Морфология иврита

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Грамматика иврита»)
Перейти к: навигация, поиск




Морфология языка иврит схожа по своей структуре с морфологией других семитских языков, особенно ханаанейских (например, арамейского). В истории её формирования можно выделить три этапа: библейский, мишнаитский, современный. Если иврит времён Мишны подвергся влиянию арамейского языка, то современный иврит — европейских, особенно идиша.

Транскрипция в данной статье приведена в соответствии с реконструированным древним (латиницей) и современным (кириллицей) произношением. В современном иврите многие особенности произношения изменились, как то:

  • исчезла долгота гласных;
  • исчезло удвоение согласных (буквы ב, כ, פ‏‎ без дагеша произносятся как «в, х, ф», а с дагешем независимо от его разновидности как «б, к, п»);
  • исчезло различие смычного и спирантного произношения в ג, ד, ת‏‎ (произносятся как «г, д, т» соответственно);
  • изменились правила произношения шва;
  • исчезло различие в произношении согласных в следующих парах: ב/ו, ח/כ, ט/ת, כּ/ק, ס/שׂ‏‎ («в, х, т, к, с»), стали немыми бывшие гортанные א/ע‏‎.

История

С VII до XI века почву для структурирования ивритской грамматики заложили масореты. Уже в IX веке Йехуда бен Курайш поднял вопрос о связях арабского языка и иврита. В X веке Аарон бен Моше бен Ашер закончил формирование тивериадской огласовки, отражающей произношение Танаха.

Первые грамматические трактаты появляются в Средневековье в контексте мидрашим (комментариев к Танаху). Караимская грамматическая традиция возникла в Багдаде эпохи Аббасидов в VII веке. Одним из самых ранних грамматических комментариев к Танаху является Дикдук («грамматика», X в.)[1].

Шломо ибн Гвироль в X веке написал стихотворное изложение ивритской грамматики, состоящее из 400 стихов, разделённых на 10 частей. В XII веке ибн Барун сделал сравнение арабского языка и иврита. В Золотой век ивритской грамматики (XI—XII века) прославились Йехуда Хайюдж, Иона бин Джанах, Абрахам бин Эзра, Йосеф Кимхи, Давид Кимхи, Моше Кимхи[2].

Под влиянием Йоханнеса Буксторфа была сделана попытка структурировать грамматику пост-танахической литературы.

Корень слова

Почти из всех имён и глаголов в иврите можно выделить корень, состоящий из одних согласных (двух, трёх или четырёх). Для составления слова перед, между или после его букв прибавляются гласные и служебные согласные, комбинации которых называются словообразовательными моделями.

В корень могут входить любые буквы алфавита, при этом только 11 могут входить в состав словообразовательной модели. Для них существует мнемоническая фраза אני שלמה כותב‏‎ ānī šəlōmō kōθēv/ани Шломо котэв «я, Шломо, пишу(-щий)» (составлена испано-еврейским философом Шломо ибн Гвиролем)[3].

В состав корня могут входить не любые комбинации согласных — одни из них совместимы, другие нет (это, в основном, звуки, произносимые при схожих положениях речевых органов). Невозможны или редки, в частности, следующие сочетания[4]:

  1. Гортанные: א, ע, ה, ח‏‎;
  2. ג, כ, ק‏‎;
  3. ל, נ, ר‏‎;
  4. ב, מ, פ‏‎;
  5. ת, צ, ס, ש, ט, ז, ד‏‎.

Имя

Род

В иврите есть два рода имён: мужской и женский. У первого нет особых показателей, у второго это окончания -ā и -t (имеются некоторые исключения из этого правила). У прилагательных женский род образуется от мужского прибавлением -ā либо -t.

Число

Типичными окончаниями множественного числа имён мужского и женского рода являются -ִים‏‎ -īm/-им и -וֹת‏‎ -ōθ/-от соответственно, однако имеется большое количество исключений из этого правила. Иногда встречается арамейское окончание мн. ч. -ִין‏‎ -īn/-ин. Если имя имеет одно из двух окончаний женского рода (см. выше), то при присоединении окончания множественного числа окончание женского рода отбрасывается. При присоединении окончаний меняется структура слова, в частности ударение переходит на окончание, и поэтому могут происходить некоторые фонетические явления, описанные выше. Определения согласуются с определяемыми по тому роду, который последние имеют в единственном числе.

Часть слов, в том числе обозначающие парные предметы, имеет двойственное число, которое согласуется как множественное и может даже употребляться вместо множественного. Окончанием двойственного числа является -ַיִם‏‎ -ayim/-а(й)им.

Определённость

Определёнными именами считаются те, которые имеют слитные местоимения или артикль ה‏‎ ha- (огласовка меняется), либо являются именами собственными. Два показателя определённости не могут сочетаться в одном слове. Определение согласуется с определяемым по определённости.

Смихут

Смихут (сопряжённая конструкция) представляет собой комбинацию слов, первое из которых называет «обладателя», а второе «обладаемое», либо в более общем случае второе служит несогласованным определением к первому. Первое слово не может быть определённым, второе может быть как определённым, так и нет. Второй компонент смихута перетягивает на себя ударение, поэтому в первом могут происходить изменения, связанные с фонетическими закономерностями (редукция и т. п.). Кроме того, в первом слове смихута окончание женского рода ה‏‎ -ā/-а превращается в ת‏‎ -at/-ат, а окончание множественного числа ים‏‎ -īm/-им — в י‏‎ -ēy/-эй[3][4].

Степени сравнения

Местоимение

Личные

Раздельные

Раздельные личные местоимения употребляются самостоятельно, не в качестве прямого дополнения, не в смихуте и не с предлогами (в ТаНаХе изредка употребляются). В таблице ниже формы, помеченные как танахические, употребляются там наряду с основными. Формы женского рода множественного числа в современном иврите используются реже.

Лицо Ед.ч. Мн.ч.
1-е אֲנִי‏‎ anī/ани,
тан. אֲנֹוכִי‏‎ anōħī
אֲנַחְנוּ‏‎ anaħnū/анахну
2-е муж. אֲתָּה‏‎ attā/ата אֲתֶּם‏‎ attem/атэм
жен. אֲתְּ‏‎ att/ат אֲתֶּן‏‎ atten/атэн
3-е муж. הוּא‏‎ hū/hу הֶם‏‎ hem/hэм,
тан. הֶמָּה‏‎ hemmā
жен. הִיא‏‎ hī/hи הֶן‏‎ hen/hэн,
тан. הֶנָּה‏‎ hennā
Слитные

Слитные местоимения могут присоединяться к предлогам, а также служить как притяжательные при именах.

В таблице на месте последней буквы слова дан алеф.

Лицо Ед.ч. Мн.ч.
1-е אִי‏‎ -ī/-и אֵנוּ‏‎ -ḗnū/-эну
2-е муж. ָאְך‏‎ -(ә)ħā/(э)ха אְכֶם‏‎ -(ә)ħem/(э)хэм
жен. ְאֵך‏‎ -ēħ/эх אְכֶן‏‎ -(ә)ħen/(э)хэн
3-е муж. ֹאו‏‎ -ō/-о אְהֶם‏‎ -(ә)hem/(э)hэм
тан. אָם‏‎ -ām
жен. ּאָה‏‎ -āh/аh אְהֶן‏‎ -(ә)hen/(э)hэн
тан. אָן‏‎ -ān

Указательные

Вопросительные

Другие

Числительные

Словообразовательные модели

Сеголаты и квазисеголаты

Сеголаты — это двусложные имена, которые имеют ударение на предпоследнем (первом) слоге. Чаще всего, один из их слогов имеет гласный e (сеголь). Они восходят к семитским основам *qatl (имена типа qatel, qetel), *qitl (имена типа qētel, qetel), *qotl/qutl (имена типа qōtel), и это проявляется в некоторых их формах. Непосредственно к этим основам присоединяются слитные местоимения и окончание сопряжённого состояния (смихута) множественного числа י‏‎ -ē(y). Множественное число образуется по модели qətāl+ōθ или īm. Форма сопряжённого состояния единственного числа совпадает со словарной (исключение — слова со второй слабой буквой в корне). Во множественном числе слитные местоимения (кроме כם/כן‏‎, которые присоединяются к форме сопр.сост.) присоединяются к особой форме, образованной от самостоятельной формы множественного числа и единой для всех сеголатов.

Особые формы во множественном числе имеются у слова קׂדֶש‏‎ qṓðeš/кодэш «святость» и у некоторых других.

В случаях, когда вторая буква корня — ה,ע,ח‏‎, её огласовка (сеголь) превращается в патах (краткий a). Если под первой буквой тоже был сеголь, он тоже превращается в патах. В формах, когда под второй буквой должно быть шва, оно превращается в хатаф-патах (сверхкраткое а), а в формах со слитными местоимениями в ед.ч., под влиянием подвижного шва последующей буквы, в простой патах.

Сеголаты со второй коренной י‏‎ образуют основную форму по модели qayil, остальные формы (кроме мн.ч. абс.сост.) с моделью qē(y)l-. Сеголаты со второй ו‏‎ образуют основную форму с qāwel, остальные — с qōl. Часть сеголатов со второй корневой слабой образуют множественное число абсолютного состояния по общей модели, другие же (как זַיִת‏‎ zayiθ/зайит «маслина», עַיִן‏‎ ʕayin/айин «глаз») — от праформы. У слова בַּיִת‏‎ bayiθ/байит «дом» особая форма мн.ч. — בָּתִּים‏‎ bāttīm/батим.

Квазисеголатами называют имена женского рода, оканчивающиеся на сочетание טֶ֫לֶת‏‎, טׂ֫לֶת‏‎ (где ט, ל‏‎ — буквы корня), образовавшиеся из основ *-alt, *-olt, *-ult.

В квазисеголатах при 3-й корневой алеф или йуд первый сеголь превращается в цере, а второй выпадает. Если причастие м.р. образует ж.р. с окончанием -ā, в смихуте всё равно используется вышеописанная форма (с -t).

Единственное число Множественное число
Абсол.сост. Сопр.сост. мой твой ваш Абсол.сост. Сопр.сост. мои твои ваши
סֵפֶר‏‎
sēfer/сэфэр
סֵפֶר‏‎
sēfer-/сэфэр-
סִפְרִי‏‎
sifrī/сифри
ָסִפְרְך‏‎
sifrəħā/сифрэха
סִפְרְכֶם‏‎
sifrəħem/сифрэхэм
סְפָרִים‏‎
səfārīm/сфарим
סִפְרֵי‏‎
sifrē(y)/сифрэй
סְפָרַי‏‎
səfāray/сфарай
ָסְפָרֶיך‏‎
səfāréħā/сфарэха
סִפְרֵיכֶם‏‎
sifrē(y)ħem/сифрэйхэм
קׂדֶש‏‎
qṓðeš/кодэш
קׂדֶש‏‎
qōðeš-/кодэш-
קָדְשִי‏‎
qoðšī/кодши
ָקָדְשְך‏‎
qoðšəħā/кодшэха
קָדְשְכֶם‏‎
qoðšəħem/кодшэхэм
קָדָשִים‏‎
qoðāšīm/кодашим
קָדְשֵי‏‎
qoðšē(y)/кодшэй
קָדָשַי‏‎
qoðāšay/кодашай
ָקָדָשֶיך‏‎
qoðāšéħā/кодашэха
קָדְשֵיכֶם‏‎
qoðšē(y)ħem/кодшэйхэм
מֶלֶך‏‎
méleħ/мэлех
מֶלֶך‏‎
meleħ-/мэлех-
מַלְכִּי‏‎
malkī/мальки
מַלְכְּךָ‏‎
malkәħā/малькэха
מַלְכְּכֶם‏‎
malkәħem/малькэхэм
מְלָכִים‏‎
mәlāħīm/млахим
מַלְכֵּי‏‎
malħē(y)/мальхэй
מְלָכַי‏‎
mәlāħay/млахай
מְלָכֶיךָ‏‎
mәlāħéħā/млахэха
מַלְכֵיכֶם‏‎
malħē(y)ħem/мальхэйхэм
נַעַר‏‎
náʕar/наар
נַעַר‏‎
naʕar-/наар-
נַעֲרִי‏‎
naʕarī/наари
נַעַרְךָ‏‎
naʕarәħā/наарэха
נַעַרְכֶם‏‎
naʕarәħem/наарэхэм
נְעָרִים‏‎
nәʕārīm/нэарим
נַעֲרֵי‏‎
naʕarē(y)/наарэй
נְעָרַי‏‎
nәʕāray/нэарай
נְעָרֶיךָ‏‎
nәʕāréħā/нэарэха
נַעֲרֵיכֶם‏‎
naʕarē(y)ħem/наарейхэм
צַיִד‏‎
sˤáyið/цайид
צֵיד‏‎
sˤēð-/цэ(й)д-
צֵידִי‏‎
sˤēðī/цэ(й)ди
צֵידְךָ‏‎
sˤēðәħā/цэ(й)дэха
צֵידְכֶם‏‎
sˤēðәħem/цэ(й)дэхэм
צְיָדִים‏‎
sˤәyādīm/цэйадим
צְיָדֵי‏‎
sˤәyāðē(y)-/цэйадэ(й)-
צְיָדַי‏‎
sˤәyāðay/цэйадай
צְיָדֶיְךָ‏‎
sˤәyāðeħā/цэйадэха
צְיָדֶיְכֶם‏‎
sˤәyāðeħēm/цэйадэха
תָּוֶךְ‏‎
tāweħ/тавэх
תּׂוךְ‏‎
tōħ-/тох-
תּׂוכִי‏‎
tōħī/тохи
תּׂוכְךָ‏‎
tōħәħā/тох(э)ха
תּׂוכְכֶם‏‎
tōħәħem/тох(э)хэм
תּׂוכִים‏‎
tōħīm/тохим
תּׂוכֵי‏‎
tōħē(y)-/тохэй-
תּׂוכַי‏‎
tōħay/тохай
תּׂוכֶיְךָ‏‎
tōħeħā/тохэха
תּׂוכֶיְכֶם‏‎
tōħeħem/тохэхэм

Глагол

Основа ивритской глагольной системы — формы перфекта (прошедшего времени) и имперфекта (будущего времени). В неё входят также причастия (заменяют формы настоящего времени) и имена действия. В иврите есть 7 бинъянов (глагольных пород): 3 активные, 3 пассивные и 1 рефлексивный.

Породы

В иврите выделяют семь пород глагола (בניינים‏‎ binyānīm/бинъяним). Для их обозначения применяется корень פעל‏‎, образующий слова со значением действия. Данный корень заимствован из арабской грамматической традиции, он неудобен тем, что содержит гортанный ע‏‎, поэтому на практике для построения парадигм может употребляться корень קטל‏‎ или כתב‏‎. Недостатком первого является его семантика (умерщвление, убийство), а второго — наличие ת‏‎, который может быть и служебным в составе словообразовательной модели.

Породы глаголов иврита принято изображать парами, как показано на схеме ниже: в каждой паре один глагол обозначает действительное действие, а другой — страдательное по отношению к нему. Глаголы породы hiθpaʕʕēl не имеют пары и как правило обозначают действие возвратное (одеваться) или взаимное (переписываться).

Глаголы пород puʕʕal и hufʕal не имеют форм склоняемого инфинитива и повелительного наклонения. Переходными могут быть только глаголы пород pāʕal, piʕʕēl и hifʕīl.

В арабском языке формы, соответствующие ивритским породам puʕʕal и hufʕal, не выделяются в отдельные породы, а считаются формами страдательного залога от аналогов piʕʕēl (породы faʕʕala) и hifʕīl (породы ʔafʕala), при этом там имеется соответствие для nifʕal (порода infaʕala).

Корень: פעל‏‎
действительные возвратная страдательные
פָּעַל‏‎
pa’al
פִּעֵל‏‎
pi’el
הִפְעִיל‏‎
hif’il
הִתְפַּעֵל‏‎
hitpa’el
הֻפְעַל‏‎
huf’al
פֻּעַל‏‎
pu’al
נִפְעַל‏‎
nif’al
побудительные
интенсивные
простые

Па’аль

Эта порода характеризуется тем, что в ней не добавляются дополнительные служебные буквы к корню (кроме, конечно же, приставок и окончаний глагольных форм).

Порода pāʕal в иврите делится на несколько типов по типовой огласовке в перфекте и имперфекте. Первый тип — основной и самый распространённый, глаголы этого типа имеют в перфекте a и в имперфекте ō (например, שמַר - ישמׂר‏‎ šāmar — yišmōr). Второй тип — глаголы типа כָּבֵד - יִכְבַד‏‎ kāvēð — yiħvað), с гласным ē в перфекте (при присоединении окончаний, по закону Филиппи, переходит в а, и тогда совпадает с первым типом) и а в имперфекте. Глаголы второго типа могут быть правильными или иметь 3-й корневой алеф. Третий тип — самый редкий, глаголы с ō в перфекте (он не превращается в а, потому что не связан с i) и а в имперфекте (как и у второго типа), например קַטׂן - יִקְטַן‏‎ qātˤōn — yiqtˤan. Такие глаголы обычно бывают правильные. К глаголам всех трёх групп можно отнести и некоторые пустые глаголы, однако они имеют свои особенности в спряжении.

Глаголы второго и третьего типов в подавляющем большинстве случаев обозначают состояние. Среди глаголов первого типа (а в перфекте) также есть случаи с а в имперфекте, к ним прежде всего относятся глаголы с гортанной 2-й или 3-й корневой.

В современном иврите проявляется тенденция к подведению всех глаголов под первый тип, особенно в формах перфекта.

Ниже даны формы первой породы правильных корней (на примере корня šmr).

