть меньшевиков приняла решение пойти на временный союз с большевиками. Идею создания широкого фронта сил для борьбы с Калединым рассматривали и донские большевики, при этом часть из них считала, что следует немедленно начать военные действия и осуществить наступление на Новочеркасск, тогда как другие были против форсирования событий.

15 (28) ноября состоялось совещание представителей ВРК, областного военного комитета, исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов, на котором была создана организационная структура — Военно-революционный комитет (ВРК) объединённой демократии, назвавшая себя правительством объединённых демократических сил и предложившая населению не исполнять распоряжения Войскового правительства. Меньшевики настаивали на мирном разрешении конфликта и намеревались вступить в переговоры с представителем Войскового правительства генералом Потоцким. Однако как стало известно из Новочеркасска, 20 ноября (3 декабря) казачьей сотней по приказу Войскового правительства были насильственно разоружены солдаты 272-го и 273-го запасных пехотных полков. 24 ноября (7 декабря) в Ростов прибыли корабли Черноморского флота, направленные сюда в помощь большевикам по решению Общечерноморского съезда. Флотилией в составе эскадренного миноносца «Капитан Сакен», двух тральщиков, нескольких мелких судов и десантного отряда моряков командовала избранная Общечерноморским съездом «комиссия пяти» во главе с матросом-большевиком В. Е. Драчуком. Меньшевистские лидеры оценили приход флотилии как доказательство возможности перехода большевиков к военным действиям.

Донское правительство расценило вмешательство Черноморского флота нарушением своего суверенитета и через революционную Ставку заявило протест Совнаркому. Комиссар казачьих войск при Ставке Шапкин вручил Крыленко документ, в котором говорилось, что «22 ноября в Таганрогский порт вошло несколько вооруженных траллеров, посланных Черноморским флотом против Донского войскового правительства… другой отряд направился к Ростову… Кроме того, из самых разнообразных источников поступают известия о том, что против Дона собираются войска с севера… чтобы установить на Дону господство принципов социал-демократов большевиков».

Матрос В. В. Роменец, избранный черноморским Центрофлотом «главным народным комиссаром Черноморского флота», лишь 23 ноября (6 декабря) проинформировал Совнарком о своем избрании и в последующие дни сообщал о поднявшемся на флоте «возбуждении против калединской авантюры» и о том, что местными «высшими демократическими организациями были приняты кое-какие меры, чисто демонстративные. В настоящее время посылается ещё флотилия в Азовское море, но уже предвидится и столкновение… прошу сообщить… товарищи, что в этом плане предпринято с Вашей стороны, а также как действовать и что предпринимать в дальнейшем Черноморскому флоту, ибо страсти разгораются… я не имею никаких от Вас распоряжений. Быть может мы… и ошибаемся, хотя и думаем, что нет». Нарком Троцкий потребовал от гдавковерха Крыленко «не входить ни в какие переговоры с контрреволюционными заговорщиками… одним ударом положить конец преступным действиям калединцев и корниловцев… контрреволюционному мятежу Дутова». Он предложил Крыленко «немедленно двинуть по направлению к Москве, Ростову-на-Дону и Оренбургу такие силы, которые, не колебля нашего фронта, были бы достаточно могущественны, чтобы в кратчайший срок стереть с лица земли контрреволюционный мятеж казачьих генералов и кадетской буржуазии» и поручил для этого «запросить Украинскую Раду, считает ли она себя обязанной оказывать содействие в борьбе с Калединым или же намерена рассматривать продвижение наших эшелонов на Дон как нарушение своих территориальных прав». Предписание Совнаркома главному комиссару Черноморского флота последовало 26 ноября (9 декабря): «Действуйте со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху. Каледин, Корнилов, Дутов — вне закона… На ультиматум отвечайте самым сильным, смелым революционным действием».

24 ноября (7 декабря) на заседании ВРК большевики предложили предъявить Каледину 24-часовой ультиматум: военное положение в Донской области отменить, а Войсковому правительству — отказаться от притязаний на власть. После принятия этого решения вечером 25 ноября (8 декабря) эсеро-меньшевистский центр заявил о своём выходе из ВРК. Левые эсеры продолжали работать под руководством большевиков.

Тем временем в ночь с 25 на 26 ноября (с 8 на 9 декабря) 1917 года отряд казаков и юнкеров разгромил помещение Ростово-Нахичеванского Совета, убив несколько красногвардейцев.

