Грамматика

Грамматика (др.-греч. γραμματική от γράμμα — «буква») как наука является разделом языкознания, который изучает грамматический строй языка, закономерности построения правильных осмысленных речевых отрезков на этом языке (словоформ, синтагм, предложений, текстов). Эти закономерности грамматика формулирует в виде общих грамматических правил.

Говоря о грамматике как науке, выделяют:

• историческую грамматику — науку, изучающую строй слова, словосочетания и предложения в развитии через сравнение различных этапов истории языка;
• синхронную грамматику — науку, изучающую строй слова, словосочетания и предложения в синхронном плане (в 19-м веке эта дисциплина именовалась описательной грамматикой).

Истоки грамматики как науки

Система понятий и категорий современной грамматики, вплоть до терминологии (название частей речи, падежей и т. д.), восходит к античной языковедческой традиции (греки — Аристотель, стоики, александрийская школа; римляне — Варрон (116-27 до н. э.). Современные методы грамматики берут своё начало в индийской языковедческой традиции (в трудах Панини середины 1-го тысячелетия до н. э.). В Средние века — одно из семи свободных искусств. Будучи одновременно описательной и нормативной, она включает изучение текстов классиков и определённое представление о языке; язык, отождествляемый с латынью, предстает как потенциально вечная форма, напрямую связанная с механизмами мысли. До конца XII века при обучении пользовались позднелатинскими учебниками Доната и Присциана, и лишь затем появляются первые оригинальные грамматики (Doctrinales Александра из Вильдье и Grecismus Эберхарда Бетюнского).

• Европейские филологи Возрождения и эпохи Просвещения перенесли в грамматики новых языков понятия и категории латинской грамматики (напр., в первых церковно-славянских грамматиках — 1591, 1596).
• В XVII—XVIII вв. значительно возрастает интерес к логико-философским основам теории грамматики (проблема «универсальной» или «всеобщей» грамматики).
• Развитие типологических исследований и создание первых морфологических классификаций языков мира (начало XIX в.) дали толчок к созданию дифференцированных понятийных систем для описания языков разного строя; систематическая работа в этом направлении была начата Х. Штейнталем и продолжена младограмматиками.
• В описательные грамматики конкретных языков идея «эмансипации» грамматики новых языков от латинско-греческой грамматической традиции проникла по существу только в начале XX в. В частности, в русской грамматике была использована система грамматических понятий, разработанная Ф. Ф. Фортунатовым.
• Основные линии развития грамматики в XX в. касались не столько методики описания конкретных языков (хотя и этой стороне уделялось достаточное внимание, например, в рамках дескриптивной лингвистики), сколько проблемам теории грамматики.

Классификация грамматики

Части речи

Категория слов языка, определяемая морфологическими и синтаксическими признаками. В языках мира прежде всего противопоставляются имя (которое может делиться далее на существительное, прилагательное и т. п., но это не универсально) и глагол, в большинстве языков общепринято также деление частей речи на самостоятельные и служебные.

Имя существительное

Знаменательная (самостоятельная) часть речи, принадлежащая к категории имени и классу полнозначных лексем, может выступать в предложении в функциях подлежащего, определения дополнения, обстоятельства и именной части сказуемого. В русском языке — самостоятельная часть речи, обозначающая предмет и отвечающая на вопрос «кто?» или «что?». Одна из основных лексических категорий; в предложениях существительное, как правило, выступает в роли подлежащего или дополнения, а также обстоятельства и сказуемого.

Имя прилагательное

Самостоятельная часть речи, обозначающая признак предмета и отвечающая на вопросы «како́й», «кака́я», «какое», «каки́е», «чей». В русском языке прилагательные изменяются по родам, падежам и числам, могут иметь краткую форму. В предложении прилагательное чаще всего бывает определением, но может быть и сказуемым.

Глагол

Самостоятельная часть речи, которая обозначает действие или состояние и отвечает на вопросы что делать? что сделать? что делал(а, и, о)?.

Наречие

Самостоятельная часть речи, неизменяемая, обозначающая признак действия, признак признака. В школьном преподавании принято говорить, что слова этого класса отвечают на вопросы «как?», «где?», «куда?», «откуда?», «когда?», «зачем?», «с какой целью?», «в какой степени?» и чаще всего относятся к глаголам и обозначают признак действия. Процесс образования наречий называется адвербиализацией.

Предлог

Служебная часть речи, выражающая синтаксическую зависимость имен существительных, местоимений, числительных от других слов в словосочетаниях и предложениях.

Союз

Служебная часть речи, с помощью которой связывают между собой части сложного предложения или однородные члены предложения.

Междометие

Неизменяемые слова и словосочетания, не являющиеся частями речи, обычно морфологически не членимые и выступающие в речи как односоставные предложения, служащие для выражения эмоций (радость, удивление, возмущение, раздражение, злость, боль, отвращение, недоумение и др.), ощущений, душевных состояний и других реакций, не называя их.