Перфект и причастия
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏שָׁמַרְתִּי‏‎‏‎ ‏שָׁמַרְנוּ‏‎‏‎
2 М ‏שָׁמַרְתָּ‏‎‏‎ ‏שְׁמַרְתֶּם‏‎‏‎‏‎
Ж ‏שָׁמַרְתְּ‏‎‏‎ ‏שְׁמַרְתֶּן‏‎‏‎
3 М ‏שָׁמַר‏‎‏‎ ‏שָֽמְרוּ‏‎‏‎
Ж ‏שָֽמְרָה‏‎‏‎
П М ‏‏שׁוֹמֵר‏‎‏‎‏‏‎ ‏שׁוֹמְרִים‏‎‏‎
Ж ‏‏שׁוֹמֶ֫רֶת‏‎‏‎ ‏שׁוֹמְרוֹת‏‎‏‎‏‎
Имперфект и императив
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶשְׁמוֹר‏‎‏‎ ‏נִשְׁמוֹר‏‎‏‎
2 М ‏תִּשְׁמוֹר‏‎‏‎ ‏תִּשְׁמְרוּ‏‎‏‎
Ж ‏תִּשְׁמְרִי‏‎‏‎ תִּשְׁמוֹרנָה‏‏‎
3 М ‏יִשְׁמוֹר‏‎‏‎ ‏יִשְׁמְרוּ‏‎‏‎
Ж תִּשְׁמוֹר‏‏‎ ‏תִּשְׁמוֹרנָה‏‎‏‎
П М ‏שְׁמוֹר‏‎‏‏‎ ‏שִׁמְרוּ‏‎‏‏‎
Ж ‏שִׁמְרִי‏‎‏‏‎ ‏שְׁמוֹרְנָה‏‎‏‎

Глаголы с первой коренной гортанной спрягаются одинаково в перфекте (меняют шва на хатаф-патах в формах мн.ч. 2-го лица), но в имперфекте существует несколько вариантов. Глаголы с первой корневой алеф, при любой гласной после второй коренной (ō или a) огласуют и её, и приставку имперфекта сеголем (в том числе — хатаф-сеголем), а при присоединении окончаний (кроме -nā) — патахом. Семь глаголов (корни ʔbd, ʔby, ʔhb, ʔxz, ʔkl, ʔmr, ʔpy) в имперфекте спрягаются по-особому: алеф не читается, приставка огласуется ō, под второй коренной а. Глаголы с другими гортанными разделяются на два типа: при ō после второй коренной (тип «эфъоль») приставка и гортанная огласуются патахами; в глаголах типа «эфъаль» (с а после второй коренной) приставка и гортанная огласуются сеголями. В форме 1-го лица ед.ч. огласовка приставки и гортанной всегда «сеголь+хатаф-сеголь» (кроме «семи глаголов», в которых в этой форме пишется один алеф, огласованный ō).

Перфект и причастия
Ед.ч. Мн.ч.
1 עָמַ֫דְתִּי‏‎ ‏עָמַ֫דְנוּ‏‎‏‎
2 М עָמַ֫דְתָּ‏‎ עֲמַדְתֶּם‏‎
Ж עָמַדְתְּ‏‎ עֲמַדְתֶּן‏‎
3 М ‏עָמַד‏‎‏‎ ‏עָֽמְדוּ‎‏‎
Ж ‏עָֽמְדָה‏‎‏‎
П М עֹומֵד‏‎‏‎‏‏‎ עֹומְדִים‏‎‏‎
Ж עֹומֶ֫דֶת‎‏‎ ‏עֹומְדׂות‏‎‏‎‏‎
Имперфект (эфъоль)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶעֱמֹד‎‏‎ ‏נַעֲמֹד‏‎‏‎
2 М ‏תַּעֲמֹד‏‎‏‎ תַּעַמְדוּ‏‎
Ж ‏תַּעַמְדִי‎‏‎ תַּעֲמֹ֫דְנָה‏‏‎
3 М ‏יַעֲמֹד‏‎‏‎ ‏יַעַמְדוּ‎‏‎
Ж תַּעֲמֹד‏‎ ‏תַּעֲמֹ֫דְנָה‏‎‏‎
П М עֲמֹד‏‎ עִמְדוּ‎‏‏‎
Ж ‏עִמְדִי‎‏‏‎ עֲמֹ֫דְנָה‏‎
Имперфект (эфъаль)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֶחֱזַק‏‎ נֶחֱזַק‏‎
2 М תֶּחֱזַק‏‎ תֶּחֶזְקוּ‏‎
Ж ‏תֶּחֶזְקִי‎‏‎ תֶּחֱזַ֫קנָה‏‎
3 М יֶחֱזַק‏‎ יֶחֶזְקוּ‏‎
Ж תֶּחֱזַק‏‎ ‏תֶּחֱזַ֫קנָה‎‏‎
П М חֲזַק‏‎ חִזְקוּ‏‎
Ж חִזְקִי‏‎ ‏חֲזַ֫קְנָה‎‏‎
Имперфект (1-алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶאֱסֹר‎‏‎ ‏נֶאֱסֹר‎‏‎
2 М תֶּאֱסֹר‏‎ תַּאַסְרוּ‏‎‏‎‏‎
Ж תַּאַסְרִי‏‎ תֶּאֱסֹ֫רְנָה‏‎
3 М ‏יֶאֱסֹר‏‎‏‎ ‏‏‏יַאַסְרוּ‎‏‎‎‏‎
Ж תֶּאֱסֹר‏‎ ‏תֶּאֱסֹ֫רְנָה‎‏‎
П М אֱסֹר‏‎ אִסְרוּ‏‎
Ж אִסְרִי‏‎ ‏אֱסֹ֫רנָה‎‏‎
Имперфект (7 глаголов)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֹכַל‎‏‎ ‏נֹאכַל‏‎‏‎
2 М תֹּאכַל‏‎ תֹּאכְלוּ‏‎
Ж ‏תֹּאכְלִי‎‏‎ תֹּאכַ֫לְנָה‏‎
3 М ‏יֹאכַל‏‎‏‎ ‏יֹאכְלוּ‎‏‎
Ж תֹּאכַל‏‎ ‏תֹּאכַ֫לְנָה‎‏‎
П М אֱכֹל‏‎ אִכְלוּ‏‎
Ж אִכְלִי‏‎ ‏אֱכֹ֫לנָה‎‏‎

Глаголы со второй корневой гортанной только заменяют шва на хатаф-патах, где это необходимо. Все они относятся к типу «эфъаль» в имперфекте.

Перфект и причастия
Лицо Ед.ч. Мн.ч.
1 בָּחַ֫רתִּי‏‎ ‏בָּחַ֫רְנוּ‏‎‏‎
2 М בָּחַ֫רְתָּ‏‎ בְּחַרְתֶּם‏‎
Ж בָּחַרְתְּ‏‎ בְּחַרְתֶּן‏‎
3 М ‏בָּחַר‏‎‏‎ בָּחֲרוּ‎‏‎
Ж ‏בָּֽחֲרָה‎‏‎
П М בֹּוחֵר‏‎ ‏בֹּוחֲרִים‏‎‏‎
Ж בֹּוחֶ֫רֶת‎‏‎ בֹּוחֲרׂות‏‎‏‎‏‎
Имперфект и императив
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֶבְחַר‏‎ ‏נִבְחַר‎‏‎
2 М ‏תִּבְחַר‏‎‏‎ ‏תִּבְחֲרוּ‎‏‎
Ж ‏תִּבְחֲרִי‎‏‎ תִּבְחַ֫רְנָה‏‏‎
3 М ‏יִבְחַר‏‎‏‎ ‏יִבְחֲרוּ‎‏‎
Ж תִּבְחַר‏‏‎ ‏תִּבְחַ֫רְנָה‏‎‏‎
П М ‏בְּחַר‎‏‏‎ ‏בַּחֲרוּ‏‎‏‏‎
Ж בַּחֲרִי‏‎‏‏‎ ‏בְּחַ֫רְנָה‏‎‏‎

Глаголы с третьей коревой гортанной (кроме глаголов с третьей алеф) практически не отличаются в спряжении от правильных (в имперфекте они спрягаются по типу «эфъаль»). В Танахе зафиксированы формы 2-го лица ед.ч. ж.р., огласованные как שְׁמַעַתְּ‏‎ (предположительно, чтобы указать на два варианта чтения: šāmáʕaθ и šāmaʕt). Спряжение глаголов с третьей корневой алеф существенно отличается: в позиции, где алеф должен иметь шва, он становится немым, удлиняя предшествующую гласную. Нужно обратить внимание на отсутствие лёгкого дагеша после такого алефа, а также ударный сеголь в форме 2-го лица, мн.ч., ж.р. в имперфекте.

Перфект (не алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏שָׁמַעְתִּי‏‎ שָׁמַעְנוּ‏‎‏‎
2 М ‏שָׁמַעְתָּ‏‎‏‎ ‏שְׁמַעְתֶּם‏‎‏‎‏‎
Ж שָׁמַעְתְּ‏‎ שְׁמַעְתֶּן‏‎
3 М ‏שָׁמַע‏‎‏‎ ‏שָֽמְעוּ‏‎‏‎
Ж שָֽמְעָה‏‎‏‎
П М שֹׁומֵעַ‏‎ שֹׁומְעִים‏‎
Ж שֹׁומַעַת‎‏‎ שֹׁומְעֹות‏‎‏‎‏‎
Имперфект (не алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶשְׁמַע‏‎‏‎ ‏נִשְׁמַע‏‎‏‎
2 М ‏תִּשְׁמַע‏‎‏‎ ‏תִּשְׁמְעוּ‎‏‎
Ж תִּשְׁמְעִי‏‎ תִּשְׁמַ֫עְנָה‏‏‎
3 М יִשְׁמַע‏‎ ‏יִשְׁמְעוּ‏‎‏‎
Ж תִּשְׁמַע‏‏‎ ‏תִּשְׁמַ֫עְנָה‏‎‏‎
П М שְׁמַע‏‎‏‏‎ ‏שִׁמְעוּ‏‎‏‏‎
Ж ‏שִׁמְעִי‏‎‏‏‎ שְׁמַ֫ענָה‏‎
Перфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏קָרָאתִי‏‎ קָרָאנוּ‏‎
2 М ‏קָרָאתָ‏‎‏‎ ‏קְרָאתֶם‏‎‏‎‏‎
Ж קָרָאתְ‏‎ קָרָאתָ‏‎
3 М ‏קָרָא‏‎‏‎ קָֽרְאוּ‎‏‎
Ж קָֽרְאָה‏‎
П М קֹורֵא‏‎ קֹורְאִם‏‎
Ж קֹורֵאת‏‎ קֹורְאֹות‎‏‎‏‎
Имперфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶקְרָא‎‏‎ ‏נִקְרָא‎‏‎
2 М ‏תִּקְרָא‏‎‏‎ ‏תִּקְרְאוּ‎‏‎
Ж תִּקְרְאִי‏‎ תִּקְרֶ֫אנָה‏‏‎
3 М יִקְרָא‏‎ ‏יִקְרְאוּ‏‎‏‎
Ж תִּקְרָא‏‏‎ ‏תִּקְרֶ֫אנָה‏‎
П М קְרָא‏‎‏‏‎ קִרְאוּ‎‏‏‎
Ж ‏קִרְאִי‏‎‏‏‎ קְרֶ֫אנָה‏‎

Глаголы с первой коренной йуд делятся в первой породе на три типа. Все они образуют перфект как правильные. В имперфекте у большей части таких глаголов начальный дифтонг *iy превращается в ī. У корней ysˤʔ, ylħ, yrd, yxd, yld, yqʕ, ydʕ, yšb в имперфекте и императиве йуд выпадает (в корнях yqʕ, ydʕ под влиянием гортанной цере после второй коренной заменяется на патах, а в корне ysˤʔ действует гизра, связанная с третьим коренным алефом). В корнях ysˤb, ysˤq, ysˤʕ, ysˤt, ysˤg, ysˤr, yzʕ в имперфекте йуд сливается с цади (в одном корне — с зайн), которая удваивается, при этом в императиве йуд сохраняется.

Глаголы с начальным нуном в перфекте спрягаются, как правильные, а в имперфекте нун сливается со второй коренной. В императиве есть два варианта: глаголы, изменяющиеся в имперфекте по типу «эфъоль», сохраняют нун, а те, что изменяются по типу «эфъаль», редко сохраняют его, а чаще отбрасывают.

Перфект и причастия
Ед.ч. Мн.ч.
1 יָשַׁנְתּי‏‎ ‏יָשַׁנּוּ‏‎‏‎
2 М ‏יָשַׁנְתָּ‏‎‏‎ ‏יְשַנְתֶּם‎‏‎‏‎
Ж ‏יָשַׁנְתְּ‏‎‏‎ ‏יְשַנְתֶּן‎‏‎
3 М ‏יָשֵׁן‏‎‏‎ ‏יָשְׁנוּ‎‏‎
Ж ‏יָשְׁנָה‎‏‎
П М יֹושֵׁן‏‎ ‏יֹושְׁנִים‏‎‏‎
Ж ‏‏יֹושֶׁנֶת‎‏‎ יֹושְׁנֹות‏‎‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אִישַׁן‏‎‏‎ ‏נִישַׁן‏‎‏‎
2 М ‏תּישַׁן‏‎‏‎ ‏תּישְׁנוּ‏‎‏‎
Ж ‏תּישְׁנִי‎‏‎ תִּישַׁנָּה‏‎
3 М ‏יִישַׁן‏‎‏‎ ‏יִישְׁנוּ‏‎‏‎
Ж תּישַׁן‏‎ ‏תִּישַׁנָּה‏‎‏‎
П М יְשַׁן‎‏‏‎ יִשְׁנוּ‏‎
Ж יִשְׁנִי‏‎ יְשַׁנָּה‏‎
Имперфект (вып. йуд)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֵשֵׁב‏‎‏‎ נֵשֵׁב‏‎
2 М ‏תֵּשֵׁב‏‎‏‎ ‏תֵּשְׁבוּ‏‎‏‎
Ж ‏תֵּשְׁבִי‎‏‎ תֵּשַׁבְנָה‏‎
3 М ‏יֵשֵׁב‎‏‎ ‏יֵשְׁבוּ‎‏‎
Ж תֵּשֵׁב‏‎ ‏תֵּשַׁבְנָה‏‎‏‎
П М ‏שֵׁב‏‎‏‏‎ שְׁבוּ‏‎
Ж ‏שְׁבִי‏‎‏‏‎ ‏שֵׁבְנָה‎‏‎
Имперфект (йуд-цади)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶצֹּק‏‎‏‎ ‏נִצֹּק‏‎‏‎
2 М ‏תִּצֹּק‏‎‏‎ ‏תִּצְּקוּ‎‏‎
Ж ‏תִּצְּקִי‏‎‏‎ תִּצֹּקְנָה‏‏‎
3 М ‏יִצֹּק‏‎‏‎ ‏יִצְּקוּ‎‏‎
Ж תִּצֹּק‏‏‎ תִּצֹּקְנָה‏‎
П М יְצֹק‏‎ יִצְקוּ‏‎‏‏‎
Ж יִצְקִי‏‎‏‏‎ ‏יְצֹקְנָה‏‎‏‎
Имперфект (1-нун)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶפֹּל‎‏‎ ‏נִפֹּל‏‎‏‎
2 М תִּפֹּל‏‎ ‏תִּפְּלוּ‏‎‏‎
Ж ‏תִּפְּלִי‏‎‏‎ תִּפֹּלְנָה‏‎
3 М יִפֹּל‏‎ ‏יִפְּלוּ‏‎‏‎
Ж תִּפֹּל‏‏‎ ‏תִּפֹּלְנָה‏‎‏‎
П М ‏נְפֹל‎‏‏‎ נִפְלוּ‎‏‏‎
Ж נִפְלִי‏‎‏‏‎ ‏נְפֹלְנָה‏‎‏‎

Глаголы, имеющие йуд или вав на месте второй коренной («пустые глаголы») в перфекте огласуются ā. Глагол מֵת‏‎‏‏‎ mēθ/мэт «умирать, быть мёртвым» имеет ē в перфекте, глаголы בֹּשׁ, אֹר, מֹות‏‎‏‏‎ bōš/бош «стыдиться», ōr/ор «светиться», mōθ/мот «быть хорошим» — ō. В имперфекте и императиве одни глаголы имеют ū, другие ī, группа глаголов имеет ō (בֹּשׁ - יֵבֹושׁ‏‎‏‏‎ bōš-yēvōš «стыдиться», אֹר - יָאֹור‏‎‏‏‎ ōr-yāʔōr «светиться», בָּא - יָבֹוא‎‏‏‎ bā-yāvo «приходить»). Основа причастий совпадает с формой перфекта 3 л., м.р., ед.ч.

Перфект и причастия
Ед.ч. Мн.ч.
1 קַ֫מְתִּי‏‎ ‏קַ֫מְנוּ‏‎‏‎
2 М קַ֫מְתָּ‏‎ קַמְתֶּ֫ם‏‎
Ж ‏קַמְתְּ‎‏‎ ‏קַמְתֶּ֫ן‎‏‎
3 М ‏קָם‏‎‏‎ ‏קָ֫מוּ‎‏‎
Ж ‏קָ֫מָה‎‏‎
П М קָם‏‎ קָמִים‎‏‎
Ж ‏‏קָמָה‎‏‎ קָמֹות‏‎‏‎‏‎
Имперфект (у)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אָקוּם‏‎ ‏נָקוּם‏‎‏‎
2 М תָּקוּם‏‎ ‏תָּקוּ֫מוּ‏‎‏‎
Ж תָּקוּ֫מִי‏‎ תָּקוּמֶ֫ינָה‏‎
3 М ‏יָקוּם‏‎‏‎ ‏יָקוּ֫מוּ‏‎‏‎
Ж תָּקוּם‏‎ ‏תָּקוּמֶ֫ינָה‏‎‏‎
П М קוּם‎‏‏‎ קוּמוּ‏‎
Ж קוּמִי‏‎ קוּמְנָה‏‎
Имперфект (и)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אָשִׁים‏‎‏‎ נָשִׁים‏‎
2 М ‏תָּשִׁים‎‏‎ תָּשִׁ֫ימוּ‏‎
Ж תָּשִׁ֫ימִי‏‎ תָּשִׁימֶ֫ינָה‏‎
3 М ‏יָשִׁים‎‏‎ ‏יָשִׁ֫ימוּ‎‏‎
Ж תָּשִׁים‏‎ ‏תָּשִׁימֶ֫ינָה‏‎‏‎
П М שִׁים‏‎ שִׁימוּ‏‎
Ж שִׁימִי‏‎ שִׁימְנָה‏‎
Перфект (מֵת)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏מַ֫תִּי‏‎‏‎ ‏מַ֫תְנוּ‎‏‎
2 М מַ֫תָּ‏‎ מַתֶּ֫ם‏‎
Ж מַתְּ‏‎ מַתֶּ֫ן‏‎
3 М מֵת‏‎ ‏מֵ֫תוּ‎‏‎
Ж ‏מֵ֫תָה‏‎‏‎
П М מֵת‎‏‎‏‏‎ מֵתִים‏‎
Ж מֵתָה‏‎ מֵתֹות‎‏‎‏‎
Перфект (בֹּשׁ)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏בֹּ֫שְׁתִּי‎‏‎ ‏בֹּ֫שְׁנוּ‎‏‎
2 М בֹּ֫שְׁתָּ‏‎ בָּשְׁתֶּ֫ם‏‎
Ж ‏בֹּשְׁתְּ‎‏‎ בָּשְׁתֶּ֫ן‏‎
3 М בֹּשׁ‏‎ ‏בֹּ֫שׁוּ‎‏‎
Ж ‏בֹּ֫שָׁה‎‏‎
П М בֹּשׁ‎‏‎‏‏‎ בֹּשִׁים‏‎‏‎
Ж בֹּשָׁה‏‎ בֹּשֹׁות‏‎‏‎‏‎

Глаголы с третьей корневой йуд в перфекте превращается в ī (во 2-м и 1-м лице) или выпадает (в 3-м лице). В имперфекте йуд превращается в сеголь (е), а перед окончаниями (кроме -nā) выпадает.