26 ноября (9 декабря) ростовские большевики объявили, что власть в Области переходит в руки Ростовского военно-революционного комитета. Попытки думских делегаций в большевистский ВРК и к Войсковому правительству предотвратить гражданскую войну окончились неудачей, хотя 27 ноября (10 декабря) было решено послать думские делегации в большевистский ВРК и к Войсковому правительству. Однако генерал Потоцкий занял уклончивую позицию, а большевики заявили, что о переговорах не может быть и речи, так как Каледин требовал разоружения Красной гвардии и возвращения Черноморской флотилии к месту постоянной стоянки. В результате 28 ноября (11 декабря) Ростовская дума постановила соблюдать нейтралитет.

Казачьи части, однако, отказались участвовать в подавлении восстания, и атаман Каледин был вынужден обратиться к генералу М. В. Алексееву за помощью. Был срочно сформирован отряд офицеров и юнкеров в 400—500 штыков, к ним присоединилась донская молодежь — гимназисты, кадеты, позднее подошли несколько казачьих частей. Упорные бои развернулись в районе Нахичевани, город несколько раз переходил из рук в руки, пока в ночь на 28 ноября (11 декабря) он не был окончательно взят революционными войсками. Юнкера отступили к Новочеркасску. Утром 28 ноября (11 декабря) калединцы были выбиты со станции Ростов. Однако Каледин, не примирившись с поражением, подтянул к Ростову подкрепления. В течение трёх дней красногвардейцы и черноморцы вели тяжёлые бои с превосходящими силами белых, испытывая острый недостаток в людях и боеприпасах. 2 (15) декабря революционные отряды, оставшись без боеприпасов, отступили из Ростова. Калединцы захватили также Таганрог и значительную часть Донбасса. С этого дня Алексеевская организация завоевала право на легальное существование.

Прибытие Корнилова. Создание «триумвирата»

6 (19) декабря на Дон прибыл генерал Л. Г. Корнилов, сразу же подключившийся к деятельности генерала Алексеева.

18 (31) декабря Каледин, Алексеев и Корнилов вошли в так называемый «триумвират», который встал во главе Донского гражданского совета, созданного для руководства Белым движением на всей территории бывшей Российской империи и претендовавшего на роль всероссийского правительства. С ним вступили в контакт страны Антанты, прислав в Новочеркасск своих представителей.

20 декабря 1917 года (2 января 1918 года) приказом атамана Каледина № 1058 было разрешено формирование на территории Донской области добровольческих отрядов. Официально о создании «Добровольческой армии» и об открытии записи в неё было объявлено 24 декабря 1917 года (6 января 1918 года).

Однако «нейтралитет» казаков помешал Алексееву и Корнилову сформировать на Дону действительно многочисленную армию из добровольцев. Добровольческая армия воспринималась казаками как не вполне демократический институт, посягавший на их казачьи вольности, инструмент большой политики, до которой им не было дела. Казачество, наблюдая за серьёзными военными приготовлениями Советской власти в южном направлении, полагало, что они направлены лишь против «непрошеных пришельцев» — добровольцев. Этому взгляду не чуждо было и само Временное донское правительство, надеявшееся соглашательством с местными революционными учреждениями и лояльностью в отношении советской власти примирить её с Доном и спасти область от нашествия большевиков. В результате в Добровольческую армию вступило лишь около 5 тысяч офицеров, юнкеров и учащихся старших классов. Не удержавшись на Дону, Добровольческая армия в феврале 1918 года двинулась в поход на Кубань, рассчитывая на поддержку кубанских казаков, однако и эти расчёты не оправдались: кубанские казаки, как и донские, не хотели воевать против новой власти. Добровольцам, находившимся во враждебном окружении местного крестьянского населения и возвратившихся с фронта революционно настроенных частей старой армии, пришлось вести на Кубани тяжёлую партизанскую войну на выживание.

Начало действий советских войск против Каледина

В декабре 1917 года правительство Советской России рассматривало как основные оплоты контрреволюционных сил Донское правительство атамана Каледина и Украинскую Центральную раду.

