Гражданские протесты в Сирии (2011)

Гражданские протесты в Сирии
Часть Арабской весны
Плакат с призывом к демонстрациям
Дата 15 марта — 29 июля 2011 Место Сирия Причины безработица, коррупция, авторитаризм Цели отставка Башара Асада, проведение демократических реформ, расширение гражданских прав, отмена режима военного положения, равные права с арабами для курдов Характеристика демонстрации, вандализм, дезертирство из армии и полиции Результат начало гражданской войны
Стороны конфликта
Сирийская оппозиция Протестующие Сирийский национальный совет Братья-мусульмане в Сирии Демократический союз Антиправительственные боевики и другие оппозиционные группы	Правительство Сирии Полиция Сирийская армия Главное управление безопасности Национальное бюро безопасности Проправительственные демонстранты Проправительственные боевики (Шабиха)
Ключевые фигуры
неизвестно	Башар Асад
Потери
1800-2100 убитых, тысячи раненых	400-500 убитых

Гражданские протесты в Сирии — начальная фаза социального конфликта в Сирийской Арабской Республике (январь — июль 2011 года).

Первые мирные протесты в Сирии начались в январе — феврале 2011 г. как часть движения Арабская весна. Протестующие выступали против коррупции и нарушений прав человека правительством Башара аль-Асада.

Несмотря на попытки правительства подавить демонстрации, вскоре стало ясно, что ситуация выходит из под контроля, и против протестующих были развернуты регулярные войска. Демонстранты и СМИ также обвиняли сирийское правительство в использовании наёмников, которые избивали и расстреливали участников акций протеста (т. н. Шабиха). Хотя сирийское правительство отрицало их существование, позже его подтвердила ООН.

Насильственные действия правительства привели к массовому дезертирству из армии и появлению вооруженных отрядов оппозиции; конфликт перешёл из фазы гражданского неповиновения в вооруженное восстание. 29 июля 2011 была образована оппозиционная Свободная армия Сирии, после чего конфликт перешел в фазу гражданской войны.

Январь—февраль 2011: начало протестов

Первые антиправительственные выступления в Сирии начались 26 января 2011 года и носили по большей мере случайный характер. Затем в социальной сети Facebook появилась новая группа под именем «Сирийская революция-2011», чьим основным призывом стало желание провести «День гнева» в крупнейших городах Сирии против президента страны Башара Асада. Первые даты для политического флэшмоба были назначены на среду 4 февраля. Однако в назначенный день и час они так и состоялись. По одной из версии, причиной тому стал ливень, по другой – оперативные действия сирийских правоохранительных органов. Демонстрация прошла в Дамаске только 17 февраля, впрочем митинг был быстро разогнан полицией.

Март 2011: первые столкновения

Беспорядки в Дамаске и Алеппо возобновились 15 марта. Первые массовые протесты начались в городе Даръа, который стал известен как «колыбель революции». Причиной протестов стал арест и пытки 15 человек, задержанных ещё 6 марта за антиправительственные граффити. Начались стычки демонстрантов с полицией. 18 марта после пятничной молитвы на демонстрацию вышли тысячи людей, несколько человек были убиты. 20 марта толпа сожгла штаб партии Баас и другие общественные здания. Силы безопасности открыли по толпе огонь на поражение. В результате двухдневных столкновений в Деръа было убито 15 человек.

Небольшие выступления произошли и в других районах страны. Протестующие требовали освобождения политических заключенных, отмены чрезвычайного положения, длившегося более 48 лет, гражданских свобод и пресечения тотальной коррупции правительственных чиновников. 18 марта состоялись массовые акции протеста в городах Банияс, Дамаск, Хасеке, Даръа, Дейр-эз-Зор и Хама. Полиция ответила слезоточивым газом, водометами и избиениями демонстрантов. По меньшей мере 6 человек были убиты, многие получили ранения.

25 марта после пятничной молитвы, по всей стране прошли массовые акции протеста. Только в городе Даръа на улицы вышло более 100 тысяч; по крайней мере 20 демонстрантов были убиты. Протесты прошли и в других сирийских городах, таких как Хомс, Хама, Банияс, Джасим, Алеппо, Дамаск и Латакия. Число погибших составило, в общей сложности, более 70 человек.

Репрессии

Ещё до начала восстания правительство Сирии провело массовые аресты политических активистов и правозащитников, которых правительство Асада объявило «террористами». Были арестованы лидеры политической оппозиции Гассан аль-Наджар, Аббас Аббас и Аднан Мустафа.

После начала массовых протестов правительство развернуло кампанию арестов. По сообщениям правозащитных групп, были арестованы десятки тысяч людей. Был принят закон, позволяющий полиции и любой из 18 спецслужб задерживать подозреваемого в течение восьми дней без ордера. Арестам подверглись, в основном, две группы населения: политические активисты и мужчины в городах, вызывавших наибольшие подозрения властей. Многие из задержанных подвергались пыткам, избиениям и жестокому обращению. По данным Human Rights Watch, на 3 июля 2012 года действовало по меньшей мере 27 пыточных центров сирийских спецслужб.