Перфект
Лицо Ед.ч. Мн.ч.
1-е ‏בָּנִיתִי‏‎ בָּנִינוּ‏‎
2-е муж. בָּנִיתָ‏‎ ‏בְּנִיתֶם‏‎
жен. בָּנִיתְ‏‎ ‏בְּנִיתֶן‎‏‎
3-е муж. ‏בָּנָה‎‏‎ בָּנוּ‏‎‏‎
жен. בָּֽנְתָה‏‎
Прич. муж. בֹּונֶה‏‎ בֹּונִים‎‏‎
жен. ‏‏בֹּונָה‎‏‎ ‏בֹּונֹות‎‏‎‏‎
Имперфект
Лицо Ед.ч. Мн.ч.
1-е ‏‏‎אֶבְנֶה‏‎ ‏נִבְנֶה‎‏‎
2-е муж. תִּבְנֶה‏‎ ‏תִּבְנוּ‎‏‎
жен. תִּבְנִי‏‎ תִּבְנֶ֫ינָה‏‎
3-е муж. יִבְנֶה‏‎ ‏יִבְנוּ‏‎‏‎
жен. תִּבְנֶה‏‏‎ תִּבְנֶ֫ינָה‏‎
Пов. муж. ‏בְּנֵה‎‏‏‎ בְּנוּ‏‎‏‏‎
жен. בְּנִי‏‎ בְְּנֶ֫ינָה‏‎

Пи’эль

Эта порода исторически образовывалась удвоением второго коренного и обозначала в основном интенсивность и, реже, каузативность действия. В современном иврите значение этой породы приближается к значению породы pāʕal.

Огласовка правильных глаголов, глаголов с 1-й гортанной, 1-й и 2-й слабой в корне — хирик-цере (i-ē). В Танахе засвидетельствованы и другие варианты (особенно у глаголов, обозначающих каузативность): דִּבֶּר‏‎ dibber «говорить», חִזַּק‏‎ xizzaq «усиливать», לִמַּד‏‎ limmað «учить». В современном иврите все они подводятся под модель םִםֵּם‏‎. Аналогичное спряжение у удвоенных глаголов.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏גִּדַּלְתִּי‏‎‏‎ ‏גִּדַּלְנוּ‏‎‏‎
2 М ‏גִּדַּלְתָּ‏‎‏‎ ‏‏גִּדַּלְתֶּם‏‎‎‏‎‏‎
Ж ‏גִּדַּלְתְּ‏‎‏‎ ‏‏גִּדַּלְתֶּן‏‎‎‏‎
3 М ‏גִּדֵּל‏‎‏‎ ‏‏גִּדְּלוּ‏‎‏‎‏‎
Ж ‏גִּדְּלָה‏‎‏‎
П М ‏‏‏מְגַדֵּל‏‎‎‏‎‏‏‎ ‏מְגַדְּלִים‏‎‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מְגַדֶּלֶת‏‎‏‎ ‏מְגַדְּלוֹת‏‎‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֲגַדֵּל‏‎‏‎ ‏נְגַדֵּל‏‎‏‎
2 М ‏תְּגַדֵּל‏‎‏‎ ‏תְּגַדְּלוּ‏‎‏‎
Ж ‏‏תְּגַדְּלִי‏‎‏‎‏‎ ‏תְּגַדֵּלְנָה‏‎‏‎
3 М ‏יְגַדֵּל‏‎‏‎ ‏‏יְגַדְּלוּ‏‎‎‏‎
Ж ‏תְּגַדֵּל‏‎‏‎ ‏‏תְּגַדֵּלְנָה‏‎‎‏‎
П М ‏‏גַּדֵּל‏‎‎‏‏‎ ‏גַּדְּלוּ‏‎‏‏‎
Ж ‏גַּדְּלִי‏‎‏‎‏‏‎ ‏גַּדֵּלְנָה‎‏‎
Перфект (удв.)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏הִלַּלְתִּי‏‎‏‎ ‏הִלַּלְנוּ‏‎‏‎
2 М הִלַּלְתָּ‏‎ ‏‏הִלַּלְתֶּם‏‎‎‏‎‏‎
Ж הִלַּלְתְּ‏‎ ‏‏הִלַּלְתֶּן‎‎‏‎
3 М ‏הִלֵּל‏‎‏‎ ‏הִלְּלוּ‏‎‏‎
Ж ‏הִלְּלָה‏‎‏‎
П М ‏‏‏מְהַלֵּל‏‎‎‏‎‏‏‎ ‏מְהַלְּלִים‎‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מְהַלֶּלֶת‏‎‏‎ ‏מְהַלְּלוֹת‏‎‏‎‏‎
Имперфект (удв.)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲהַלֵּל‏‎ ‏נְהַלֵּל‏‎‏‎
2 М ‏תְּהַלֵּל‏‎‏‎ ‏תְּהַלְּלוּ‎‏‎
Ж ‏‏תְּהַלְּלִי‏‎‏‎‏‎ ‏תְּהַלֵּלְנָה‏‎‏‎
3 М ‏יְהַלֵּל‏‎‏‎ יְהַלְּלוּ‏‎
Ж ‏תְּהַלֵּל‏‎ ‏‏תְּהַלֵּלְנָה‎‎‏‎
П М ‏‏הַלֵּל‏‎‎‏‏‎ ‏הַלְּלוּ‏‎‏‏‎
Ж ‏הַלְּלִי‏‎‏‎‏‏‎ ‏הַלֵּלְנָה‎‏‎

Глаголы со второй гортанной (в том числе — реш) в корне бывают двух типов. Глаголы с реш, которая не может принимать дагеш, компенсируют его удлиннением предшествующей ей гласной. Глаголы с айн, хэй и хэт не компенсируют дагеш, но зато заменяют шва под собой на хатаф-патах. Глаголы с алеф сочетают особенности обоих типов: они компенсируют дагеш удлиннением гласной и заменяют своё шва.

Перфект (реш)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏גֵּרַשְׁתִּי‏‎‏‎ ‏גֵּרַשְׁנוּ‎‏‎
2 М גֵּרַשְׁתָּ‏‎ ‏‏גֵּרַשְׁתֶּם‎‎‏‎‏‎
Ж גֵּרַשְׁתְּ‏‎ ‏‏גֵּרַשְׁתֶּן‏‎‎‏‎
3 М ‏גֵּרֵשׁ‎‏‎ גֵּרְשׁוּ‏‎
Ж ‏גֵּרְשָׁה‎‏‎
П М ‏‏‏מְגָרֵשׁ‏‎‎‏‎‏‏‎ מְגָרְשִׁים‏‎
Ж ‏מְגָרֶשֶׁת‏‎ ‏מְגָרְשׁוֹת‏‎‏‎‏‎
Имперфект (реш)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲגָרֵשׁ‏‎ ‏נְגָרֵשׁ‏‎‏‎
2 М ‏תְּגָרֵשׁ‎‏‎ ‏תְּגָרְשׁוּ‎‏‎
Ж ‏‏תְּגָרְשִׁי‏‎‏‎‏‎ ‏תְּגָרֵשְׁנָה‏‎‏‎
3 М ‏יְגָרֵשׁ‎‏‎ ‏‏יְגָרְשׁוּ‎‎‏‎
Ж תְּגָרֵשׁ‏‎ ‏‏תְּגָרֵשְׁנָה‏‎‎‏‎
П М גָּרֵשׁ‏‎ ‏גָּרְשׁוּ‏‎‏‏‎
Ж גָּרְשִׁי‏‎‏‏‎ גָּרֵשְׁנָה‏‎
Перфект (горт.)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נִהַלְתִּי‏‎‏‎ נִהַלְנוּ‏‎
2 М ‏נִהַלְתָּ‎‏‎ ‏‏נִהַלְתֶּם‎‎‏‎‏‎
Ж ‏נִהַלְתְּ‎‏‎ ‏‏נִהַלְתֶּן‏‎‎‏‎
3 М ‏נִהֵל‎‏‎ ‏נִהֲלוּ‏‎‏‎
Ж ‏נִהֲלָה‏‎‏‎
П М מְנַהֵל‏‎ מְנַהֲלִים‏‎
Ж ‏מְנַהֶלֶת‏‎ מְנַהֲלוֹת‏‎
Имперфект (горт.)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲנַהֵל‏‎ נְנַהֵל‏‎
2 М תְּנַהֵל‏‎ ‏תְּנַהֲלוּ‏‎‏‎
Ж תְּנַהֲלִי‏‎ ‏תְּנַהֵלְנָה‎‏‎
3 М ‏יְנַהֵל‎‏‎ ‏‏יְנַהֲלוּ‏‎‎‏‎
Ж תְּנַהֵל‏‎ ‏‏תְּנַהֵלְנָה‎‎‏‎
П М ‏‏נַהֵל‏‎‎‏‏‎ ‏נַהֲלוּ‎‏‏‎
Ж ‏נַהֲלִי‏‎‏‎‏‏‎ ‏נַהֵלְנָה‎‏‎
Перфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏תֵּאַרְתִּי‏‎‏‎ ‏תֵּאַרְנוּ‏‎‏‎
2 М ‏תֵּאַרְתָּ‏‎‏‎ תֵּאַרְתֶּם‏‎
Ж ‏תֵּאַרְתְּ‏‎‏‎ תֵּאַרְתֶּן‏‎
3 М ‏תֵּאֵר‎‏‎ ‏תֵּאֲרוּ‏‎‏‎
Ж תֵּאֲרָה‏‎
П М ‏‏‏מְתָאֵר‎‎‏‎‏‏‎ מְתָאֲרִים‏‎
Ж ‏מְתָאֶרֶת‏‎ ‏מְתָאֲרוֹת‏‎‏‎‏‎
Имперфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲתָאֵר‏‎ נְתָאֵר‏‎
2 М ‏תְּתָאֵר‏‎‏‎ ‏תְּתָאֲרוּ‏‎‏‎
Ж תְּתָאֲרִי‏‎ ‏תְּתָאֵרְנָה‏‎‏‎
3 М ‏יְתָאֵר‎‏‎ ‏‏יְתָאֲרוּ‏‎‎‏‎
Ж ‏תְּתָאֵר‏‎‏‎ ‏‏תְּתָאֵרְנָה‏‎‎‏‎
П М ‏‏תָּאֵר‏‎‎‏‏‎ ‏תָּאֲרוּ‎‏‏‎
Ж תָּאֲרִי‏‎‏‏‎ ‏תָּאֵרְנָה‎‏‎

Глаголы с третьей корневой гортанной (не реш) отличаются тем, что имеют «вкравшийся патах» в формах, где гортанная оканчивает слово. В 3-м лице, ед.ч., м.р. перфекта употребляется также и форма с понижением цере (до патаха).

Абсолютно иначе спрягается форма с третьим корневым алефом. Здесь отличие от правильных глаголов лишь в том, что алеф — немой, он не произносится.

Глаголы с третьей слабой коренной спрягаются по тем же закономерностям, что и в бинъяне pāʕal.

Перфект (не алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 בִּצַּעְתִּי‏‎ בִּצַּעְנוּ‏‎
2 М בִּצַּעְתָּ‏‎ בִּצַּעְתֶּם‏‎‏‎
Ж בִּצַּעְתְּ‏‎ ‏‏בִּצַּעְתֶּן‏‎‎‏‎
3 М ‏בִּצֵּעַ/בִּצַּע‎‏‎ בִּצְּעוּ‏‎
Ж ‏בִּצְּעָה‎‏‎
П М ‏‏‏מְבַצֵּעַ‎‎‏‎‏‏‎ מְבַצְּעִים‏‎
Ж מְבַצַּעַת‏‎ ‏מְבַצְּעוֹת‏‎‏‎‏‎
Имперфект (не алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲבַצֵּעַ‏‎ ‏נְבַצֵּעַ‎‏‎
2 М ‏תְּבַצֵּעַ‎‏‎ ‏תְּבַצְּעוּ‎‏‎
Ж ‏‏תְּבַצְּעִי‏‎‏‎‏‎ ‏תְּבַצַּעְנָה‎‏‎
3 М ‏יְבַצֵּעַ‎‏‎ ‏‏יְבַצְּעוּ‎‎‏‎
Ж תְּבַצֵּעַ‏‎ תְּבַצַּעְנָה‏‎
П М בַּצֵּעַ‏‎ ‏בַּצְּעוּ‏‎‏‏‎
Ж בַּצְּעִי‏‎‏‏‎ בַּצַּעְנָה‏‎
Перфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏מִלֵּאתִי‎‏‎ מִלֵּאנוּ‏‎
2 М ‏מִלֵּאתָ‎‏‎ ‏‏מִלֵּאתֶם‎‎‏‎‏‎
Ж מִלֵּאת‏‎ ‏‏מִלֵּאתֶן‏‎‎‏‎
3 М ‏מִלֵּא‎‏‎ מִלְּאוּ‏‎
Ж ‏מִלְּאָה‎‏‎
П М מְמַלֵּא‏‎ מְמַלְּאִים‏‎
Ж ‏מְמַלֵּאת‏‎ מְמַלְּאוֹת‏‎
Имперфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲמַלֵּא‏‎ נְמַלֵּא‏‎
2 М תְּמַלֵּא‏‎ ‏תְּמַלְּאוּ‏‎‏‎
Ж תְּמַלְּאִי‏‎ תְּמַלֶּאנָה‏‎
3 М יְמַלֵּא‏‎ ‏‏יְמַלְּאוּ‎‎‏‎
Ж תְּמַלֵּא‏‎ ‏‏תְּמַלֶּאנָה‎‎‏‎
П М ‏‏מַלֵּא‏‎‎‏‏‎ ‏מַלְּאוּ‎‏‏‎
Ж ‏מַלְּאִי‏‎‏‎‏‏‎ ‏מַלֶּאנָה‎‏‎
Перфект (слаб.)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏עִנִּיתִי‎‏‎ עִנִּינוּ‏‎
2 М ‏עִנִּיתָ‎‏‎ ‏‏עִנִּיתֶם‎‎‏‎‏‎
Ж עִנִּית‏‎ ‏‏עִנִּיתֶן‏‎‎‏‎
3 М עִנָּה‏‎ עִנּוּ‏‎
Ж ‏עִנְּתָה‎‏‎
П М מְעַנֶּה‏‎ מְעַנִּים‏‎
Ж מְעַנָּה‏‎ מְעַנּוֹת‏‎
Имперфект (слаб.)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲעַנֶּה‏‎ נְעַנֶּה‏‎
2 М תְּעַנֶּה‏‎ תְּעַנּוּ‏‎
Ж תְּעַנִּי‏‎ תְּעַנֶּינָה‏‎
3 М יְעַנֶּה‏‎ ‏‏יְעַנּוּ‎‎‏‎
Ж תְּעַנֶּה‏‎ ‏‏תְּעַנֶּינָה‎‎‏‎
П М ‏‏עַנֵּה‏‎‎‏‏‎ ‏עַנּוּ‎‏‏‎
Ж ‏עַנִּי‏‎‏‎‏‏‎ ‏עַנֶּינָה‎‏‎

Пу’аль

Эта порода — страдательный вариант породы piʕʕēl. В ней нет форм склоняемого инфинитива императива.

В правильных глаголах, глаголах с 1-й гортанной, 1-й и 2-й слабой в корне огласовка куббуц-патах (u-a).

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏גֻּדַּלְתִּי‏‎‏‎‏‎ ‏‏גֻּדַּלְנוּ‏‎‏‎‏‎
2 М ‏גֻּדַּלְתָּ‏‎‏‎ ‏‏‏גֻּדַּלְתֶּם‏‎‏‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏גֻּדַּלְתְּ‏‎‏‎‏‎ גֻּדַּלְתֶּן‏‏‎
3 М ‏‏גֻּדַּל‏‎‎‏‎ ‏‏גֻּדְּלוּ‏‎‎‏‎
Ж ‏‏גֻּדְּלָה‏‎‏‎‏‎
П М מְגֻדָּל‏‏‎‏‏‎ ‏מְגֻדָּלִים‏‎‏‎
Ж ‏‎‏‏‏‏מְגֻדֶּלֶת‏‎‏‎‏‎ ‏‏מְגֻדָּלוֹת‏‎‏‎‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֲגֻדַּל‏‎‏‎ ‏‏נְגֻדַּל‏‎‏‎‏‎
2 М ‏תְּגֻדַּל‏‎‏‎ ‏תְּגֻדְּלוּ‏‎‏‎
Ж ‏‏‏תְּגֻדְּלִי‏‎‏‎‏‎‏‎ ‏‏תְּגֻדַּלְנָה‏‎‏‎‏‎
3 М ‏‏יְגֻדַּל‏‎‏‎‏‎ ‏‏‏יְגֻדְּלוּ‏‎‎‎‏‎
Ж ‏תְּגֻדַּל‏‏‎‏‎ ‏‏‏תְּגֻדַּלְנָה‏‎‏‎‎‏‎

Глаголы со второй гортанной (включая реш, но исключая хэт, при которой спряжение правильное) удлинняют гласную u до ō. Из них при алеф, айн и хэй происходит замена шва на хатаф-патах (при хэт замена может как происходить, так и не происходить).