26 ноября (9 декабря) 1917 Совнарком РСФСР выступил с обращением ко всему населению «О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина, Корнилова, Дутова, поддерживаемым Центральной Радой»:

В то время, как представители рабочих, солдатских и крестьянских депутатов советов открыли переговоры с целью обеспечить достойный мир измученной стране, враги народа империалисты, помещики, банкиры и их союзники — казачьи генералы предприняли последнюю отчаянную попытку сорвать дело мира, вырвать власть из рук советов, землю из рук крестьян и заставить солдат и матросов и казаков истекать кровью за барыши русских и союзных империалистов. Каледин на Дону, Дутов на Урале подняли знамя восстания… Каледин ввёл на Дону военное положение, препятствует доставке хлеба на фронт и собирает силы, угрожая Екатеринославу, Харькову и Москве. К нему на помощь прибыл, бежавший из заключения, Корнилов, тот самый, который в июле ввел смертную казнь и шел походом на революционный Петроград…
Рабочие, солдаты, крестьяне! … Совет Народных Комиссаров распорядился двинуть необходимые войска против врагов народа. Контрреволюционное восстание будет подавлено и виновники понесут кару, отвечающую тяжести их преступления.
Совет Народных Комиссаров постановил:
Все те области на Урале, Дону и других местах, где обнаружатся контрреволюционные отряды, объявляются на осадном положении.
Местный революционный гарнизон обязан действовать со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху.
Какие бы то ни было переговоры с вождями контрреволюционного восстания или попытки посредничества безусловно воспрещаются.
Какое бы то ни было содействие контрреволюционерам со стороны мятежного населения или железнодорожного персонала будет караться по всей тяжести революционных законов.
Вожди заговора объявляются вне закона.

6 (19) декабря 1917 СНК РСФСР образовал Южный революционный фронт по борьбе с контрреволюцией. Главнокомандующим войсками фронта был назначен В. А. Антонов-Овсеенко. В его непосредственном подчинении находился Революционный полевой штаб. 6 (19) декабря 1917 во главе южной группы войск Антонов-Овсеенко прибыл в Харьков, где съезд Советов провозгласил советскую власть на Украине, после чего передал командование войсками, дислоцированными на Украине, своему начальнику штаба подполковнику М. А. Муравьёву, а сам возглавил борьбу против казачьих войск Дона.

Ближайшая задача состояла в том, чтобы отрезать Украину от Дона и охватить Донскую область с нескольких сторон. Первоначально общая численность сил, направленных на Украину и Дон, составляла не более 6-7 тысяч штыков и сабель при 30-40 орудиях и нескольких десятках пулемётов — в основном это были сохранившие боеспособность части старой армии, выделенные с фронта и из тыловых запасных полков. По мере продвижения они увеличивались за счёт местных отрядов Красной гвардии Донбасса и присоединения большевистски настроенных местных гарнизонов.

К сосредоточению войск приступили ещё в начале декабря, но исходное положение колонны (так именовались высшие оперативные соединения в войсках Антонова-Овсеенко) заняли лишь в 20-х числах.

Главные силы Каледина группировались на Воронежском направлении. Их тыл обеспечивала формирующаяся в Новочеркасске и Ростове Добровольческая армия, к тому времени насчитывавшая до 2 тыс. бойцов. Мелкие партизанские отряды донских добровольцев и несколько регулярных казачьих частей занимали Горлово-Макеевский район Донбасса, откуда они ранее вытеснили отряды Красной гвардии. Внутреннее состояние калединских частей, однако, исключало возможность широких активных действий.

К 25 декабря 1917 года (7 января 1918 года) Антонов-Овсеенко почти без сопротивления занял Донецкий бассейн. Отсюда он намеревался, действуя колоннами Сиверса и Саблина, уничтожить основные силы Каледина на Воронежском направлении. Дальнейшее продвижение, однако, замедлилось как в силу сопротивления противника, так и в силу своеобразия условий начального периода гражданской войны: боевые стычки сменялись переговорами и самовольными перемириями, которые заключали части обеих сторон друг с другом. В результате активно действовать начала только колонна Сиверса, но и она сильно уклонилась к югу от намеченного направления, причём в среде её частей, выделенных из старой армии, началось разложение. Противник, воспользовавшись этим обстоятельством и собрав небольшие боеспособные резервы, короткими ударами осадил назад обе колонны Антонова-Овсеенко. Однако главная масса сил Каледина не обнаруживала желания воевать. В отношении неё была развёрнута активная агитационная работа, в которой приняли участие члены Донского ревкома.

10 (23) января 1918 года в ст. Каменской был созван Съезд фронтового казачества, который объявил себя властью в Донской области, объявил атамана Каледина низложенным, избрал казачий Военно-революционный комитет во главе с подхорунжим Ф. Г. Подтёлковым и 24-летним прапорщиком М. В. Кривошлыковым и признал власть Совнаркома.

Новый ревком отражал преимущественно настроения середняцкого казачества; он не наладил взаимодействия с иногородними и рабочими, которые могли оказать ему действительную поддержку, и даже отрицательно отнесся к их военной организации; донские же части настолько разложились, что не желали драться ни на той, ни на другой стороне. Поэтому Каледину опять удалось достигнуть со своими летучими отрядами местного успеха, вытеснив Донревком 15 (28) января 1918 из пределов Донской области.