Варианты использования глагола

Инфинитив

Неопределённая форма глагола, одна из нефинитных (безличных) форм глагола. В русском языке инфинитив может входить в состав составного глагольного сказуемого. Например: рисовал — хочет рисовать, смотрит — любит смотреть.

Причастие

Самостоятельная часть речи либо (в зависимости от точки зрения) особая форма глагола, которая обладает свойствами как глагола, так и имени прилагательного. Обозначает признак предмета по действию и отвечает на вопросы какой?, каков?, что делающий?, что делавший?, что сделавший? Глагольные признаки причастия — это категория вида, залога, а также особенная форма времени.

Герундий

Одна из имеющихся во многих языках (английский, азербайджанский, испанский, французский, латинский и др.) нефинитных (безличных) форм глагола. Отглагольная часть речи (наряду с причастием и деепричастием), выражающая действие как предмет. Отвечает на вопрос Делание чего?. Сочетает в себе признаки существительного (в частности, синтаксическая роль в предложении) и глагола.

Члены предложения

Подлежащее

Главный член предложения, грамматически независимый; обозначает предмет, действие которого выражается сказуемым. Подлежащее называет то, о ком или о чём говорится в предложении, и отвечает на вопросы «кто?», «что?». При разборе предложения подчёркивается одной чертой. Подлежащее и все второстепенные члены предложения, относящиеся к подлежащему, образуют состав подлежащего. Чаще всего подлежащее выражается именительным падежом имени существительного.

Сказуемое

Главный член предложения, связанный с подлежащим и отвечающий на вопросы: «что делает предмет (или лицо)?», «что с ним происходит?», «каков он?», «что он такое?», «кто он такой?» и т. п. Сказуемое обозначает действие или состояние предметов и лиц, которые выражены подлежащим. Сказуемое чаще всего выражается глаголом, согласованным с подлежащим, но часто сказуемое выражается и другими частями речи (существительными, прилагательными, причастиями, числительными, местоимениями, наречиями, неделимыми словосочетаниями). При разборе предложения сказуемое подчеркивается двумя чертами.

Дополнение

Второстепенный член предложения, выраженный существительным или местоименным существительным. Дополнение обозначает предмет или лицо, являющееся объектом действия, указанного сказуемым, и отвечает на вопросы косвенных падежей («что?», «кого?», «кому?» и т. д.). Выделяют прямое дополнение — беспредложное дополнение после переходного глагола (в русском языке — в винительном, иногда в родительном падеже) — и косвенное дополнение (в остальных случаях — после предлогов и косвенных падежей). Употребление прямого дополнения после глагола имеет обычно более обязательный характер, чем косвенного; в некоторых языках имеются иногда и иные отличия^{[какие?]}. Прямое дополнение у глагола обычно бывает одно, в то время как косвенных может быть несколько. При разборе предложения дополнение подчеркивается штриховым пунктиром.

Обстоятельство

Второстепенный член предложения, зависящий от сказуемого и обозначающий признак действия или признак другого признака. Обычно обстоятельства выражены существительными в формах косвенных падежей или наречиями, хотя некоторые группы обстоятельств могут быть выражены деепричастным оборотом.

Приложение

Определение, выраженное существительным, согласованным с определяемым словом в падеже, например: Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана. Приложения могут обозначать различные качества предмета, указывать на возраст, национальность, профессию и другие признаки. Подчеркивается, как и определение, волнистой линией. Имя собственное при сочетании с нарицательным существительным может быть приложением тогда, когда оно не называет лицо. В случае, если рядом с приложением — нарицательным существительным — стоит определяемое слово, тоже являющееся нарицательным существительным, их обычно объединяют дефисом: ковёр-самолёт, монах-аскет, Соловей-разбойник.

Падежи

Именительный падеж

Один из базовых падежей в языках номинативного строя; обычно этот падеж кодирует агенс, в синтаксических терминах часто являющийся подлежащим. В индоевропейских языках именительный падеж также обычно употребляется для именной части сказуемого при глаголах со значением «быть» (а также, во многих языках, «становиться», «казаться», «считаться», «рождаться», «умирать» и т. п.):

• Русский: Квадрат есть прямоугольник, все стороны которого равны
• Латинский: Homo homini lupus est («Человек человеку волк»)
• Литовский: Aš esu studentas («Я — студент»)

Родительный падеж

Один из косвенных падежей, в языках мира обычно выражающий притяжательные отношения (то есть отношения принадлежности), а также имеющий целый ряд других функций. Этим он отличается от притяжательного падежа (посессива), который выражает только принадлежность. Термин «родительный» восходит к древнегреческой традиции, где при помощи его указывалось имя отца (родителя): «такой-то, (сын) такого-то». Родительный падеж в славянских и балтийских языках появился в результате слияния индоевропейского генитива и индоевропейского аблатива, и сохраняет как окончание, так и функции последнего, употребляясь в значении исходной точки движения с предлогами из, от, с.