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 טֹהַרְתִּי‏‎ טֹהַרְנוּ‏‎‏‎
2 М טֹהַרְתָּ‏‎ טֹהַרְתֶּם‏‎‏‎
Ж טֹהַרְתְּ‏‎‏‎ טֹהַרְתֶּן‏‎
3 М טֹהַר‏‎ ‏‏טֹהֲרוּ‎‎‏‎
Ж ‏‏טֹהֲרָה‎‏‎‏‎
П М מְטֹהָר‏‏‎ מְטֹהָרִים‏‎
Ж מְטֹהֶרֶת‏‎‏‎‏‎ מְטֹהָרוֹת‏‎‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲטֹהַר‏‎ ‏‏נְטֹהַר‏‎‏‎‏‎
2 М תְּטֹהַר‏‎ ‏תְּטֹהֲרוּ‎‏‎
Ж ‏‏‏תְּטֹהֲרִי‎‏‎‏‎‏‎ ‏‏תְּטֹהַרְנָה‎‏‎‏‎
3 М ‏‏יְטֹהַר‎‏‎‏‎ יְטֹהֲרוּ‏‎
Ж תְּטֹהַר‏‎ ‏‏‏תְּטֹהַרְנָה‎‏‎‎‏‎

У глаголов с третьей гортанной (не алеф) от правильной парадигмы спряжения отличается только форма причастия женского рода ед.ч. — происходит понижение гласных, оба сеголя (e) заменяются на патахи (a).

В глаголах с третьей алеф происходит удлиннение.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 מֻלֵּאתִי‏‎ ‏‏מֻלֵּאנוּ‎‏‎‏‎
2 М ‏מֻלֵּאתָ‏‎‏‎ ‏‏‏מֻלֵּאתֶם‏‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏מֻלֵּאת‎‏‎‏‎ מֻלֵּאתֶן‏‎
3 М ‏‏מֻלָּא‏‎‎‏‎ ‏‏מֻלְּאוּ‎‎‏‎
Ж ‏‏מֻלְּאָה‏‎‏‎‏‎
П М מְמֻלָּא‏‏‎‏‏‎ מְמֻלָּאִים‏‎
Ж מְמֻלֵּאת‏‎‏‎‏‎ ‏‏מְמֻלָּאוֹת‏‎‏‎‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲמֻלָּא‏‎ ‏‏נְמֻלָּא‏‎‏‎‏‎
2 М תְּמֻלָּא‏‎ ‏תְּמֻלְּאוּ‏‎‏‎
Ж ‏‏‏תְּמֻלְּאִי‏‎‏‎‏‎‏‎ ‏‏תְּמֻלֶּאנָה‎‏‎‏‎
3 М ‏‏יְמֻלָּא‎‏‎‏‎ יְמֻלְּאוּ‏‎
Ж תְּמֻלָּא‏‎ ‏‏‏תְּמֻלֶּאנָה‏‎‏‎‎‏‎

Как и во всех бинъянах, йуд в глаголах, где он третий корневой, превращается в гласные без окончаний и с окончаниями, начинающимися на согласные, и выпадает при окончаниях-гласных.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 עֻנֵּיתִי‏‎ ‏‏עֻנֵּינוּ‎‏‎‏‎
2 М ‏עֻנֵּיתָ‏‎‏‎ ‏‏‏עֻנֵּיתֶם‏‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏עֻנֵּית‎‏‎‏‎ עֻנֵּיתֶן‏‎
3 М ‏‏עֻנָּה‏‎‎‏‎ ‏‏עֻנּוּ‎‎‏‎
Ж ‏‏עֻנְּתָה‏‎‏‎‏‎
П М מְעֻנֶּה‏‎ מְעֻנִּים‏‎
Ж מְעֻנָּה‎‏‎‏‎ ‏‏מְעֻנּוֹת‎‏‎‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 אֲעֻנֶּה‏‎ ‏‏נְעֻנֶּה‎‏‎‏‎
2 М תְּעֻנֶּה‏‎ ‏תְּעֻנּוּ‏‎‏‎
Ж ‏‏‏תְּעֻנִּי‎‏‎‏‎‏‎ ‏‏תְּעֻנֶּינָה‎‏‎‏‎
3 М יְעֻנֶּה‏‎‏‎ יְעֻנּוּ‏‎
Ж תְּעֻנֶּה‏‎ ‏‏‏תְּעֻנֶּינָה‏‎‏‎‎‏‎

Хиф’иль

Эта порода обозначает каузативность (побудительность) действия.

Правильные глаголы и глаголы со второй корневой гортанной спрягаются по образцу в следующей таблице.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִקְטַנְתִּי‏‎‏‎‏‎ ‏‏הִקְטַנּוּ‏‎‏‎‏‎
2 М ‏‏הִקְטַנְתָּ‏‎‎‏‎ ‏‏‏הִקְטַנְתֶּם‏‎‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏הִקְטַנְתְּ‏‎‏‎‏‎ ‏‏‏הִקְטַנְתֶּן‏‎‎‎‏‎
3 М ‏‏הִקְטִין‏‎‏‎‏‎ ‏‏הִקְטִינוּ‏‎‏‎‏‎
Ж ‏הִקְטִינָה‏‏‎‏‎
П М ‏מַקְטִין‏‎‏‎‏‏‎ ‏‏מַקְטִינִים‏‎‏‎‏‎
Ж ‏מַקְטִינָה‏‎‏‎ ‏מַקְטִינוֹת‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אַקְטִין‏‎‎‏‎ ‏נַקְטִין‏‎‏‎
2 М ‏‏תַּקְטִין‏‎‎‏‎ ‏תַּקְטִינּוּ‏‎‏‎
Ж תַּקְטִ֫ינִי‏‏‎‏‎ ‏‏תַּקְטֵנָּה‏‎‏‎‏‎
3 М ‏‏יַקְטִין‏‎‎‏‎ ‏‏‏יַקְטִינּוּ‏‎‏‎‎‏‎
Ж ‏‏תַּקְטִין‏‎‎‏‎ ‏‏‏תַּקְטֵנָּה‏‎‏‎‎‏‎
П М ‏‏‏הַקְטֵן‏‎‏‎‎‏‏‎ ‏הַקְטִינוּ‏‎‏‏‎
Ж ‏‏הַקְטִינִי‏‎‏‎‏‎‏‏‎ ‏‏הַקְטֵנָּה‏‎‎‏‎

У глаголов с первой корневой гортанной происходит замена шва на хатаф, а в перфекте — ещё и понижение гласных. В современном иврите глаголы с хэт часто спрягаются как правильные.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הֶאֱכַלְתִּי‏‎‏‎‏‎ ‏‏הֶאֱכַלְנוּ‏‎‏‎‏‎
2 М ‏‏הֶאֱכַלְתָּ‎‎‏‎ ‏‏‏הֶאֱכַלְתֶּם‏‎‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏הֶאֱכַלְתְּ‎‏‎‏‎ ‏‏‏הֶאֱכַלְתֶּן‏‎‎‎‏‎
3 М ‏‏הֶאֱכִיל‏‎‏‎‏‎ הֶאֱכִילוּ‏‎‏‎
Ж ‏הֶאֱכִילָה‎‏‎
П М מַאֲכִיל‏‎‏‏‎ מַאֲכִילִים‏‎
Ж מַאֲכִילָה‏‎ ‏מַאֲכִילוֹת‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אַאֲכִיל‎‎‏‎ ‏נַאֲכִיל‏‎‏‎
2 М ‏‏תַּאֲכִיל‏‎‎‏‎ ‏תַּאֲכִילוּ‏‎‏‎
Ж תַּאֲכִילִי‏‏‎‏‎ תַּאֲכֵלְנָה‏‎‏‎
3 М ‏‏יַאֲכִיל‎‎‏‎ ‏‏‏יַאֲכִילוּ‎‏‎‎‏‎
Ж ‏‏תַּאֲכִיל‎‎‏‎ תַּאֲכֵלְנָה‏‎‎‏‎
П М ‏‏‏הַאֲכֵל‎‏‎‎‏‏‎ ‏הַאֲכִילוּ‏‎‏‏‎
Ж ‏‏הַאֲכִילִי‏‎‏‎‏‎‏‏‎ ‏‏הַאֲכֵלְנָה‏‎‎‏‎

Глаголы с третьей гортанной (не алеф) спрягаются с вкравшимся патахом, когда гортанная последняя. У глаголов с третьим корневым алефом происходит удлиннение кратких гласных, а алеф — немой.

Перфект (не алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִפְרַעְתִּי‏‎‏‎‏‎ ‏‏הִפְרַעְנוּ‎‏‎‏‎
2 М ‏‏הִפְרַעְתָּ‎‎‏‎ הִפְרַעְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הִפְרַעְתְּ‎‏‎‏‎ ‏‏‏הִפְרַעְתֶּן‏‎‎‎‏‎
3 М ‏‏הִפְרִיעַ‏‎‏‎‏‎ הִפְרִיעוּ‏‎‏‎
Ж ‏הִפְרִיעָה‎‏‎
П М מַפְרִיעַ‏‎‏‏‎ מַפְרִיעִים‏‎
Ж מַפְרִיעָה‏‎ ‏מַפְרִיעוֹת‎‏‎
Имперфект (не алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 אַפְרִיעַ‏‎ ‏נַפְרִיעַ‏‎‏‎
2 М ‏‏תַּפְרִיעַ‏‎‎‏‎ ‏תַּפְרִיעוּ‎‏‎
Ж תַּפְרִיעִי‎‏‎ תַּפְרַעְנָה‏‎
3 М ‏‏יַפְרִיעַ‎‎‏‎ ‏‏‏יַפְרִיעוּ‎‏‎‎‏‎
Ж ‏‏תַּפְרִיעַ‎‎‏‎ תַּפְרַעְנָה‏‎‎‏‎
П М ‏‏‏הַפְרַע‎‏‎‎‏‏‎ ‏הַפְרִיעוּ‏‎‏‏‎
Ж ‏‏הַפְרִיעִי‎‏‎‏‎‏‏‎ ‏‏הַפְרַעְנָה‏‎‎‏‎
Перфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִקְרֵאתִי‏‎‏‎‏‎ ‏‏הִקְרֵאנוּ‎‏‎‏‎
2 М ‏‏הִקְרֵאתָ‎‎‏‎ ‏‏‏הִקְרֵאתֶם‏‎‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏הִקְרֵאת‎‏‎‏‎ ‏‏‏הִקְרֵאתֶן‎‎‎‏‎
3 М הִקְרִיא‏‎‏‎ הִקְרִיאוּ‏‎
Ж ‏הִקְרִיאָה‎‏‎
П М מַקְרִיא‏‎‏‏‎ מַקְרִיאִים‏‎
Ж מַקְרִיאָה‏‎ ‏מַקְרִיאוֹת‎‏‎
Имперфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אַקְרִיא‎‎‏‎ ‏נַקְרִיא‎‏‎
2 М ‏‏תַּקְרִיא‎‎‏‎ תַּקְרִיאוּ‏‎
Ж תַּקְרִיאִי‎‏‎ תַּקְרֶאנָה‏‎
3 М יַקְרִיא‏‎ ‏‏‏יַקְרִיאוּ‎‏‎‎‏‎
Ж ‏‏תַּקְרִיא‎‎‏‎ תַּקְרֶאנָה‏‎‎‏‎
П М הַקְרֵא‏‎‎‏‏‎ הַקְרִיאוּ‏‎
Ж הַקְרִיאִי‏‎‏‎‏‏‎ ‏‏הַקְרֶאנָה‎‎‏‎

Глаголы с начальным йудом бывают двух типов. Большинство корней с первым в древности имели вав, а в бинъяне hifʕil образовывался дифтонг *aw, переходивший в ō. У глаголов корней ynq, ymn, ytˤb, yšr, yll сохранилось спряжение с другим дифтонгом — *ay, который переходит в ē.

У глаголов с первым коренным нуном происходит его ассимиляция со вторм коренным.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הוֹלַדְתִּי‏‎‏‎‏‎ ‏‏הוֹלַדְנוּ‏‎‏‎‏‎
2 М הוֹלַדְתָּ‏‎ ‏‏‏הוֹלַדְתֶּם‏‎‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏הוֹלַדְתְּ‎‏‎‏‎ ‏‏‏הוֹלַדְתֶּן‎‎‎‏‎
3 М ‏‏הוֹלִיד‏‎‏‎‏‎ ‏‏הוֹלִידוּ‏‎‏‎‏‎
Ж ‏הוֹלִידָה‏‏‎‏‎
П М ‏מוֹלִיד‏‎‏‎‏‏‎ ‏‏מוֹלִידִים‎‏‎‏‎
Ж ‏מוֹלִידָה‏‎‏‎ מוֹלִידוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אוֹלִיד‏‎‎‏‎ ‏נוֹלִיד‏‎‏‎
2 М ‏‏תּוֹלִיד‏‎‎‏‎ ‏תּוֹלִידוּ‏‎‏‎
Ж תּוֹלִידִי‎‏‎ ‏‏תּוֹלֵדְנָה‏‎‏‎‏‎
3 М יוֹלִיד‏‎ ‏‏‏יוֹלִידוּ‎‏‎‎‏‎
Ж ‏‏תּוֹלִיד‏‎‎‏‎ ‏‏‏תּוֹלֵדְנָה‏‎‏‎‎‏‎
П М ‏‏‏הוֹלֵד‏‎‏‎‎‏‏‎ ‏הוֹלִידוּ‎‏‏‎
Ж הוֹלִידִי‏‎ הוֹלֵדְנָה‏‎
Перфект (5 корней)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הֵיטַבְתִּי‏‎‏‎‏‎ ‏‏הֵיטַבְנוּ‎‏‎‏‎
2 М הֵיטַבְתָּ‏‎ ‏‏‏הֵיטַבְתֶּם‎‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏הֵיטַבְתְּ‎‏‎‏‎ ‏‏‏הֵיטַבְתֶּן‎‎‎‏‎
3 М ‏‏הֵיטִיב‏‎‏‎‏‎ ‏‏הֵיטִיבוּ‏‎‏‎‏‎
Ж ‏הֵיטִיבָה‏‏‎‏‎
П М ‏מֵיטִיב‎‏‎‏‏‎ ‏‏מֵיטִיבִים‎‏‎‏‎
Ж ‏מֵיטִיבָה‏‎‏‎ מֵיטִיבֹות‏‎
Имперфект (5 корней)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אֵיטִיב‏‎‎‏‎ ‏נֵיטִיב‏‎‏‎
2 М ‏‏תֵּיטִיב‏‎‎‏‎ ‏תֵּיטִיבוּ‏‎‏‎
Ж תֵּיטִיבִי‎‏‎ תֵּיטֵבְנָה‏‎
3 М יֵיטִיב‏‎ ‏‏‏יֵיטִיבוּ‎‏‎‎‏‎
Ж ‏‏תֵּיטִיב‏‎‎‏‎ תֵּיטֵבְנָה‏‎
П М ‏‏‏יֵיטֵב‏‎‏‎‎‏‏‎ ‏יֵיטִיבוּ‎‏‏‎
Ж יֵיטִיבִי‏‎ יֵיטֵבְנָה‏‎
Перфект (нун)
Ед.ч. Мн.ч.
1 הִפַּלְתִּי‏‎‏‎ ‏‏הִפַּלְנוּ‏‎‏‎‏‎
2 М הִפַּלְתָּ‏‎ ‏‏‏הִפַּלְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הִפַּלְתְּ‏‎ ‏‏‏הִפַּלְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הִפִּיל‏‎ ‏‏הִפִּילוּ‏‎
Ж ‏הִפִּילָה‏‎
П М ‏מַפִּיל‏‎ ‏‏מַפִּילִים‏‎
Ж ‏מַפִּילָה‏‎ מַפִּילוֹת‏‎
Имперфект (нун)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אַפִּיל‏‎ ‏נַפִּיל‏‎
2 М ‏‏תַּפִּיל‏‎ ‏תַּפִּילוּ‏‎
Ж תַּפִּילִי‏‎ ‏‏תַּפֵּלְנָה‏‎
3 М יַפִּיל‏‎ ‏‏‏יַפִּילוּ‏‎
Ж ‏‏תַּפִּיל‏‎ ‏‏‏תַּפֵּלְנָה‏‎
П М ‏‏‏הַפֵּל‏‎ ‏הַפִּילוּ‏‎
Ж הַפִּילִי‏‎ הַפֵּלְנָה‏‎

У глаголов со вторым корневым слабым он превращается в ī. В современном языке в 1-м и 2-м лице перфекте он может и вовсе выпадать. В таблице: вариант справа — литературно-классический, вариант слева — современный.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הֲקִימוֹתִי/הֵקַמְתִּי‏‎‏‎‏‎ הֲקִימוֹנוּ/הֵקַמְנוּ‏‎‏‎
2 М ‏‏הֲקִימוֹתָ/הֵקַמְתָּ‎‎‏‎ ‏‏‏הֲקִימוֹתֶם/הֵקַמְתֶּם‏‎‎‎‏‎‏‎
Ж ‏‏הֲקִימוֹת/הֵקַמְתְּ‏‎‏‎‏‎ ‏‏‏הֲקִימוֹתֶן/הֵקַמְתֶּן‏‎‎‎‏‎
3 М ‏‏הֵקִים‎‏‎‏‎ ‏‏הֵקִימוּ‎‏‎‏‎
Ж ‏הֵקִימָה‏‏‎‏‎
П М ‏מֵקִים‏‎‏‎‏‏‎ ‏‏מְקִימִים‎‏‎‏‎
Ж ‏מְקִימָה‎‏‎ מְקִימוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 אָקִים‏‎ ‏נָקִים‎‏‎
2 М ‏‏תָּקִים‎‎‏‎ ‏תָּקִימוּ‏‎
Ж תָּקִימִי‏‎ ‏‏תְּקִימֶינָה‏‎
3 М ‏‏יָקִים‏‎ ‏‏‏יָקִימוּ‏‎
Ж ‏‏תָּקִים‏‎ ‏‏‏תְּקִימֶינָה‏‎
П М ‏‏‏הָקֵם‏‎ ‏הָקִימוּ‏‎
Ж ‏‏הָקִימִי‏‎ ‏‏הֲקִימֶינָה‏‎

Изменения глаголов с третьим корневым слабым сопровождаетс изменениями, характерными и для других бинъянов.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִרְבֵּיתִי‏‎ ‏‏הִרְבֵּינוּ‏‎
2 М ‏‏הִרְבֵּיתָ‏‎ ‏‏‏הִרְבֵּיתֶם‏‎
Ж ‏‏הִרְבֵּית‏‎ ‏‏‏הִרְבֵּיתֶן‏‎
3 М ‏‏הִרְבָּה‏‎ ‏‏הִרְבּוּ‏‎
Ж ‏הִרְבְּתָה‏‎
П М ‏מַרְבֶּה‏‎ ‏‏מַרְבִּים‏‎
Ж ‏מַרְבָּה‏‎ ‏מַרְבּוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אַרְבֶּה‏‎ ‏נַרְבֶּה‏‎
2 М ‏‏תַּרְבֶּה‏‎ ‏תַּרְבּוּ‏‎
Ж תַּרְבִּי‏‎ ‏‏תַּרְבֶּינָה‏‎
3 М ‏‏יַרְבֶּה‏‎ ‏‏‏יַרְבּוּ‏‎
Ж ‏‏תַּרְבֶּה‏‎ ‏‏‏תַּרְבֶּינָה‏‎
П М ‏‏‏הַרְבֵּה‏‎ ‏הַרְבּוּ‏‎
Ж ‏‏הַרְבִּי‏‎ ‏‏הַרְבֶּינָה‏‎

У удвоенных глаголов во всех формах с окончаниями присутствует удвоенных согласный. В современном иврите в формах 1-го и 2-го лица перфекта такие глаголы спрягаются, как если бы были двубуквенными (справа — классическая форма, слева — современная).