Окончательно разложившиеся донские части были заменены на фронте частями Добровольческой армии. Эта мера позволила оборонявшимся остановить продвижение колонн Сиверса и Саблина. В это время, однако, в Таганроге, в тылу белых войск, вспыхнуло восстание, а кроме того, обе колонны усилились волной новых подкреплений с Украины и из центра. 21 января (3 февраля) 1918 колонна Сиверса вновь двинулась вперед и 26 января (8 февраля) 1918 установила связь с восставшими в Таганроге. Положение белых ухудшалось с каждым днём: казачьи эшелоны, стремившиеся проникнуть на Дон с фронта мировой войны, разоружались в пути. С Кавказа, однако, грозила действительная опасность: образовавшийся в Царицыне штаб «Юго-восточной» армии сосредоточивал в районе ст. Тихорецкой 39-ю пехотную дивизию старой армии с Кавказского фронта, чтобы перерезать сообщение Дона с Кубанью, захватив Батайск.

28 января (10 февраля) 1918 года отряды красных заняли Таганрог и начали наступление на Ростов. Сопротивление белых на подступах к Новочеркасску и Ростову было окончательно сломлено, но колонны Сиверса и Саблина медленно приближались к этим пунктам, которые были взяты лишь 10 (23) февраля (Ростов) и 12 (25) февраля (Новочеркасск), тогда как Батайск ещё 31 января (13 февраля) 1918 был занят частями 39-й пехотной дивизии.

Малочисленные отряды Добровольческой армии уже не могли сдерживать наступление красных войск, и 28 января (10 февраля) генерал Корнилов известил Каледина, что добровольцы уходят на Кубань.

Решение Алексеева и Корнилова увести Добровольческую армию на Кубань лишило Каледина последней надежды. Потеряв поддержку фронтового казачества и не видя возможности остановить отряды большевиков, 29 января (11 февраля) атаман А. М. Каледин сложил с себя полномочия войскового атамана и в тот же день застрелился (по другим данным А. М. Каледин был убит в результате третьего покушения).

Первые успехи Советов

В начале 1918 года отрядам Красной армии за счёт поддержки населения, подавляющего численного превосходства и хорошего снабжения боеприпасами со складов старой армии удалось подавить очаги антибольшевистского сопротивления, в частности - установить Советскую власть на Дону и Кубани. Ликвидация первых очагов сопротивления, однако, не была доведена до конца из-за слабости Советской власти и низкой боеспособности советских войск. Добровольческая армия сумела выжить и сохранить основные офицерские кадры.

Развитие событий на Дону (отсутствие поддержки со стороны казачества, победа Советов, гибель командира единственной боеспособной части атамана генерала Каледина полковника Чернецова, а затем и самоубийство самого атамана) вынудило Добровольческую армию оставить Дон и выдвинуться в Кубанский край для создания здесь базы для дальнейшей борьбы с большевиками. 9 (22) февраля 1918 года генерал Корнилов во главе Добровольческой армии выступил в Первый Кубанский поход.

12 (25) февраля отрядом самозванного «красного атамана» Голубова Н. М. был захвачен Новочеркасск. На следующий день в город вошли красногвардейцы и матросы. Казаки Голубова не дали большевикам расстрелять офицеров, арестованных на гауптвахте. Погибли только взятые в первый день, среди них атаман А. М. Назаров и с ним шесть генералов и штаб офицеров. Красная гвардия распоряжалась в городе не больше двух-трех суток. В дальнейшем дежурные сотни голубовцев решительно препятствовали арестам и грабежам до тех пор пока красные не ушли из города.

12 (25) февраля добровольческий отряд во главе с походным атаманом Войска Донского генерал-майором П. Х. Поповым (начальник штаба — полковник В. И. Сидорин) численностью 1727 человек боевого состава уходит из Новочеркасска в Сальские степи (см. Степной поход). Этим походом началась вооруженная борьба донского казачества против Красной Армии.

Перед рассветом 6 марта (19 марта по н.с.)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) 1918 г. в станице Денисовской в доме калмыцкого гелюна (священника) Голубов Н. М. арестовал заместителя атамана М. П. Богаевского. Он привез его в Новочеркасск и поместил на гауптвахту. Большевики заставили М. П. Богаевского подписать «воззвание» к донским казакам о немедленном переходе на сторону Советской власти, а затем расстреляли (комиссар Яков Антонов вместе с красным командиром Рожинским)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

10 (23) марта Донской областной Военно-революционный комитет провозгласил на территории Области Войска Донского «самостоятельную Донскую советскую республику в кровном союзе с Российской Советской Республикой» (официальное название — Донская Республика). Во главе Донской Республики (с середины апреля — Донская Советская Республика) стал казачий подхорунжий Ф. Г. Подтёлков, занявший должность председателя Совета Народных Комиссаров, а также должность Военного Комиссара новоявленной республики.