Президент Асад объявил оппозицию исламскими террористами (Такфир), а себя представил в качестве гаранта светской формы правления. В начале апреля крупные силы безопасности были направлены против палаточных городков в Латакии. В нескольких городах были созданы сети блокпостов для предотвращения демонстраций протеста. Несмотря на репрессии, массовые протесты продолжались в течение месяца в городах Даръа, Банияс, Эль-Камышлы, Хомс, Дума и Хараста.

Уступки

В течение марта и апреля сирийское правительство, надеясь ослабить волнения, предложило ряд политических уступок и реформ. Был сокращен призыв в армию и отправлен в оставку губернатор провинции Даръа. Правительство пообещало освободить политзаключенных, снизить налоги, повысить зарплаты работникам бюджетной сферы, обеспечить больше свободы прессы, а также увеличить возможности для трудоустройства. Из этих обещаний были исполнены лишь немногие.

Правительство, возглавляемое членами религиозного течения алавитов, пошло на некоторые уступки мусульманам-суннитам, составляющим в Сирии большинство населения, а также некоторым национальным меньшинствам. Так, был отменён запрет учителям носить на работе традиционное мусульманское покрывало — никаб. Было закрыто единственное в стране казино. Правительство также предоставило гражданство тысячам сирийских курдов, ранее имевших статус «иностранцев».

Одним из главных требований протестующих была отмена чрезвычайного положения, действовавшего в Сирии в течение почти 50 лет. Закон о чрезвычайном положении давал правительству возможность произвольных арестов и запрета политической оппозиции. 21 апреля 2011 года, после нескольких недель дебатов, Башар Асад подписал указ, отменяющий чрезвычайное положение. Тем не менее антиправительственные протесты продолжались, поскольку активисты движения считали обещания реформ слишком туманными.

Военные операции

Апрель 2011

По мере продолжения протестов сирийское правительство начало использовать для подавления протестов регулярную армию, что стало новым этапом в эскалации конфликта. 25 апреля армия осадила город Даръа, который являлся центром восстания. Солдаты расстреливали демонстрантов и обыскивали дома в поисках восставших; количество арестованных исчислялось сотнями. Впервые против демонстрантов были задействованы танки и снайперы. Спецслужбы начали отключать в жилых кварталах воду, электричество и телефонные линии, а также изымать муку и другие продукты питания. Столкновения между армией и протестующими, часть из которых к тому времени была вооружена, привели к гибели сотен людей. К 5 мая большинство протестов было подавлено и армия была выведена из города, за исключением небольшого гарнизона.

Maй 2011

События подобные тем, что имели место в Даръа (см. выше), происходили также в городах Банияс, Хомс, Телль-Калах, Латакия и других. Насилие над населением городов продолжалось и после окончания активных действий. По данным сирийской организации по правам человека, на конец мая количество убитых превышало 1000 человек.

Июнь — июль 2011

По мере развития восстания силы оппозиции становились более организованными и лучше вооруженными. Первый случай вооруженного выступления оппозиции имел место 4 июня 2011 года в городе Джиср аш-Шугур, близ турецкой границы в провинция Идлиб. Восставшие подожгли управление безопасности после того, как оттуда был открыт огонь по похоронной процессии. В огне погибли восемь сотрудников безопасности; восставшие заняли здание и захватили находившееся там оружие. Столкновения между демонстрантами и силами безопасности продолжалось и в последующие дни. Некоторые офицеры службы безопасности перешли на сторону восставших после того, как сотрудники тайной полиции открыли огонь по солдатам, которые отказались стрелять в мирных граждан. 6 июня суннитская милиция и солдаты-перебежчики устроили засаду на колонну сил безопасности, направлявшуюся в город. Опасаясь мести армии, члены милиции и перебежчики, а также около 10 тыс. жителей города бежали через турецкую границу.

В июне и июле протесты продолжались по мере того, как правительственные войска расширяли свои операции, открывая огонь по демонстрантам и используя против демонстрантов танки. В начале июня осаде подверглись города Растан и Телль-Биса, а также город Мааррет-эн-Нууман. 30 июня массовые протесты вспыхнули в Алеппо — крупнейшем городе Сирии. 3 июля армия применила танки в Хаме, после того, как в городе состоялась массовая демонстрация против Башара аль-Асада.

29 июля группа офицеров, дезертировавших из сирийской армии, объявила о создании Свободной армии Сирии (Free Syrian Army, FSA). Армия была сформирована из военнослужащих сирийской армии, перешедших на сторону восставших. Армия объявила своей целью отстранение от власти Башара аль-Асада.

Отрывок, характеризующий Гражданские протесты в Сирии (2011)

– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]