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הֲסִבּוֹתִי/הֵסַבְתִּי‏‎ ‏‏הֲסִבּוֹנוּ/הֵסַבְנוּ‏‎
2 М ‏‏הֲסִבּוֹתָ/הֵסַבְתָּ‏‎ ‏‏‏הֲסִבּוֹתֶם/הֵסַבְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הֲסִבּוֹת/הֵסַבְתְּ‏‎ ‏‏‏הֲסִבּוֹתֶן/הֵסַבְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הֵסֵב‏‎ ‏‏הֵסֵבּוּ‏‎
Ж ‏הֵסֵבָּה‏‎
П М ‏מֵסֵב‏‎ ‏‏מְסִבִּים‏‎
Ж ‏מְסִבָּה‏‎ ‏מְסִבּוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אָסֵב‏‎ ‏נָסֵב‏‎
2 М ‏‏תָּסֵב‏‎ ‏תָּסֵבּוּ‏‎
Ж תָּסֵבִּי‏‎ ‏‏תְּסִבֶּינָה‏‎
3 М ‏‏יָסֵב‏‎ ‏‏‏יָסֵבּוּ‏‎
Ж ‏‏תָּסֵב‏‎ ‏‏‏תְּסִבֶּינָה‏‎
П М ‏‏‏הָסֵב‏‎ ‏הָסֵבּוּ‏‎
Ж ‏‏הָסֵבִּי‏‎ ‏‏הֲסִבֶּינָה‏‎

Хуф’аль

Эта порода — страдательный вариант породы hufʕal.

В современном иврите огласовка этой породы: куббуц-патах (u-a). В древнем иврите породе hufʕal соответствовала hofʕal (с кратким о (камац катан) вместо u).

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הֻקְטַנְתִּי‏‎‏‎‏‎‏‎ ‏‏הֻקְטַנּוּ‏‎‏‎
2 М ‏‏הֻקְטַנְתָּ‏‎‏‎ ‏‏‏הֻקְטַנְתֶּם‏‎‏‎
Ж ‏‏הֻקְטַנְתְּ‏‎‏‎ ‏‏‏הֻקְטַנְתֶּן‏‎‏‎
3 М ‏‏הֻקְטַן‏‎‏‎ ‏‏הֻקְטְנוּ‏‎‏‎
Ж ‏הֻקְטְנָה‏‎‏‎
П М ‏מֻקְטָן‏‎‏‎ ‏‏מֻקְטָנִים‏‎‏‎
Ж ‏מֻקְטֶנֶת‏‎‏‎ ‏מֻקְטָנוֹת‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אֻקְטַן‏‎‏‎ ‏נֻקְטַן‏‎‏‎
2 М ‏‏תֻּקְטַן‏‎‏‎ ‏תֻּקְטְנּוּ‏‎‏‎
Ж תֻּקְטְנִי‏‎‏‎ ‏‏תֻּקְטַנָּה‏‎‏‎
3 М ‏‏יֻקְטַן‏‎‏‎ ‏‏‏יֻקְטְנּוּ‏‎‏‎
Ж ‏‏תֻּקְטַן‏‎‏‎ ‏‏‏תֻּקְטַנָּה‏‎‏‎
Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הָקְטַנְתִּי‏‎‏‎‏‎‏‎ ‏‏הָקְטַנּוּ‏‎‏‎
2 М ‏‏הָקְטַנְתָּ‏‎‏‎ ‏‏‏הָקְטַנְתֶּם‏‎‏‎
Ж ‏‏הָקְטַנְתְּ‏‎‏‎ ‏‏‏הָקְטַנְתֶּן‏‎‏‎
3 М ‏‏הָקְטַן‏‎‏‎ ‏‏הָקְטְנוּ‏‎‏‎
Ж ‏הָקְטְנָה‏‎‏‎
П М ‏מָקְטָן‏‎‏‎ ‏‏מָקְטָנִים‏‎‏‎
Ж ‏מָקְטֶנֶת‏‎‏‎ ‏מָקְטָנוֹת‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אָקְטַן‏‎‏‎ ‏נָקְטַן‏‎‏‎
2 М ‏‏תָּקְטַן‏‎‏‎ ‏תָּקְטְנּוּ‏‎‏‎
Ж תָּקְטְנִי‏‎‏‎ ‏‏תָּקְטַנָּה‏‎‏‎
3 М ‏‏יָקְטַן‏‎‏‎ ‏‏‏יָקְטְנּוּ‏‎‏‎
Ж ‏‏תָּקְטַן‏‎‏‎ ‏‏‏תָּקְטַנָּה‏‎‏‎

При первой корневой гортанной происходит замена шва на хатаф-камац, а начальный u, уподобляясь ему, переходит в o.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הָעֳמַדְתִּי‏‎ ‏‏הָעֳמַדְנוּ‏‎
2 М ‏‏הָעֳמַדְתָּ‏‎ ‏‏‏הָעֳמַדְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הָעֳמַדְתְּ‏‎ ‏‏‏הָעֳמַדְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הָעֳמַד‏‎ ‏‏הָעָמְדוּ‏‎
Ж ‏הָעָמְדָה‏‎
П М ‏מָעֳמָד‏‎ ‏‏מָעֳמָדִים‏‎
Ж ‏מָעֳמֶדֶת‏‎ ‏מָעֳמָדוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אָעֳמַד‏‎ ‏נָעֳמַד‏‎
2 М ‏‏תָּעֳמַד‏‎ ‏תָּעָמְדוּ‏‎
Ж תָּעָמְדִי‏‎ ‏‏תָּעֳמַדְנָה‏‎
3 М ‏‏יָעֳמַד‏‎ ‏‏‏יָעָמְדוּ‏‎
Ж ‏‏תָּעֳמַד‏‎ ‏‏‏תָּעֳמַדְנָה‏‎

У глаголов со второй корнеой гортанной всего лишь шва заменяется на хатаф-патах.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הֻדְאַגְתִּי‏‎ ‏‏הֻדְאַגְנוּ‏‎
2 М ‏‏הֻדְאַגְתָּ‏‎ ‏‏‏הֻדְאַגְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הֻדְאַגְתְּ‏‎ ‏‏‏הֻדְאַגְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הֻדְאַג‏‎ ‏‏הֻדְאֲגוּ‏‎
Ж ‏הֻדְאֲגָה‏‎
П М ‏מֻדְאָג‏‎ ‏‏מֻדְאָגִים‏‎
Ж ‏מֻדְאֶגֶת‏‎ ‏מֻדְאָגוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אֻדְאַג‏‎ ‏נֻדְאַג‏‎
2 М ‏‏תֻּדְאַג‏‎ ‏תֻּדְאֲגוּ‏‎
Ж תֻּדְאֲגִי‏‎ ‏‏תֻּדְאַגְנָה‏‎
3 М ‏‏יֻדְאַג‏‎ ‏‏‏יֻדְאֲגוּ‏‎
Ж ‏‏תֻּדְאַג‏‎ ‏‏‏תֻּדְאַגְנָה‏‎
Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הָדְאַגְתִּי‏‎ ‏‏הָדְאַגְנוּ‏‎
2 М ‏‏הָדְאַגְתָּ‏‎ ‏‏‏הָדְאַגְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הָדְאַגְתְּ‏‎ ‏‏‏הָדְאַגְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הָדְאַג‏‎ ‏‏הָדְאֲגוּ‏‎
Ж ‏הָדְאֲגָה‏‎
П М ‏מָדְאָג‏‎ ‏‏מָדְאָגִים‏‎
Ж ‏מָדְאֶגֶת‏‎ ‏מָדְאָגוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אָדְאַג‏‎ ‏נָדְאַג‏‎
2 М ‏‏תָּדְאַג‏‎ ‏תָּדְאֲגוּ‏‎
Ж תָּדְאֲגִי‏‎ ‏‏תָּדְאַגְנָה‏‎
3 М ‏‏יָדְאַג‏‎ ‏‏‏יָדְאֲגוּ‏‎
Ж ‏‏תָּדְאַג‏‎ ‏‏‏תָּדְאַגְנָה‏‎

Единственное отличие от правильного спряжения в спряжении глаголов с третьей корневой гортанной (не алеф) — понижение гласных в причастии женского рода ед.ч. (оба сеголя становятся патахами).

У глаголов с третьим корневым алефом происходит стандартное удлиннение гласной.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הֻקְרֵאתִי‏‎ ‏‏הֻקְרֵאנוּ‏‎
2 М ‏‏הֻקְרֵאתָ‏‎ ‏‏‏הֻקְרֵאתֶם‏‎
Ж ‏‏הֻקְרֵאת‏‎ ‏‏‏הֻקְרֵאתֶן‏‎
3 М ‏‏הֻקְרָא‏‎ ‏‏הֻקְרְאוּ‏‎
Ж ‏הֻקְרְאָה‏‎
П М ‏מֻקְרָא‏‎ ‏‏מֻקְרָאִים‏‎
Ж ‏מֻקְרֵאת‏‎ ‏מֻקְרָאוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אֻקְרָא‏‎ ‏נֻקְרָא‏‎
2 М ‏‏תֻּקְרָא‏‎ ‏תֻּקְרְאוּ‏‎
Ж תֻּקְרְאִי‏‎ ‏‏תֻּקְרֶאנָה‏‎
3 М ‏‏יֻקְרָא‏‎ ‏‏‏יֻקְרְאוּ‏‎
Ж ‏‏תֻּקְרָא‏‎ ‏‏‏תֻּקְרֶאנָה‏‎
Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הָקְרֵאתִי‏‎ ‏‏הָקְרֵאנוּ‏‎
2 М ‏‏הָקְרֵאתָ‏‎ ‏‏‏הָקְרֵאתֶם‏‎
Ж ‏‏הָקְרֵאת‏‎ ‏‏‏הָקְרֵאתֶן‏‎
3 М ‏‏הָקְרָא‏‎ ‏‏הָקְרְאוּ‏‎
Ж ‏הָקְרְאָה‏‎
П М ‏מָקְרָא‏‎ ‏‏מָקְרָאִים‏‎
Ж ‏מָקְרֵאת‏‎ ‏מָקְרָאוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אָקְרָא‏‎ ‏נָקְרָא‏‎
2 М ‏‏תָּקְרָא‏‎ ‏תָּקְרְאוּ‏‎
Ж תָּקְרְאִי‏‎ ‏‏תָּקְרֶאנָה‏‎
3 М ‏‏יָקְרָא‏‎ ‏‏‏יָקְרְאוּ‏‎
Ж ‏‏תָּקְרָא‏‎ ‏‏‏תָּקְרֶאנָה‏‎

Глаголы с первым корневым йудом не делятся на группы по происхождению, как в бинъяне хиф’иль, а спрягаются одинаково. Первый корневой нун ассимилируется со второй корневой. Глаголы с любой из этих особенностей имеют только один вариант как в классическом, так и в современном иврите: с ū/u.

Перфект (йуд)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הוּשַׁבְתִּי‏‎ ‏‏הוּשַׁבְנוּ‏‎
2 М ‏‏הוּשַׁבְתָּ‏‎ ‏‏‏הוּשַׁבְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הוּשַׁבְתְּ‏‎ ‏‏‏הוּשַׁבְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הוּשַׁב‏‎ ‏‏הוּשְׁבוּ‏‎
Ж ‏הוּשְׁבָה‏‎
П М ‏מוּשָׁב‏‎ ‏‏מוּשָׁבִים‏‎
Ж ‏מוּשֶׁבֶת‏‎ ‏מוּשָׁבוֹת‏‎
Имперфект (йуд)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אוּשַׁב‏‎ ‏נוּשַׁב‏‎
2 М ‏‏תּוּשַׁב‏‎ ‏תּוּשְׁבוּ‏‎
Ж תּוּשְׁבִי‏‎ ‏‏תּוּשַׁבְנָה‏‎
3 М ‏‏יוּשַׁב‏‎ ‏‏‏יוּשְׁבוּ‏‎
Ж ‏‏תּוּשַׁב‏‎ ‏‏‏תּוּשַׁבְנָה‏‎
Перфект (нун)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הֻפַּלְתִּי‏‎ ‏‏הֻפַּלְנוּ‏‎
2 М ‏‏הֻפַּלְתָּ‏‎ ‏‏‏הֻפַּלְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הֻפַּלְתְּ‏‎ ‏‏‏הֻפַּלְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הֻפַּל‏‎ ‏‏הֻפְּלוּ‏‎
Ж ‏הֻפְּלָה‏‎
П М ‏מֻפָּל‏‎ ‏‏מֻפָּלִים‏‎
Ж ‏מֻפֶּלֶת‏‎ ‏מֻפָּלוֹת‏‎
Имперфект (нун)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אֻפַּל‏‎ ‏נֻפַּל‏‎
2 М ‏‏תֻּפַּל‏‎ ‏תֻּפְּלוּ‏‎
Ж תֻּפְּלִי‏‎ ‏‏תֻּפַּלְנָה‏‎
3 М ‏‏יֻפַּל‏‎ ‏‏‏יֻפְּלוּ‏‎
Ж ‏‏תֻּפַּל‏‎ ‏‏‏תֻּפַּלְנָה‏‎

Пустые глаголы полностью теряют свой второй слабый корневой.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הוּקַמְתִּי‏‎ ‏‏הוּקַמְנוּ‏‎
2 М ‏‏הוּקַמְתָּ‏‎ ‏‏‏הוּקַמְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הוּקַמְתְּ‏‎ ‏‏‏הוּקַמְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הוּקַם‏‎ ‏‏הוּקְמוּ‏‎
Ж ‏הוּקְמָה‏‎
П М ‏מוּקָם‏‎ ‏‏מוּקָמִים‏‎
Ж ‏מוּקֶמֶת‏‎ ‏מוּקָמוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אוּקַם‏‎ ‏נוּקַם‏‎
2 М ‏‏תּוּקַם‏‎ ‏תּוּקְמוּ‏‎
Ж תּוּקְמִי‏‎ ‏‏תּוּקַמְנָה‏‎
3 М ‏‏יוּקַם‏‎ ‏‏‏יוּקְמוּ‏‎
Ж ‏‏תּוּקַם‏‎ ‏‏‏תּוּקַמְנָה‏‎

Как и во всех остальных бинъянах, глаголы с третьим слабым теряют его при присоединении окончаний-гласных, в остальных же случая он сам превращается в гласную.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הֻגְלֵיתִי‏‎ ‏‏הֻגְלֵינוּ‏‎
2 М ‏‏הֻגְלֵיתָ‏‎ ‏‏‏הֻגְלֵיתֶם‏‎
Ж ‏‏הֻגְלֵית‏‎ ‏‏‏הֻגְלֵיתֶן‏‎
3 М ‏‏הֻגְלָה‏‎ ‏‏הֻגְלוּ‏‎
Ж ‏הֻגְלְתָה‏‎
П М ‏מֻגְלֶה‏‎ ‏‏מֻגְלִים‏‎
Ж ‏מֻגְלֵית‏‎ ‏מֻגְלוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אֻגְלֶה‏‎ ‏נֻגְלֶה‏‎
2 М ‏‏תֻּגְלֶה‏‎ ‏תֻּגְלוּ‏‎
Ж תֻּגְלִי‏‎ ‏‏תֻּגְלֶינָה‏‎
3 М ‏‏יֻגְלֶה‏‎ ‏‏‏יֻגְלוּ‏‎
Ж ‏‏תֻּגְלֶה‏‎ ‏‏‏תֻּגְלֶינָה‏‎
Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הָגְלֵיתִי‏‎ ‏‏הָגְלֵינוּ‏‎
2 М ‏‏הָגְלֵיתָ‏‎ ‏‏‏הָגְלֵיתֶם‏‎
Ж ‏‏הָגְלֵית‏‎ ‏‏‏הָגְלֵיתֶן‏‎
3 М ‏‏הָגְלָה‏‎ ‏‏הָגְלוּ‏‎
Ж ‏הָגְלְתָה‏‎
П М ‏מָגְלֶה‏‎ ‏‏מָגְלִים‏‎
Ж ‏מָגְלֵית‏‎ ‏מָגְלוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אָגְלֶה‏‎ ‏נָגְלֶה‏‎
2 М ‏‏תָּגְלֶה‏‎ ‏תָּגְלוּ‏‎
Ж תָּגְלִי‏‎ ‏‏תָּגְלֶינָה‏‎
3 М ‏‏יָגְלֶה‏‎ ‏‏‏יָגְלוּ‏‎
Ж ‏‏תָּגְלֶה‏‎ ‏‏‏תָּגְלֶינָה‏‎

В глаголах, где совпадают 2-й и 3-й корневые, удвоение происходит только в формах с окончаниями-гласными, в других же случаях его нет.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏‏הוּסַבְתִּי‏‎ ‏‏הוּסַבְנוּ‏‎
2 М ‏‏הוּסַבְתָּ‏‎ ‏‏‏הוּסַבְתֶּם‏‎
Ж ‏‏הוּסַבְתְּ‏‎ ‏‏‏הוּסַבְתֶּן‏‎
3 М ‏‏הוּסַב‏‎ ‏‏הוּסַבּוּ‏‎
Ж ‏הוּסַבָּה‏‎
П М ‏מוּסָב‏‎ ‏‏מוּסַבִּים‏‎
Ж ‏מוּסַבָּה‏‎ ‏מוּסַבּוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏אוּסַב‏‎ ‏נוּסַב‏‎
2 М ‏‏תּוּסַב‏‎ ‏תּוּסַבּוּ‏‎
Ж תּוּסַבִּי‏‎ ‏‏תּוּסַבְנָה‏‎
3 М ‏‏יוּסַב‏‎ ‏‏‏יוּסַבּוּ‏‎
Ж ‏‏תּוּסַב‏‎ ‏‏‏תּוּסַבְנָה‏‎

Ниф’аль

Чаще всего эта порода обозначает страдательное или возвратное действие по отношению к действию породы pāʕal, но по ней также образовано немало глаголов, обозначающих переход в состояние (ложиться) либо просто активное действие (входить).