Первый съезд Советов рабочих и казачьих депутатов Донской республики, проходивший с 9 (22) апреля по 14 (27) апреля в Ростове, объявляет себя верховной властью Донской Советской Республики, выбирает ЦИК и Совнарком, признаёт Брестский мир, объявляет о национализации промышленных предприятий.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Советская власть продержалась в Ростове на Дону с 10 (23) февраля по 20 апреля (3 мая) 1918 г. и отметилась жестоким, ничем не оправданным большевистским террором.

Уже с конца марта, однако, в ряде донских станиц вспыхивают казачьи восстания, спровоцированные попытками земельного передела, а во многих местах — расстрелами и грабежами со стороны отрядов «красной гвардии». После нескольких недель боёв восставшие казаки окончательно свергли советскую власть в Новочеркасске и объявили о создании Всевеликого Войска Донского. В апреле на базе повстанческих частей и отряда генерала П. Х. Попова, вернувшегося из Степного похода, началось создание Донской армии.

21 апреля (4 мая) 1918 большевики бежали из Ростова, изъяв из кладовых Госбанка в ночь на 18 апреля (1 мая) 1918 все донские дензнаки.

К началу мая западную часть Области Войска Донского, включая Ростов, Нахичевань-на-Дону, Таганрог, Миллерово, Чертково оккупировал германский экспедиционный корпус, вошедший в марте на территорию соседней Украины в соответствии с соглашением, подписанным Украинской радой с Германией и Австро-Венгрией. Руководство Донской Советской Республики, эвакуировавшееся в Царицын, впоследствии перебралось в станицу Великокняжескую и продолжало там свою деятельность до конца июня.

16 мая в Новочеркасске атаманом Всевеликого Войска Донского был избран генерал П. Н. Краснов, сделавший ставку в своей борьбе с большевиками на союз с Германией.

Восстание казаков против Советов

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Среди казаков назревает недовольство начавшимися убийствами, грабежами и насилиями над женщинами, которые творили красногвардейские отряды состоявшие из местных иногородних крестьян-переселенцев из Центральной России и Украины, а также переделом земли на Дону, тем, что крестьяне (т. н. «иногородние») ранее арендовавшие у казаков землю начинают присваивать и обрабатывать казачьи наделы в юртах казачьих станиц. Противоречия в сельской местности нарастают и приводят к многочисленным восстаниям казаков против новой власти. Обстановка усугубляется вступлением на территорию области германских войск: немецкая кавалерия занимает всю западную часть Донецкого округа, немецкие гарнизоны размещаются в станицах Каменской и Усть-Белокалитвенской, в Миллерово, Батайске, немцы занимают Таганрог и Таганрогский округ и оказываются в 12 километрах от Новочеркасска.

Поворот казачества против большевиков позволил Белому движению получить на Дону социальную опору и экономическую базу. Поднявшись на вооружённую борьбу против Советов, донские казаки в мае восстановили атаманскую власть. Избранный атаманом генерал П. Н. Краснов приступил к формированию из казачьих отрядов Донской армии, пользуясь содействием германских войск и наладив с ними обмен зерна на вооружение и боеприпасы. Этим была спасена от гибели Добровольческая армия, закрепившаяся на юге Донской области. В неё вступали не только сотни офицеров, но и тысячи кубанских казаков, вслед за донцами поднявшихся на борьбу против Советов.

21 апреля (4 мая) 1918 г. последние большевики «эвакуировались» из Ростова в Кубанскую область. На следующий день в город вошли дроздовцы. Пройдя через весь Ростов и Нахичевань, и не встретив никакого сопротивления, они ушли в сторону Новочеркасска.

25 апреля (8 мая) казаки Краснова (конница Туроверова) и немецкие части (20-я запасная дивизия, пробывшая в городе до декабря 1918 г.) занимают Ростов. Донская Советская Республика прекращает своё существование.

Казачье правление Краснова

См. также: Всевеликое Войско Донское

26 апреля (9 мая) Временное донское правительство объявило о созыве Круга спасения Дона 28 апреля (11 мая).

27 апреля (10 мая) казачьи отряды занимают Новочеркасск.

28 апреля (11 мая) в Новочеркасске собираются делегаты от станиц и войсковых частей и учреждают Круг Спасения Дона, на котором 3 (13) мая войсковым атаманом избирается генерал-майор П. Н. Краснов, который обращается с письмом к императору Вильгельму с предложением сотрудничества и просьбой о протекторате.

3 (18) мая Кругом Спа­сения Дона на территории Области Войска Донского провозглашено создание независимого государства Всевеликого Войска Донского во главе с атаманом Красновым («демократической казачьей республики», как сказано в приказе атамана Краснова о её созданииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)).

Рассматривалась идея создания конфедерации Всевеликого Войска Донского с Украинской Державой и Кубанской Народной Республикой.

Однако, прогерманская ориентация атамана Краснова служит основой постоянных трений между лидерами Донской области и Добровольческой армии, которая ориентируется на Антанту и не признает мира с немцами.

Были сформированы вооруженные силы нового государства (Донская армия), которые стали действовать против Красной армии в направлении на Царицын и Камышин (см. Оборона Царицына).

Однако в конце 1918 − начале 1919 года Царицынский фронт, на котором действовала Донская армия, рассыпался. Донская армия и многие казаки разошлись по домам.

После неудачного наступления казаков на Царицын, успехов Добровольческой армии на Кубани, а также ухода с Дона немецких частей после Ноябрьской революции в Германии, роль Краснова значительно снижается, и в январе 1919 года он вынужден признать главенство Деникина.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Окончательно решила выбор казачества секретная директива Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 года, а также и последующие действия большевиков по её осуществлению и объявляла опорой советской власти на казачьих землях иногородних (то есть неказаков), а также давала программу жестких репрессивных мер по расказачиванию:

24 января 1919 г. Циркулярно. Секретно. Последние события на различных фронтах в казачьих районах - наши продвижения вглубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск - заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их работы при воссоздании и укреплении Советской власти в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбы со всеми верхами казачества путём поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо: 1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо принять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти. 2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам. 3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселения, где это возможно. 4. Уравнять пришлых "иногородних" к казакам в земельном и во всех других отношениях. 5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи. 6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних. 7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка. 8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания. ЦК постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли. Центральный Комитет РКП РЦХИДНИ. Ф.17. Оп.4. Д.7. Л.5; Ф.17. Оп.65. Д.35. Л.216. Машинописный экз.

Конкретной подписи под директивой («Циркулярным письмом») не было, но Организационным бюро ЦК РКП(б) в то время руководил Яков Свердлов.

В ходе выполнения данной директивы полностью сжигались и уничтожались артиллерийским огнём станицы, хутора и посёлки (а также использовались химические снаряды) и это несмотря на то, что в данной директиве о таких варварских мерах не сказано ни слова — видимо, это негласно подразумевалось. К примеру, 17 (30) мая 1919 г. от красной 33-й дивизии пострадала станица Каргинская (где жила семья Шолоховых), в которой сгорело 20 домов, но начавшийся ливень спас эту станицу от полного сожжения.

Вот ещё один пример подобных руководящих указаний:

Директива Реввоенсовета Южного фронта о мерах по подавлению восстания 16 марта 1919 г. 1 час 35 мин. Весьма секретно. Реввоенсоветам 8-й, 9, 10-й армий Предлагаю к неуклонному исполнению следующее: напрячь все усилия к быстрейшей ликвидации возникших беспорядков путём сосредоточения максимума сил для подавления восстания и путём применения самых суровых мер по отношению к зачинщикам хуторам: а) сожжение восставших хуторов; б) беспощадные расстрелы всех без исключения лиц, принимавших прямое или косвенное участие в восстании; в) расстрелы через 5 или 10 человек взрослого мужского населения восставших хуторов; г) массовое взятие заложников из соседних к восставшим хуторам; д) широкое оповещение населения хуторов станиц и т.д. о том, что все станицы и хутора замеченные в оказании помощи восставшим, будут подвергаться беспощадному истреблению всего взрослого мужского населения и предаваться сожжению при первом случае обнаружения помощи; примерное проведение карательных мер с широким о том оповещением населения. О всех принятых и принимаемых мерах точно информировать Реввоенсовет Южфронта. Член реввоенсовета А.Колегаев. РГВА. Ф.100. Оп.З. Д.100. Л.17−18. Телеграфная лента.

Ещё в сентябре 1918 г. председатель Московского Совета П. Смидович говорил с трибуны ВЦИК: «…Эта война ведётся не для того, чтобы привести к соглашению или подчинить, это война — на уничтожение. Гражданская война другой быть не может».