Правильные глаголы образуют формы этой породы следующим образом.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נִשְׁמַרְתִּי‏‎‏‎ ‏נִשְׁמַרְנוּ‏‎‏‎
2 М ‏נִשְׁמַרְתָּ‏‎‏‎ ‏‏נִשְׁמַרְתֶּם‏‎‏‎
Ж ‏נִשְׁמַרְתְּ‏‎‏‎ ‏‏נִשְׁמַרְתֶּן‏‎‏‎
3 М ‏נִשְׁמַר‏‎‏‎ ‏נִשְׁמְרוּ‏‎‏‎
Ж ‏נִשְׁמְרָה‏‎‏‎
П М ‏‏‏נִשְׁמָר‏‎‏‎ ‏נִשְׁמָרִים‏‎‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נִשְׁמֶרֶת‏‎‏‎ ‏נִשְמָרוֹת‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶשָּׁמֵר‏‎‏‎ ‏נִשָּׁמֵר‏‎‏‎
2 М ‏תִּשָּׁמֵר‏‎‏‎ ‏תִּשָּׁמְרוּ‏‎‏‎
Ж ‏‏תִּשָּׁמְרִי‏‎‏‎ ‏תִּשַּׁמַרְנָה‏‎‏‎
3 М ‏יִשָּׁמֵר‏‎‏‎ ‏‏יִשָּׁמְרוּ‏‎‏‎
Ж ‏תִּשָּׁמֵר‏‎‏‎ ‏‏תִּשַּׁמַרְנָה‏‎‏‎
П М ‏‏הִשָּׁמֵר‏‎‏‎ ‏הִשָּׁמְרוּ‏‎‏‎
Ж ‏הִשָּׁמְרִי‏‎‏‎ ‏הִשָּׁמֵרנָה‏‎‏‎

В перфекте у глаголов со второй гортанной происходит замена шва на хатаф-сеголь и понижение предшествующего i до e. В имперфекте (здесь к корням с первой гортанной прибавляютс корним с первым реш) шва заменяется на хатаф-патах, а отсутствие дагеша компенсируется переходом i в ē.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נֶאֱסַפְתִּי‏‎ ‏נֶאֱסַפְנוּ‏‎
2 М ‏נֶאֱסַפְתָּ‏‎ ‏‏נֶאֱסַפְתֶּם‏‎
Ж ‏נֶאֱסַפְתְּ‏‎ ‏‏נֶאֱסַפְתֶּן‏‎
3 М ‏נֶאֱסַף‏‎ ‏נֶאֶסְפוּ‏‎
Ж ‏נֶאֶסְפָה‏‎
П М ‏‏‏נֶאֱסָף‏‎ ‏נֶאֱסָפִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נֶאֱסֶפֶת‏‎ ‏נֶאֱסָפוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֵאָסֵף‏‎ ‏נֵאָסֵף‏‎
2 М ‏תֵּאָסֵף‏‎ ‏תֵּאָסְפוּ‏‎
Ж ‏‏תֵּאָסְפִי‏‎ ‏תֵּאָסַפְנָה‏‎
3 М ‏יֵאָסֵף‏‎ ‏‏יֵאָסְפוּ‏‎
Ж ‏תֵּאָסֵף‏‎ ‏‏תֵּאָסַפְנָה‏‎
П М ‏‏הֵאָסֵף‏‎ ‏הֵאָסְפוּ‏‎
Ж ‏הֵאָסְפִי‏‎ ‏הֵאָסַפְנָה‏‎

Глаголы, в корнях которых вторая буква — гортанная, всего лишь заменяют шва на хатаф-патах.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נִשְׁאַלְתִּי‏‎ ‏נִשְׁאַלְנוּ‏‎
2 М ‏נִשְׁאַלְתָּ‏‎ ‏‏נִשְׁאַלְתֶּם‏‎
Ж ‏נִשְׁאַלְתְּ‏‎ ‏‏נִשְׁאַלְתֶּן‏‎
3 М ‏נִשְׁאַל‏‎ ‏נִשְׁאֲלוּ‏‎
Ж ‏נִשְׁאֲלָה‏‎
П М ‏‏‏נִשְׁאָל‏‎ ‏נִשְׁאָלִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נִשְׁאֶלֶת‏‎ ‏נִשְׁאָלוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶשָּׁאֵל‏‎ ‏נִשָּׁאֵל‏‎
2 М ‏תִּשָּׁאֵל‏‎ ‏תִּשָּׁאֲלוּ‏‎
Ж ‏‏תִּשָּׁאֲלִי‏‎ ‏תִּשָּׁאַלְנָה‏‎
3 М ‏יִשָּׁאֵל‏‎ ‏‏יִשָּׁאֲלוּ‏‎
Ж ‏תִּשָּׁאֵל‏‎ ‏‏תִּשָּׁאַלְנָה‏‎
П М ‏‏הִשָּׁאֵל‏‎ ‏הִשָּׁאֲלוּ‏‎
Ж ‏הִשָּׁאֲלִי‏‎ ‏הִשָּׁאַלְנָה‏‎

У глаголов с третьей корневой гортанной происходит понижение гласных в причастии ж.р. ед.ч., имперфекте и императиве. Из них выделяются глаголы с третьим алефом, где происходит удлиннение гласных, а алеф становится немым.

Перфект (не алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נִפְתַּחְתִּי‏‎ ‏נִפְתַּחְנוּ‏‎
2 М ‏נִפְתַּחְתָּ‏‎ ‏‏נִפְתַּחְתֶּם‏‎
Ж ‏נִפְתַּחְתְּ‏‎ ‏‏נִפְתַּחְתֶּן‏‎
3 М ‏נִפְתַּח‏‎ ‏נִפְתְּחוּ‏‎
Ж ‏נִפְתְּחָה‏‎
П М ‏‏‏נִפְתָּח‏‎ ‏נִפְתָּחִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נִפְתַּחַת‏‎ ‏נִפְתָּחוֹת‏‎
Имперфект (не алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶפָּתַח‏‎ ‏נִפָּתַח‏‎
2 М ‏תִּפָּתַח‏‎ ‏תִּפָּתְחוּ‏‎
Ж ‏‏תִּפָּתְחִי‏‎ ‏תִּפָּתַחְנָה‏‎
3 М ‏יִפָּתַח‏‎ ‏‏יִפָּתְחוּ‏‎
Ж ‏תִּפָּתַח‏‎ ‏‏תִּפָּתַחְנָה‏‎
П М ‏‏הִפָּתַח‏‎ ‏הִפָּתְחוּ‏‎
Ж ‏הִפָּתְחִי‏‎ ‏הִפָּתַחְנָה‏‎
Перфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נִקְרֵאתִי‏‎ ‏נִקְרֵאנוּ‏‎
2 М ‏נִקְרֵאתָ‏‎ ‏‏נִקְרֵאתֶם‏‎
Ж ‏נִקְרֵאת‏‎ ‏‏נִקְרֵאתֶן‏‎
3 М ‏נִקְרָא‏‎ ‏נִקְרְאוּ‏‎
Ж ‏נִקְרְאָה‏‎
П М ‏‏‏נִקְרָא‏‎ ‏נִקְרָאִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נִקְרֵאת‏‎ ‏נִקְרָאוֹת‏‎
Имперфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶקָּרֵא‏‎ ‏נִקָּרֵא‏‎
2 М ‏תִּקָּרֵא‏‎ ‏תִּקָּרְאוּ‏‎
Ж ‏‏תִּקָּרְאִי‏‎ ‏תִּקָּרֶאנָה‏‎
3 М ‏יִקָּרֵא‏‎ ‏‏יִקָּרְאוּ‏‎
Ж ‏תִּקָּרֵא‏‎ ‏‏תִּקָּרֶאנָה‏‎
П М ‏‏הִקָּרֵא‏‎ ‏הִקָּרְאוּ‏‎
Ж ‏הִקָּרְאִי‏‎ ‏הִקָּרֶאנָה‏‎

Йуд в глаголах, где он первый корневой, в перфекте и причастиях переходит в ō, первый корневой нун же ассимилируется со второй корневой. В имперфекте и императиве они оба удваиваются, как обычные согласные.

Перфект (йуд)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נוֹלַדְתִּי‏‎ ‏נוֹלַדְנוּ‏‎
2 М ‏נוֹלַדְתָּ‏‎ ‏‏נוֹלַדְתֶּם‏‎
Ж ‏נוֹלַדְתְּ‏‎ ‏‏נוֹלַדְתֶּן‏‎
3 М ‏נוֹלַד‏‎ ‏נוֹלְדוּ‏‎
Ж ‏נוֹלְדָה‏‎
П М ‏‏‏נוֹלָד‏‎ ‏נוֹלָדִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נוֹלֶדֶת‏‎ ‏נוֹלָדוֹת‏‎
Имперфект (йуд)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶיָּלֵד‏‎ ‏נִיָּלֵד‏‎
2 М ‏תִּיָּלֵד‏‎ ‏תִּיָּלְדוּ‏‎
Ж ‏‏תִּיָּלְדִי‏‎ ‏תִּיָּלַדְנָה‏‎
3 М ‏יִיָּלֵד‏‎ ‏‏יִיָּלְדוּ‏‎
Ж ‏תִּיָּלֵד‏‎ ‏‏תִּיָּלַדְנָה‏‎
П М ‏‏הִיָּלֵד‏‎ ‏הִיָּלְדוּ‏‎
Ж ‏הִיָּלְדִי‏‎ ‏הִיָּלַדְנָה‏‎
Перфект (нун)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נִצַּלְתִּי‏‎ ‏נִצַּלְנוּ‏‎
2 М ‏נִצַּלְתָּ‏‎ ‏‏נִצַּלְתֶּם‏‎
Ж ‏נִצַּלְתְּ‏‎ ‏‏נִצַּלְתֶּן‏‎
3 М ‏נִצַּל‏‎ ‏נִצְּלוּ‏‎
Ж ‏נִצְּלָה‏‎
П М ‏‏‏נִצָּל‏‎ ‏נִצָּלִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נִצֶּלֶת‏‎ ‏נִצָּלוֹת‏‎
Имперфект (нун)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶנָּצֵל‏‎ ‏נִנָּצֵל‏‎
2 М ‏תִּנָּצֵל‏‎ ‏תִּנָּצְלוּ‏‎
Ж ‏‏תִּנָּצְלִי‏‎ ‏תִּנָּצַלְנָה‏‎
3 М ‏יִנָּצֵל‏‎ ‏‏יִנָּצְלוּ‏‎
Ж ‏תִּנָּצֵל‏‎ ‏‏תִּנָּצַלְנָה‏‎
П М ‏‏הִנָּצֵל‏‎ ‏הִנָּצְלוּ‏‎
Ж ‏הִנָּצְלִי‏‎ ‏הִנָּצַלְנָה‏‎

В пустых глаголах второй корневой переходит в ō или ū. В 1-м и 2-м лице перфекта различают классические (справа) и современные (слева) формы.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נְכוּנוֹתִ/נָכֹנְתִּי‏‎ ‏נְכוּנוֹנוּ/נָכֹנּוּ‏‎
2 М ‏נְכוּנוֹתָ/נָכֹנְתָּ‏‎ ‏‏נְכוּנוֹתֶם/נָכֹנְתֶּם‏‎
Ж ‏נְכוּנוֹת/נָכֹנְתְּ‏‎ ‏‏נְכוּנוֹתֶן/נָכֹנְתֶּן‏‎
3 М ‏נָכוֹן‏‎ ‏נָכוֹנוּ‏‎
Ж ‏נָכוֹנָה‏‎
П М ‏‏‏נָכוֹן‏‎ ‏נְכוֹנִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נְכוֹנָה‏‎ ‏נְכוֹנוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶכּוֹן‏‎ ‏נִכּוֹן‏‎
2 М ‏תִּכּוֹן‏‎ ‏תִּכּוֹנוּ‏‎
Ж ‏‏תִּכּוֹנִי‏‎ ‏תִּכֹּנָּה‏‎
3 М ‏יִכּוֹן‏‎ ‏‏יִכּוֹנוּ‏‎
Ж ‏תִּכּוֹן‏‎ ‏‏תִּכֹּנָּה‏‎
П М ‏‏הִכּוֹן‏‎ ‏הִכּוֹנוּ‏‎
Ж ‏הִכּוֹנִי‏‎ ‏הִכֹּנָּה‏‎

Глаголы с третьей корневой слабой спрягаются следующим образом.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נִפְנֵיתִי‏‎ ‏נִפְנֵינוּ‏‎
2 М ‏נִפְנֵיתָ‏‎ ‏‏נִפְנֵיתֶם‏‎
Ж ‏נִפְנֵית‏‎ ‏‏נִפְנֵיתֶן‏‎
3 М ‏נִפְנָה‏‎ ‏נִפְנוּ‏‎
Ж ‏נִפְנְתָה‏‎
П М ‏‏‏נִפְנֶה‏‎ ‏נִפְנִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נִפְנֵית‏‎ ‏נִפְנוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶפָּנֶה‏‎ ‏נִפָּנֶה‏‎
2 М ‏תִּפָּנֶה‏‎ ‏תִּפָּנוּ‏‎
Ж ‏‏תִּפָּנִי‏‎ ‏תִּפָּנֶינָה‏‎
3 М ‏יִפָּנֶה‏‎ ‏‏יִפָּנוּ‏‎
Ж ‏תִּפָּנֶה‏‎ ‏‏תִּפָּנֶינָה‏‎
П М ‏‏הִפָּנֵה‏‎ ‏הִפָּנוּ‏‎
Ж ‏הִפָּנִי‏‎ ‏הִפָּנֶינָה‏‎

В удвоенных глаголах удвоение происходит в формах с окончаниями.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏נְסַבֹּותִי‏‎ ‏נְסַבֹּונוּ‏‎
2 М ‏נְסַבֹּותָ‏‎ ‏‏נְסַבֹּותֶם‏‎
Ж ‏נְסַבֹּותְ‏‎ ‏‏נְסַבֹּותֶן‏‎
3 М ‏נָסַב‏‎ ‏נָסַבּוּ‏‎
Ж ‏נָסַבָּה‏‎
П М ‏‏‏נָסָב‏‎ ‏נְסַבִּים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏נְסַבָּה‏‎ ‏נְסַבֹּות‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶסַּב‏‎ ‏נִּסַּב‏‎
2 М ‏תִּסַּב‏‎ ‏תִּסַּבּוּ‏‎
Ж ‏‏תִּסַּבִּי‏‎ ‏תִּסַּבְנָה‏‎
3 М ‏יִסַּב‏‎ ‏‏יִסַּבּוּ‏‎
Ж ‏תִּסַּב‏‎ ‏‏תִּסַּבְנָה‏‎
П М ‏‏הִסֵּב‏‎ ‏הִסִּבּוּ‏‎
Ж ‏הִסִּבִּי‏‎ ‏הִסַּבְנָה‏‎

Хитпа’эль

Глаголы этой породы обозначают возвратное, взаимное и, реже, страдательное действие по отношению к действию пород pāʕal и piʕʕēl.

Правильные глаголы, глаголы с 1-й гортанной, 1-й и 2-й слабой и удвоенные спрягаются следующим образом.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִתְבַּטַּלְתִּי‏‎‏‎ ‏הִתְבַּטַּלְנוּ‏‎‏‎
2 М ‏הִתְבַּטַּלְתָּ‏‎‏‎ ‏‏הִתְבַּטַּלְתֶּם‏‎‏‎
Ж ‏הִתְבַּטַּלְתְּ‏‎‏‎ ‏‏הִתְבַּטַּלְתֶּן‏‎‏‎
3 М ‏הִתְבַּטֵּל‏‎‏‎ ‏הִתְבַּטְּלוּ‏‎‏‎
Ж ‏הִתְבַּטְּלָה‏‎‏‎
П М ‏‏‏מִתְבַּטֵּל‏‎‏‎ ‏מִתְבַּטְּלִים‏‎‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מִתְבַּטֶּלֶת‏‎‏‎ ‏מִתְבַּטְּלוֹת‏‎‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶתְבַּטֵּל‏‎‏‎ ‏נִתְבַּטֵּל‏‎‏‎
2 М ‏תִּתְבַּטֵּל‏‎‏‎ ‏תִּתְבַּטְּלוּ‏‎‏‎
Ж ‏‏תִּתְבַּטְּלִי‏‎‏‎ ‏תִּתְבַּטֵּלְנָה‏‎‏‎
3 М ‏יִתְבַּטֵּל‏‎‏‎ ‏‏יִתְבַּטְּלוּ‏‎‏‎
Ж ‏תִּתְבַּטֵּל‏‎‏‎ ‏‏תִּתְבַּטֵּלְנָה‏‎‏‎
П М ‏‏הִתְבַּטֵּל‏‎‏‎ ‏הִתְבַּטְּלוּ‏‎‏‎
Ж ‏הִתְבַּטְּלִי‏‎‏‎ ‏הִתְבַּטֵּלְנָה‏‎‏‎

Глаголы со 2-й корневой гортанной делятся на группы в своём спряжении. Глаголы со 2-й реш или алеф компенсируют дагеш удлиннением гласной, глаголы со второй айн, хэй, хэт или алеф заменяют своё шва на хатаф-патах.