В начале 1919 года донское казачество объединилось с А. И. Деникиным, обещавшим им автономию. Всевеликое Войско Донское вошло в состав Юга России. Власть на Дону фактически переходит к Вооружённым силам юга России (ВСЮР) под командованием генерала Деникина.

В январе−марте 1919 года войска Южного фронта Красной армии предприняли наступление с целью окончательного разгрома Донской армии, а также против войск Деникина за Донбасс.

В феврале 1919 года из-за неразрешимых противоречий с командованием Добровольческой армии Краснов подаёт в отставку и уезжает с Дона в Эстонию к Юденичу, а позднее в Германию. В Таганроге размещается ставка Деникина. Войска белых начинают наступление на Москву.

Вошедшие в Верхне-Донской округ отряды Красной армии (в состав которых помимо русских и украинцев входили также китайцы, латыши и бывшие австро-венгерские военнопленные(чехи, словаки, сербы, хорваты и пр.)), забирали хлеб (включая семенной) и орудия труда (сеялки, плуги и т. д.), проводили репрессии, в том числе было начато составление расстрельных списков неблагонадёжных казаков, а также произведён ряд многочисленных и массовых расстрелов. В результате, 11 марта 1919 г. вспыхнуло Вёшенское восстание Верхне-Донцов, которое оказалось успешным.

Окончательная победа красных

Осенью 1919 года наступление ВСЮР на Москву было остановлено и белые, оказывая упорное сопротивление, медленно, но неуклонно отступали на юг.

7 января 1920 года Конно-Сводный корпус Б. М. Думенко захватил столицу белого Дона Новочеркасск.

10 января части 1-й Конной армии под командованием С. М. Буденного с боем заняли Ростов-на-Дону.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

7 февраля под общим руководством А. И. Деникина началось контрнаступление ВСЮР. 6−8 февраля Добровольческий корпус генерал-лейтенанта А. П. Кутепова и 3-й Донской отдельный корпус прорвали оборону войск 8-й армии и овладели Ростовом и Нахичеванью.

Однако, 10 февраля по приказу Верховного Командования ВСЮР Ростов-на-Дону был вновь оставлен без боя.

25−27 февраля южнее стратегически важного Среднего Егорлыка происходит Егорлыкское сражение — самое крупное за всю историю Гражданской войны встречное конное сражение численностью до 25 тысяч сабель с обеих сторон, в котором белая конница генерала Павлова потерпела поражение и отступила к Егорлыцкой.

К весне 1920 года в тылу белых активно действовала 12-тысячная партизанская армия (т. н. «зелёные»), оказывающая существенную помощь пяти наступающим армиям красных, под ударами которых фронт ВСЮР разваливался, начался массовый переход казаков на сторону «зелёных». Добровольческая армия с остатками казачьих частей отступила к Новороссийску.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В начале Освободительной казачьей борьбы (начало 1918 года) Сальский округ был районом борьбы за свободу. Здесь в степях партизаны Походного Атамана ген. П. X. Попова проделали свой замечательный «Степной поход». Все донские калмыки встали на защиту своих станиц и вошли в отряд ген. П. X. Попова. По очищении Сальского округа при Атамане Краснове, Донские калмыки сформировали два полка: 80-й Зюнгарский и 3-й Донской (1 Донская дивизия) — постоянной армии и конную полусотню в конвой Донского Атамана. Калмыки в составе Донской Армии до самого конца боролись с большевиками. При оставлении родной земли, они целым народом, с семьями покинули свои станицы и отходили при армии до Новороссийска. Оставленные Главным командованием Белой армии на берегу Новороссийского мола, большая часть их погибла, приняв от большевиков мученическую смерть. В эмиграции донских калмыков насчитывалось немного больше тысячи душ, рассеянных по разным странам, но характерным для них явлением было то, что они оседали заграницей не рассеиваясь, а сохранили большие группы, образовав свои калмыцкие хутора и станицы, а одиночки вошли в общеказачьи организации.

26−27 марта 40-тысячный Добровольческий корпус из Новороссийска ушёл морем в Крым.

Третий донской калмыцкий полк сформированный из сальских казаков-донских калмыков не принял предложение красных о капитуляции и вместе с 3-м Дроздовским полком прикрывал эвакуацию. Однако если 3-й Дроздовский полк, сначала забытый на берегу, был вывезен на миноносце "Пылком", специально вернувшимся за ним генерал-лейтенантом А.П. Кутеповым, то 3-й калмыцкий полк при эвакуации из Новороссийска был оставлен на берегу и большей частью вместе со следовавшими в обозе полка гражданскими беженцами - семьями казаков-калмыков казнен красноармейцами.