Перфект (реш)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִתְגָּרַשְׁתִּי‏‎ ‏הִתְגָּרַשְׁנוּ‏‎
2 М ‏הִתְגָּרַשְׁתָּ‏‎ ‏‏הִתְגָּרַשְׁתֶּם‏‎
Ж ‏הִתְגָּרַשְׁתְּ‏‎ ‏‏הִתְגָּרַשְׁתֶּן‏‎
3 М ‏הִתְגָּרֵשׁ‏‎ ‏הִתְגָּרְשׁוּ‏‎
Ж ‏הִתְגָּרְשָׁה‏‎
П М ‏‏‏מִתְגָּרֵשׁ‏‎ ‏מִתְגָּרְשִׁים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מִתְגָּרֶשֶׁת‏‎ ‏מִתְגָּרְשׁוֹת‏‎
Перфект (горт.)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִתְבַּהַרְתִּי‏‎ ‏הִתְבַּהַרְנוּ‏‎
2 М ‏הִתְבַּהַרְתָּ‏‎ ‏‏הִתְבַּהַרְתֶּם‏‎
Ж ‏הִתְבַּהַרְתְּ‏‎ ‏‏הִתְבַּהַרְתֶּן‏‎
3 М ‏הִתְבַּהֵר‏‎ ‏הִתְבַּהֲרוּ‏‎
Ж ‏הִתְבַּהֲרָה‏‎
П М ‏‏‏מִתְבַּהֵר‏‎ ‏מִתְבַּהֲרִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מִתְבַּהֶרֶת‏‎ ‏מִתְבַּהֲרוֹת‏‎
Перфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִתְפָּאַרְתִּי‏‎ ‏הִתְפָּאַרְנוּ‏‎
2 М ‏הִתְפָּאַרְתָּ‏‎ ‏‏הִתְפָּאַרְתֶּם‏‎
Ж ‏הִתְפָּאַרְתְּ‏‎ ‏‏הִתְפָּאַרְתֶּן‏‎
3 М ‏הִתְפָּאֵר‏‎ ‏הִתְפָּאֲרוּ‏‎
Ж ‏הִתְפָּאֲרָה‏‎
П М ‏‏‏מִתְפָּאֵר‏‎ ‏מִתְפָּאֲרִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מִתְפָּאֶרֶת‏‎ ‏מִתְפָּאֲרוֹת‏‎
Имперфект (реш)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶתְגָּרֵשׁ‏‎ ‏נִתְגָּרֵשׁ‏‎
2 М ‏תִּתְגָּרֵשׁ‏‎ ‏תִּתְגָּרְשׁוּ‏‎
Ж ‏‏תִּתְגָּרְשִׁי‏‎ ‏תִּתְגָּרֵשְׁנָה‏‎
3 М ‏יִתְגָּרֵשׁ‏‎ ‏‏יִתְגָּרְשׁוּ‏‎
Ж ‏תִּתְגָּרֵשׁ‏‎ ‏‏תִּתְגָּרֵשְׁנָה‏‎
П М ‏‏הִתְגָּרֵשׁ‏‎ ‏הִתְגָּרְשׁוּ‏‎
Ж ‏הִתְגָּרְשִׁי‏‎ ‏הִתְגָּרֵשְׁנָה‏‎
Имперфект (горт.)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶתְבַּהֵר‏‎ ‏נִתְבַּהֵר‏‎
2 М ‏תִּתְבַּהֵר‏‎ ‏תִּתְבַּהֲרוּ‏‎
Ж ‏‏תִּתְבַּהֲרִי‏‎ ‏תִּתְבַּהֵרְנָה‏‎
3 М ‏יִתְבַּהֵר‏‎ ‏‏יִתְבַּהֲרוּ‏‎
Ж ‏תִּתְבַּהֵר‏‎ ‏‏תִּתְבַּהֵרְנָה‏‎
П М ‏‏הִתְבַּהֵר‏‎ ‏הִתְבַּהֲרוּ‏‎
Ж ‏הִתְבַּהֲרִי‏‎ ‏הִתְבַּהֵרְנָה‏‎
Имперфект (алеф)
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶתְפָּאֵר‏‎ ‏נִתְפָּאֵר‏‎
2 М ‏תִּתְפָּאֵר‏‎ ‏תִּתְפָּאֲרוּ‏‎
Ж ‏‏תִּתְפָּאֲרִי‏‎ ‏תִּתְפָּאֵרְנָה‏‎
3 М ‏יִתְפָּאֵר‏‎ ‏‏יִתְפָּאֲרוּ‏‎
Ж ‏תִּתְפָּאֵר‏‎ ‏‏תִּתְפָּאֵרְנָה‏‎
П М ‏‏הִתְפָּאֵר‏‎ ‏הִתְפָּאֲרוּ‏‎
Ж ‏הִתְפָּאֲרִי‏‎ ‏הִתְפָּאֵרְנָה‏‎

Глаголы с третьей гортанной (не алеф) в перфекте и имперфекте в формах без окончаний имеют два варианта: с вкравшимся патахом и с заменой цере на патах. Глаголы с 3-й корневой алеф, как и в других бинъяним, имеют удлиннение гласной перед немым алефом.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִתְפַּתַּחְתִּי‏‎ ‏הִתְפַּתַּחְנוּ‏‎
2 М ‏הִתְפַּתַּחְתָּ‏‎ ‏‏הִתְפַּתַּחְתֶּם‏‎
Ж ‏הִתְפַּתַּחְתְּ‏‎ ‏‏הִתְפַּתַּחְתֶּן‏‎
3 М ‏הִתְפַּתֵּחַ/הִתְפַּתַּח‏‎ ‏הִתְפַּתְּחוּ‏‎
Ж ‏הִתְפַּתְּחָה‏‎
П М ‏‏‏מִתְפַּתֵּחַ‏‎ ‏מִתְפַּתְּחִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מִתְפַּתַּחַת‏‎ ‏מִתְפַּתְּחוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶתְפַּתַּח/אֶתְפַּתֵּחַ‏‎ ‏נִתְפַּתַּח/נִתְפַּתֵּחַ‏‎
2 М ‏תִּתְפַּתַּח/תִּתְפַּתֵּחַ‏‎ ‏תִּתְפַּתְּחוּ‏‎
Ж ‏‏תִּתְפַּתְּחִי‏‎ ‏תִּתְפַּתַּחְנָה‏‎
3 М ‏יִתְפַּתַּח/יִתְפַּתֵּחַ‏‎ ‏‏יִתְפַּתְּחוּ‏‎
Ж ‏תִּתְפַּתַּח/תִּתְפַּתֵּחַ‏‎ ‏‏תִּתְפַּתַּחְנָה‏‎
П М ‏‏הִתְפַּתַּח‏‎ ‏הִתְפַּתְּחוּ‏‎
Ж ‏הִתְפַּתְּחִי‏‎ ‏הִתְפַּתַּחְנָה‏‎
Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִתְמַלֵּאתִי‏‎ ‏הִתְמַלֵּאנוּ‏‎
2 М ‏הִתְמַלֵּאתָ‏‎ ‏‏הִתְמַלֵּאתֶם‏‎
Ж ‏הִתְמַלֵּאת‏‎ ‏‏הִתְמַלֵּאתֶן‏‎
3 М ‏הִתְמַלָּא‏‎ ‏הִתְמַלְּאוּ‏‎
Ж ‏הִתְמַלְּאָה‏‎
П М ‏‏‏מִתְמַלֵּא‏‎ ‏מִתְמַלְּאִים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מִתְמַלֵּאת‏‎ ‏מִתְמַלְּאוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶתְמַלֵּא‏‎ ‏נִתְמַלֵּא‏‎
2 М ‏תִּתְמַלֵּא‏‎ ‏תִּתְמַלְּאוּ‏‎
Ж ‏‏תִּתְמַלְּאִי‏‎ ‏תִּתְמַלֶּאנָה‏‎
3 М ‏יִתְמַלֵּא‏‎ ‏‏יִתְמַלְּאוּ‏‎
Ж ‏תִּתְמַלֵּא‏‎ ‏‏תִּתְמַלֶּאנָה‏‎
П М ‏‏הִתְמַלֵּא‏‎ ‏הִתְמַלְּאוּ‏‎
Ж ‏הִתְמַלְּאִי‏‎ ‏הִתְמַלֶּאנָה‏‎

Глаголы с третьей корневой слабой спрягаются следующим образом.

Перфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏‏הִתְפַּנֵּיתִי‏‎ ‏הִתְפַּנֵּינוּ‏‎
2 М ‏הִתְפַּנֵּיתָ‏‎ ‏‏הִתְפַּנֵּיתֶם‏‎
Ж ‏הִתְפַּנֵּית‏‎ ‏‏הִתְפַּנֵּיתֶן‏‎
3 М ‏הִתְפַּנָּה‏‎ ‏הִתְפַּנּוּ‏‎
Ж ‏הִתְפַּנְּתָה‏‎
П М ‏‏‏מִתְפַּנֶּה‏‎ ‏מִתְפַּנִּים‏‎
Ж ‏‎‏‏‏מִתְפַּנָּה‏‎ ‏מִתְפַּנּוֹת‏‎
Имперфект
Ед.ч. Мн.ч.
1 ‏אֶתְפַּנֶּה‏‎ ‏נִתְפַּנֶּה‏‎
2 М ‏תִּתְפַּנֶּה‏‎ ‏תִּתְפַּנּוּ‏‎
Ж ‏‏תִּתְפַּנִּי‏‎ ‏תִּתְפַּנֶּינָה‏‎
3 М ‏יִתְפַּנֶּה‏‎ ‏‏יִתְפַּנּוּ‏‎
Ж ‏תִּתְפַּנֶּה‏‎ ‏‏תִּתְפַּנֶּינָה‏‎
П М ‏‏הִתְפַּנֵּה‏‎ ‏הִתְפַּנּוּ‏‎
Ж ‏הִתְפַּנִּי‏‎ ‏הִתְפַּנֶּינָה‏‎

Редкие и исторические породы

Niθpaʕʕēl

Это — вариант бинъяна hiθpaʕʕēl в языке Мишны.

Личные формы

Перфект

Перфект глагола в современном иврите практически всегда обозначает прошлое действие или состояние. Форма третьего лица единственного числа мужского рода в ранней грамматической традиции, по аналогии с арабским языком, считалась начальной. В некоторых современных словарях она также приведена как словарная.

Перфект образуется присоединением личных окончаний. В некоторых случаях под их влиянием меняется структура слова: окончания, начинающиеся на гласную (ו, ה‏‎ -ū, -ā), перетягивают последнюю букву глагола для образования слога, начинающегося на согласный; окончания 2-го лица мн.ч. перетягивают ударение, что вызывает редукцию; остальные окончания безударны и начинаются на согласный, при их присоединении ударный гласный обычно переходит в патах (a) по закону Филиппи.

Порода Корень Единственное число Множественное число
Он Она Ты Я Они Вы Мы
М Ж M Ж
pa’al שׁמר‏‎ שָׁמַר‏‎ שָֽמְרָה‏‎ שָׁמַרְתָּ‏‎ שָׁמַרְתְּ‏‎ שָׁמַרְתִּי‏‎ שָֽמְרוּ‏‎ שְׁמַרְתֶּם‏‎ שְׁמַרְתֶּן‏‎ שָׁמַרְנוּ‏‎
š-m-r šāmar
шамар
šāmәrā
шамра
šāmartā
шамарта
šāmart
шамарт
šāmartī
шамарти
šāmәrū
шамру
šәmartem
шмартэм
šәmarten
шмартэн
šāmarnū
шамарну
pi’el גדל‏‎ גִּדֵּל‏‎ גִּדְּלָה‏‎ גִּדַּלְתָּ‏‎ גִּדַּלְתְּ‏‎ גִּדַּלְתִּי‏‎ גִּדְּלוּ‏‎ גִּדַּלְתֶּם‏‎ גִּדַּלְתֶּן‏‎ גִּדַּלְנוּ‏‎
g-d-l giddēl
гидэль
giddәlā
гидла
giddaltā
гидальта
giddalt
гидальт
giddaltī
гидальти
giddәlū
гидлу
giddaltem
гидальтэм
giddalten
гидальтэн
giddalnū
гидальну
hif’il קטנ‏‎ הִקְטִין‏‎ הִקְטִינָה‏‎ הִקְטַנְתָּ‏‎ הִקְטַנְתְּ‏‎ הִקְטַנְתִּי‏‎ הִקְטִינוּ‏‎ הִקְטַנְתֶּם‏‎ הִקְטַנְתֶּן‏‎ הִקְטַנּוּ‏‎
q-t-n hiqtˤīn
hиктин
hiqtˤīnā
hиктина
hiqtˤantā
hиктанта
hiqtˤant
hиктант
hiqtˤantī
hиктанти
hiqtˤīnū
hиктину
hiqtˤantem
hиктантэм
hiqtˤanten
hиктантэн
hiqtˤannū
hиктану
hitpa’el בטל‏‎ הִתְבַּטֵּל‏‎ הִתְבַּטְּלָה‏‎ הִתְבַּטַּלְתָּ‏‎ הִתְבַּטַּלְתְּ‏‎ הִתְבַּטַּלְתִּי‏‎ הִתְבַּטְּלוּ‏‎ הִתְבַּטַּלְתֶּם‏‎ הִתְבַּטַּלְתֶּן‏‎ הִתְבַּטַּלְנוּ‏‎
b-t-l hiθbattˤēl
hитбатэль
hiθbattˤәlā
hитбатла
hiθbattˤaltā
hитбаталта
hiθbattˤalt
hитбатальт
hiθbattˤaltī
hитбатальти
hiθbattˤәlū
hитбатлу
hiθbattˤaltem
hитбатальтэм
hiθbattˤalten
hитбатальтэн
hiθbattˤalnū
hитбатальну
huf’al קטנ‏‎ הֻקְטַן‏‎ הֻקְטְנָה‏‎ הֻקְטַנְתָּ‏‎ הֻקְטַנְתְּ‏‎ הֻקְטַנְתִּי‏‎ הֻקְטְנוּ‏‎ הֻקְטַנְתֶּם‏‎ הֻקְטַנְתֶּן‏‎ הֻקְטַנּוּ‏‎
q-t-n huqtˤan
hуктан
huqtˤәnā
hуктэна
huqtˤantā
hуктанта
huqtˤant
hуктант
huqtˤantī
hуктанти
huqtˤәnū
hуктэну
huqtˤantem
hуктантэм
huqtˤanten
hуктантэн
huqtˤannū
hуктану
pu’al גדל‏‎ גֻּדַּל‏‎ גֻּדְּלָה‏‎ גֻּדַּלְתָּ‏‎ גֻּדַּלְתְּ‏‎ גֻּדַּלְתִּי‏‎ גֻּדְּלוּ‏‎ גֻּדַּלְתֶּם‏‎ גֻּדַּלְתֶּן‏‎ גֻּדַּלְנוּ‏‎
g-d-l guddal
гудаль
guddәlā
гудла
guddaltā
гудальта
guddalt
гудальт
guddaltī
гудальти
guddәlū
гудлу
guddaltem
гудальтэм
guddalten
гудальтэн
guddalnū
гудальну
nif’al שׁמר‏‎ נִשְׁמַר‏‎ נִשְׁמְרָה‏‎ נִשְׁמַרְתָּ‏‎ נִשְׁמַרְתְּ‏‎ נִשְׁמַרְתִּי‏‎ נִשְׁמְרוּ‏‎ נִשְׁמַרְתֶּם‏‎ נִשְׁמַרְתֶּן‏‎ נִשְׁמַרְנוּ‏‎
š-m-r nišmar
нишмар
nišmәrā
нишмэра
nišmartā
нишмарта
nišmart
нишмарт
nišmartī
нишмарти
nišmәrū
нишмэру
nišmartem
нишмартэм
nišmarten
нишмартэн
nišmarnū
нишмарну

Имперфект

Имперфект в современном иврите обозначает будущее время. Он образуется путём прибавления приставок и, в некоторых случаях, окончаний.

Приставки во всех глагольных породах, кроме нифъаль, hифъиль и hуфъаль, огласуются подвижным шва. В паъаль и hитпаъэль, из-за соседства двух слогов с подвижным шва, первый преобразуется в i.

Следует иметь в виду, что гортанные буквы, когда они находятся перед слогом с подвижным шва и должны быть огласованы i, меняют этот i на e или а. В имперфекте глаголов приставка алеф огласуется всегда как e. В породах пиъэль и пуъаль алеф, по общему правилу, меняет шва на хатаф-патах (сверхкраткое а).

В имперфекте к глаголу присоединяются два вида окончаний: окончания-гласные (ו, י‏‎ -ū, -ī) перетягивают последнюю букву последнего слога, аналогично таким же окончаниям в перфекте, в результате гласная из «обкраденного» слога превращается в подвижное шва; другое окончание — נָה‏‎ -nā женского рода во 2-м и 3-м лице, в мн.ч., которое является безударным и меняет структуру основы только в породах нифъаль (ē переходит в а) и hифъиль (ī в ē). В современном иврите формы с נָה‏‎ -nā употребляются всё реже.

Порода Корень Единственное число Множественное число
Он Она Ты Я Они Вы Мы
M Ж M Ж M Ж
pa’al שׁמר‏‎ יִשְׁמוֹר‏‎ תִּשְׁמוֹר‏‎ תִּשְׁמוֹר‏‎ תִּשְׁמְרִי‏‎ אֶשְׁמוֹר‏‎ יִשְׁמְרוּ‏‎ תִּשְׁמוֹרנָה‏‎ תִּשְׁמְרוּ‏‎ תִּשְׁמוֹרנָה‏‎ נִשְׁמוֹר‏‎
š-m-r yišmōr
йишмор
tišmōr
тишмор
tišmōr
тишмор
tišmәrī
тишмэри
ešmōr
эшмор
yišmәrū
йишмэру
tišmōrnā
тишморна
tišmәrū
тишмэру
tišmōrnā
тишморна
nišmōr
нишмор
pi’el גדל‏‎ יְגַדֵּל‏‎ תְּגַדֵּל‏‎ תְּגַדֵּל‏‎ תְּגַדְּלִי‏‎ אֲגַדֵּל‏‎ יְגַדְּלוּ‏‎ תְּגַדֵּלְנָה‏‎ תְּגַדְּלוּ‏‎ תְּגַדֵּלְנָה‏‎ נְגַדֵּל‏‎
g-d-l yәɣaddel
йэгадэль
tәɣaddel
тэгадель
tәɣaddel
т(э)гадэль
tәɣaddәlī
т(э)гадели
aɣaddel
агадэль
yәɣaddәlū
йэгадлу
tәɣaddelnā
т(э)гадэльна
tәɣaddәlū
т(э)гадлу
tәɣaddelnā
т(э)гадэльна
nәɣaddel
нэгадэль
hif’il קטנ‏‎ יַקְטִין‏‎ תַּקְטִין‏‎ תַּקְטִין‏‎ תַּקְטִ֫ינִי‏‎ אַקְטִין‏‎ יַקְטִינּוּ‏‎ תַּקְטֵנָּה‏‎ תַּקְטִינּוּ‏‎ תַּקְטֵנָּה‏‎ נַקְטִין‏‎
q-t-n yaqtˤīn
йактин
taqtˤīn
тактин
taqtˤīn
тиктин
taqtˤīnī
тактини
aqtˤīn
актин
yaqtˤīnū
йактину
taqtˤēnnā
тактэна
taqtˤīnū
тактину
taqtˤēnna
тактэна
naqtˤīn
нактин
hitpa’el בטל‏‎ יִתְבַּטֵּל‏‎ תִּתְבַּטֵּל‏‎ תִּתְבַּטֵּל‏‎ תִּתְבַּטְּלִי‏‎ אֶתְבַּטֵּל‏‎ יִתְבַּטְּלוּ‏‎ תִּתְבַּטֵּלְנָה‏‎ תִּתְבַּטְּלוּ‏‎ תִּתְבַּטֵּלְנָה‏‎ נִתְבַּטֵּל‏‎
b-t-l yiθbattˤēl
йитбатэль
tiθbattˤēl
титбатэль
tiθbattˤēl
титбатэль
tiθbattˤәlī
титбатли
eθbattˤēl
этбатэль
yiθbattˤәlū
йитбатлу
tiθbattˤēlnā
титбатэльна
tiθbattˤәlū
титбатлу
tiθbattˤēlnā
титбатэльна
niθbattˤēl
нитбатэль
huf’al קטנ‏‎ יֻקְטַן‏‎ תֻּקְטַן‏‎ תֻּקְטַן‏‎ תֻּקְטְנִי‏‎ אֻקְטַן‏‎ יֻקְטְנּוּ‏‎ תֻּקְטַנָּה‏‎ תֻּקְטְנּוּ‏‎ תֻּקְטַנָּה‏‎ נֻקְטַן‏‎
q-t-n yuqtˤan
йуктан
tuqtˤan
туктан
tuqtˤan
туктан
tuqtˤәnī
туктэни
uqtˤan
уктан
yuqtˤәnū
йуктэну
tuqtˤannā
туктана
tuqtˤәnū
туктэну
tuqtˤannā
туктана
nuqtˤan
туктан
pu’al גדל‏‎ יְגֻדַּל‏‎ תְּגֻדַּל‏‎ תְּגֻדַּל‏‎ תְּגֻדְּלִי‏‎ אֲגֻדַּל‏‎ יְגֻדְּלוּ‏‎ תְּגֻדַּלְנָה‏‎ תְּגֻדְּלוּ‏‎ תְּגֻדַּלְנָה‏‎ נְגֻדַּל‏‎
g-d-l yәɣuddal
йэгудаль
tәɣuddal
т(э)гудаль
tәɣuddal
т(э)гудаль
tәɣuddәlī
т(э)гудли
aɣuddal
агудаль
yәɣuddәlū
йэгудлу
tәɣuddalnā
т(э)гудальна
tәɣuddәlū
т(э)гудлу
tәɣuddalnā
т(э)гудальна
nәɣuddal
н(э)гудаль
nif’al שׁמר‏‎ יִשָּׁמֵר‏‎ תִּשָּׁמֵר‏‎ תִּשָּׁמֵר‏‎ תִּשָּׁמְרִי‏‎ אֶשָּׁמֵר‏‎ יִשָּׁמְרוּ‏‎ תִּשַּׁמַרְנָה‏‎ תִּשָּׁמְרוּ‏‎ תִּשַּׁמַרְנָה‏‎ נִשָּׁמֵר‏‎
š-m-r yiššāmēr
йишамэр
tiššāmēr
ишамэр
tiššāmēr
тишамэр
tiššāmәrī
тишамри
eššāmēr
эшамэр
yiššāmәrū
йишамру
tiššāmarnā
тишамарна
tiššāmәrū
тишамру
tiššāmarnā
тишамарна
niššāmēr
нишамэр
Императив

Форма императива (повелительного наклонения) образуется от форм имперфекта 2-го лица удалением приставки. Для отрицания используется частица אל‏‎ al/аль и форма имперфекта (с приставкой). В разговорном современном иврите (возможно, под влиянием отрицательной формы) может употребляться имперфект в качестве повелительного наклонения.

Порода Корень Единственное число Множественное число Перевод
M Ж M Ж
pa’al שׁמר‏‎ שְׁמוֹר‏‎ שִׁמְרִי‏‎ שִׁמְרוּ‏‎ שְׁמוֹרְנָה‏‎ Охраняй
š-m-r šәmōr
шмор
šimrī
шимри
šimrū
шимру
šәmōrnā
шморна
pi’el גדל‏‎ גַּדֵּל‏‎ גַּדְּלִי‏‎ גַּדְּלוּ‏‎ גַּדֵּלְנָה‏‎ Увеличь
g-d-l gaddēl
гадэль
gaddәlī
гадли
gaddәlū
гадлу
gaddēlnā
галэльна
hif’il קטנ‏‎ הַקְטֵן‏‎ הַקְטִינִי‏‎ הַקְטִינוּ‏‎ הַקְטֵנָּה‏‎ Уменьши, сожми
q-tˤ-n haqtˤēn
hактэн
haqtˤīnī
hактини
haqtˤīnū
hактину
haqtˤēnnā
hиктэна
hitpa’el בטל‏‎ הִתְבַּטֵּל‏‎ הִתְבַּטְּלִי‏‎ הִתְבַּטְּלוּ‏‎ הִתְבַּטֵּלְנָה‏‎ Аннулируйся; бездельничай
b-tˤ-l hiθbattˤēl
hитбатэль
hiθbattˤәlī
hитбатли
hiθbattˤәlū
hитбатлу
hiθbattˤēlnā
hитбатэльна
huf’al -
pu’al -
nif’al שׁמר‏‎ הִשָּׁמֵר‏‎ הִשָּׁמְרִי‏‎ הִשָּׁמְרוּ‏‎ הִשָּׁמֵרנָה‏‎ Будь защищённым
š-m-r hiššāmēr
hишамэр
hiššāmrī
hишамри
hiššāmrū
hишамру
hiššāmērnā
hишамэрна
Когортатив

Форма когортатива (побудительного наклонения) характерна для древнего иврита и образуется от форм имперфекта 1-го лица путём прибавления окончания ה‏‎ -ā (может присоединяться для усиления и к императиву): אֶשְמְרָה‏‎ ešmәrā/эшмэра «да сохраню я, сохраню-ка я». Для усиления значения когортатива к нему могут присоединяться слова הָבָה‏‎ hāvā/hава (перед формой) или נָא‏‎ nā/на (после формы).

Юссив

Формы юссива (пожелательного наклонения) в большинстве случаев совпадают с формами 3-го лица имперфекта. Он используется для повеления или пожелания в третьем лице («да сделает; пусть сделает»). Для запрещения используется частица אל‏‎ al/аль.

Именные формы

Причастия

В современном иврите причастия используются в качестве настоящего времени.


Порода Корень Единственное число Множественное число Перевод
M Ж M Ж
pa’al שׁמר‏‎ שׁוֹמֵר‏‎ שׁוֹמֶ֫רֶת‏‎ שׁוֹמְרִים‏‎ שׁוֹמְרוֹת‏‎ Хранящий, сторож
š-m-r šōmēr
шомэр
šomereθ
шомэрэт
šomәrīm
шомрим
šomәrōθ
шомрот
pi’el גדל‏‎ מְגַדֵּל‏‎ מְגַדֶּלֶת‏‎ מְגַדְּלִים‏‎ מְגַדְּלוֹת‏‎ Увеличивающий (что-то)
g-d-l mәɣaddēl
мэгадель
mәɣaddeleθ
мэгадэлет
mәɣaddәlīm
мэгадлим
mәɣaddәlōθ
мэгадлот
hif’il קטנ‏‎ מַקְטִין‏‎ מַקְטִינָה‏‎ מַקְטִינִים‏‎ מַקְטִינוֹת‏‎ Уменьшающий, сжимающий (что-то)
q-t-n maqtˤīn
мактин
maqtˤīnā
мактина
maqtˤīnīm
мактиним
maqtˤīnōθ
мактинот
hitpa’el בטל‏‎ מִתְבַּטֵּל‏‎ מִתְבַּטֶּלֶת‏‎ מִתְבַּטְּלִים‏‎ מִתְבַּטְּלוֹת‏‎ Отменяемый; бездельничающий
b-t-l miθbattˤēl
митбатэль
miθbattˤeleθ
митбатэлет
miθbattˤәlīm
митбатлим
miθbattˤәlōθ
митбатлот
huf’al קטנ‏‎ מֻקְטָן‏‎ מֻקְטֶנֶת‏‎ מֻקְטָנִים‏‎ מֻקְטָנוֹת‏‎ Уменьшаемый, сжимаемый (кем-то)
q-t-n muqtˤān
муктан
muqtˤeneθ
муктэнэт
muqtˤānīm
муктаним
muqtˤānōθ
муктанот
pu’al גדל‏‎ מְגֻדָּל‏‎ מְגֻדֶּלֶת‏‎ מְגֻדָּלִים‏‎ מְגֻדָּלוֹת‏‎ Увеличиваемый
g-d-l mәɣuddāl
мэгудаль
mәɣuddeleθ
мэгудэлет
mәɣuddālīm
мэгудалим
mәɣuddālōθ
мэгудалот
nif’al שׁמר‏‎ נִשְׁמָר‏‎ נִשְׁמֶרֶת‏‎ נִשְׁמָרִים‏‎ נִשְמָרוֹת‏‎ Защищаемый, хранимый
š-m-r nišmār
нишмар
nišmereθ
нишмэрэт
nišmārīm
нишмарим
nišmārōθ
нишмарот

Кроме того, от глаголов основной породы образуются пассивные причастия по модели קָטוּל‏‎ qātˤūl/катуль, соответствующие русским страдательным причастиям совершенного вида («сделанный»).

Инфинитивы

В иврите два инфинитива: абсолютный и склоняемый.

Абсолютный инфинитив используется в нескольких функциях. Он может употребляться для усиления вместе с однокоренным глаголом (שמור תשמרו את-מצותי‏‎ šāmōr tišmәrū eθ-misˤwōθay «Неукоснительно соблюдайте Мои заповеди», букв. «соблюдением соблюдайте»); в значении русского деепричастия или наречия (הלוך וחזור‏‎ hālōħ wәxāzōr «туда и обратно», букв. «хождением и возвращением»); иногда — в значении императива (שמור את-כל-המצוה‏‎ šāmōr eθ-kol-hamisˤwā «соблюдайте каждую заповедь») или другой глагольной формы (как однородный член наряду с другим глаголом в этой форме, напр. את-כל-זה ראיתי ונתון את-לבי לכל-מעשה‏‎ eθ-kol-ze rāʔīθī wәnāθōn eθ-libbī lә-ħol-maʕase «всё это я видел и обратил своё внимание (букв. сердце) на всё, что делается»). В современном языке сфера использования абсолютного инфинитива сужается.

Склоняемый инфинитив имеет сопряжённую форму и формы со слитными местоимениями, но не принимает артикль и не меняется по родам и числам. Он обозначает простое имя действия, может сочетаться с предлогами. Форма склоняемого инфинитива с предлогом ל‏‎ более соответствует русской неопределённой форме глагола и в некоторых источниках считается исходной.

Порода Абсолютный инфинитив Склоняемый инфинитив
paʕal קַטוׁל‏‎ qatˤōl קְטֹל‏‎ qtˤōl
pīʕēl קַטֵּל, קַטֹּל‏‎ qattˤēl, qattˤōl קַטֵּל‏‎ qattˤēl
hifʕīl הַקְטֵל‏‎ haqtˤēl הַקְטִיל‏‎ haqtˤīl
hiθpaʕēl הִתְקַטֹּל‏‎ hiθqattˤōl הִתְקַטֵּל‏‎ hiθqattˤēl
hufʕal הֻקְטֵל‏‎ huqtˤēl הֻקְטַל‏‎ huqtˤal
puʕal קֻטֹּל‏‎ quttˤōl
nifʕal הִקָּטֹל, נִקְטֹל‏‎ hiqqātˤōl, niqtˤōl הִקָּטֵל‏‎ hiqqātˤēl

Частица

Определённый артикль

Артикль ה‏‎ используется для конкретизации (при обозначении известных вещей, понятий) или для обобщения (указания на общее свойство каждого представителя рода, класса вещей).

Основная огласовка артикля — патах (a). Он добавляет дагеш в следующую букву.

Так как гортанные не принимают дагеш, перед ними артикль огласовывается особым образом:

  1. Если гортанная огласована безударным камацем, то артикль огласовывается: камацем (ā) перед алефом и решем, сеголем (е) перед айном, хэйем и хэтом.
  2. Если гортанная огласована ударным камацем или хатаф-камацем, то артикль огласовывается: сеголем (е) перед хэтом и камацем (ā) перед остальными. Следует отметить, что хатаф-камац не бывает под реш.
  3. В остальных случаях: перед хэтом и хэйем — патах (а), перед алефом, айном и реш — камац (ā).
Огласовка
при букве
Буква
ר‏‎ ע‏‎ ח‏‎ ה‏‎ א‏‎
Ударный камац הָ‏‎ הֶ‏‎ הֶ‏‎ הֶ‏‎ הָ‏‎
Безударный и
хатаф камац
הָ‏‎ הָ‏‎ הֶ‏‎ הָ‏‎ הָ‏‎
Другое הָ‏‎ הָ‏‎ הַ‏‎ הַ‏‎ הָ‏‎

Слитные предлоги

К слитным предлогам в иврите относятся ב‏‎ b- «в (внутри, во время); с помощью (обозначает средство или способ действия)», כ‏‎ k- «как, подобно» и ל‏‎ l- «к (по направлению, ко времени); для, ради; у (обозначает принадлежность)».

В общем случае эти предлоги огласуются шва (ә), но перед другой буквой со шва огласовка предлога меняется на хирик (i). Если слово начинается на יְ‏‎ (yә-, йуд со шва), то огласовка предлога сливается с ним в сочетание типа בִּי‏‎ bī-. если первая буква слова огласована хатафом, слитный предлог получает малую огласовку, соответствующую этому хатафу.

Слитные предлоги могут сливаться с артиклем, тогда его огласовка переходит к предлогу, а h выпадает.

Отдельно стоит слитный предлог מ‏‎ m- «из, от; из-за, по причине». Обычно он огласуется хириком (i), а буква после него принимает дагеш. Когда это невозможно (у гортанных с реш), огласовка меняется на цере (ē). Сочетание «предлог мем+йуд со шва» может как превращаться в מִי‏‎ mī-, так и оставаться מִיְּ‏‎ miyyә-.

Союзы

Союз ו‏‎ соответствует либо русскому соединительному «и», либо противительному «а».

Основная огласовка ו‏‎ — шва. Перед губными буквами ו, ב, מ, פ‏‎ и буквами со шва союз огласуется как וּ‏‎ ū. Перед буквой с хатафом союз принимает соответствующую ему малую огласовку. Сочетание וְיְ‏‎ переходит в וִי‏‎ wī-.

Союз שֶ‏‎ «что, чтобы, который» всегда огласуется сеголем и добавляет сильный дагеш в следующую букву, когда это возможно.

Перевёртывающий вав

В древнем иврите «перевёртывающий вав» перед формой перфекта менял её значение на значение имперфекта и наоборот.

Перед формами перфекта «перевёртывающий вав» огласуется почти так же, как и союз ו‏‎. Перед имперфектом он огласуется патахом (a), добавляя дагеш следующей букве, но перед алефом «а» удлинняется в «ā».

Вопросительная частица

Частица הֲ‏‎ примерно соответствует русским «ли, разве». Она ставится в начале предложения и пишется слитно с первым его словом. В разговорном иврите вместо этой частицы используется сочетание её со словом «если»: הַאִם‏‎.

Основная огласовка вопросительной частицы — хатаф-патах. Перед гортанными (не реш), буквами со шва и хатафами огласовка меняется на простой патах.

Напишите отзыв о статье "Морфология иврита"

Примечания

  1. G. Khan , J. B. Noah, The Early Karaite Tradition of Hebrew Grammatical Thought (2000)
  2. Pinchas Wechter, Ibn Barūn’s Arabic Works on Hebrew Grammar and Lexicography (1964)
  3. 1 2 Раковская И. Корни иврита.
  4. 1 2 Коэн-Цедек В., Приталь Н. Иврит через мозг.

Отрывок, характеризующий Морфология иврита

– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.