Больше повезло 80-му Зюнгарскому полку состоявшему из донских калмыков - казаков, ведшему арьегардные бои и прикрывавшему отход большой партии донских, кубанских и терских казаков в Адлер и их дальнейшую погрузку на суда. Большая часть донских, кубанских и терских полков прижатая к берегу приняла условия капитуляции и сдалась в плен частям Красной армии. 80-й Зюнгарский полк не принял условия капитуляции, не сложил оружие и в полном составе вместе с остатками донских частей был эвакуирован в Крым. В Крыму 80-й Зюнгарский полк в парадном строю прошел перед главнокомандующим ВСЮР П.Н. Врангелем, так как среди эвакуированных их Новороссийска и Адлера частей, кроме этого полка не было ни одной целой и вооруженной части.

На Дону и прилегающих территориях окончательно установилась Советская власть. Всевеликое Войско Донское прекратило своё существование.

Литература

• Венков А. В. [www.ozon.ru/context/detail/id/4143501/ Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год]. — М.: «Вече», 2008. — 496 с. — (История казачества). — 3000 экз. — ISBN 978-5-9533-2098-6.
• Венков А. В.. [militera.lib.ru/h/0/pdf/venkov_av01.pdf Вёшенское восстание]. — М.: «Вече», 2012. — ISBN 978-5-9533-6038-8..
• Донская армия в борьбе с большевиками / Волков С.В.. — Москва: ЗАО Центрполиграф, 2004. — 655 с. — ISBN 5-9524-1360-9.
• Басхаев А.Н. "Калмыки. Под ратным знаменем России".
• Санжа Балыков — «Воспоминания о Зюнгарском полку». Альманах «Белая гвардия», № 8. Казачество России в Белом движении. М., «Посев», 2005, стр. 45-52. Публикация В. Ж. Цветкова.
• [www.novocherkassk.net/viewtopic.php?f=29&t=31613 Денисов С. В. Гражданская война на юге России — Константинополь: Типография «Пресса», 1921.]
• [www.dk1868.ru/history/DOBRININ.htm Добрынин В. В. Борьба с большевизмом на Юге России // Борьба с большевизмом на Юге России. Участие в борьбе Донского казачества. — Прага, 1921.]
• [militera.lib.ru/memo/russian/gul_rb/index.html Гуль Р. Б. Ледяной поход (с Корниловым) // Сайт «Военная литература» (militera.lib.ru) (Проверено 1 февраля 2013)]
• Краснов П. Н. [militera.lib.ru/memo/russian/krasnov_pn2/index.html Всевеликое войско Донское] // Архив русской революции. — Берлин, 1922. — Т. 5. — С. 190−321.
• [www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl706.htm Троцкий Л. Д. «Войско Донское» — Декрет Совета Народных Комиссаров от 3 сентября 1918.]
• Директива Реввоенсовета Южфронта от 16 марта 1919 года — [www.specnaz.ru/article/?1137 цит. по Иванов С. Трагедия казачества // Российская общественно-политическая ежемесячная газета «Спецназ России», август 2007. — № 8 (131).]
• Директива Реввоенсовета 8-й армии № 1522 от 17 марта 1919 года — [www.specnaz.ru/article/?1137 цит. по Иванов С. Трагедия казачества // Российская общественно-политическая ежемесячная газета «Спецназ России», август 2007. — № 8 (131).]
• Решение Донского бюро РКП(б) «Об основных принципах в отношении к казачеству», апрель 1919 года — [www.specnaz.ru/article/?1137 цит. по Иванов С. Трагедия казачества // Российская общественно-политическая ежемесячная газета «Спецназ России», август 2007. — № 8 (131).]

Ссылки

• [www.ruguard.ru/forum/index.php/topic,419.0.html Краткая история партизанского генерала Алексеева пехотного полка // Сайт «Белая Гвардия» (www.ruguard.ru) 23.06.2011.]
• [molodidov-cossacks.com/?p=600 Документы по истории уничтожения казачества : подборка партийных и советских документов 1919 года из российских архивов // Сайт «Обще-казачья станица имени атамана Петра Молодидова» (molodidov-cossacks.com) 03.04.2009.]
• [www.donvrem.dspl.ru/m6/m6.aspx Гражданская война на Дону: подборка научных статей // Донской временник: краеведческий альманах / Донская государственная публичная библиотека. Ростов-на-Дону, 1993-2014.]

См. также

• Донская Советская Республика
• Расказачивание

Отрывок, характеризующий Гражданская война на Дону

Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.