Дательный падеж

Один из косвенных падежей, в языках мира обычно выражающий какое-либо действие, направленное к предмету (аллатив) и производные от него (например, передача прямого объекта косвенному, откуда и произошло название падежа; «действие в пользу кого-нибудь» — так называемый dativus ethicus). Дательный падеж часто выражает субъект ситуации восприятия, так называемый экспериенцер: русское «мне снится», «мне нравится», среднеанглийское me thinks, me likes. Во многих нахско-дагестанских языках употребление дательного падежа при глаголах восприятия совершенно последовательно. В некоторых языках имеет значение также местный падеж с соответствующими предлогами (так в немецком: 'im Deutschen).

Винительный падеж

Падеж, которым в языках номинативно-аккузативного строя обозначается объект действия (прямое дополнение): рус. читаю книг-у, лат. libr-um lego. В языках эргативного строя винительного падежа нет, а в функции объекта выступает абсолютив (в другой трактовке — именительный падеж). Название падежа в русском и во многих других языках является переводом с латинского accusativus, в свою очередь являющегося калькой с греческого названия др.-греч. αἰτιατική. В греческом это слово может значить «причинный» и «винительный». Римляне, научившиеся греческим грамматическим терминам, перевели это название как «винительный», хотя «причинный» было бы более соответствующим переводом..

Творительный падеж

Падеж, которым в ряде языков обозначается орудие, инструмент, которым агенс воздействует на другие объекты или производит определённое действие. Иногда творительный падеж может выражать роль агенса в пассивных конструкциях. Слово в творительном падеже отвечает на вопрос кем/чем?.

Предложный падеж

Падеж в русском и ряде других славянских языков, отвечает на вопросы: «О ком? О чём? В ком? В чём? На ком? На чём? При ком? При чём?». По происхождению русский предложный падеж восходит к индоевропейскому местному падежу (локативу) и сохраняет его значение с предлогами «в», «на», «при». В древнерусском языке этот падеж мог употребляться без предлога: Киевѣ «в Киеве», что демонстирует его исконное значение как местного падежа; предлог об первоначально значил «вокруг».

Центральные части грамматики

Центральными частями грамматики в этом значении традиционно являются учение о частях речи и их грамматических категориях, а также учение об общих правилах сочетания слов в более протяжённые единства (словосочетания, предложения) и о структуре этих речевых единств — синтаксисе.

Разделы грамматики синтетических языков

Грамматика синтетических языков включает морфемику как науку о правилах построения слов из морфем и синтаксис как науку о правилах построения высказываний из слов, а также промежуточную между морфологией и синтаксисом сферу морфосинтаксиса, изучающего поведение клитик, служебных слов, компонентов аналитических форм.

Границы между грамматикой и другими лингвистическими дисциплинами

Семантика, лексикология и фонетика, как правило, не включаются в грамматику (и противопоставляются ей). Однако в некоторых концепциях грамматики её сфера понимается расширенно — грамматика «абсорбирует» соответствующие предметные области этих научных дисциплин. В неё включаются грамматическая семантика, морфонология (включающая сегментную морфонологию, акцентологию и интонологию, то есть науку об интонации) и дериватологию (науку о словообразовании), лежащие на грани грамматики и, соответственно, семантики, фонетики и лексикологии.

Связь грамматики с другими дисциплинами

Однако и понимаемая более узко, грамматика тесно связана с лексикологией (поскольку изучает грамматические свойства слов; см. грамматические словари), а также с такими разделами языкознания, как:

• орфоэпия (и, шире, фонетика), так как исследует звуковые средства выражения значений и произношение грамматических форм,
• орфография, поскольку охватывает их правописание,
• стилистика, так как описывает стилевые закономерности употребления грамматических форм в разных жанрах речи (см. грамматическая стилистика).

В составе грамматики выделяется несколько направлений грамматических исследований:

Формальная и функциональная грамматика

• «Формальная» (см. Формальное направление в грамматике) (в других терминах, поверхностная) грамматика разрабатывает учение о грамматических средствах (грамматических показателях и их формальных типах — грамматических способах);
• Функциональная грамматика (или, в других терминах, глубинная грамматика) разрабатывает учение о грамматических значениях и тем самым составляет зону пересечения грамматики и семантики (грамматическую семантику).

Универсальная и частная грамматика

• Универсальная грамматика разрабатывает понятия, с помощью которых можно описывать грамматический строй разных языков мира;
• Частная грамматика изучает грамматический строй отдельных языков, а также их групп и семей.

Синхронная и историческая грамматика

• Синхронная грамматика описывает один язык на некотором этапе его существования. В XIX в., а отчасти и позднее, такую грамматику обычно называли описательной, а в XX в. стали называть синхронной или синхронической);
• Историческая грамматика (в других терминах, диахроническая или диахронная) сравнивает разные исторические этапы развития этого языка, выявляя исторические изменения и сдвиги в системе грамматических форм и конструкций). Разновидность последней — сравнительно-историческая грамматика (в других терминах, сравнительная грамматика) грамматика, исследующая происхождение целой группы или семьи родственных языков-потомков из одного источника — праязыка.

См. также

• Фонетика
• Фонология
• Морфология
• Семантика
• Синтаксис

Литература

• Грамматика // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. — М., 1947;
• Есперсен О. Философия грамматики. Пер. с англ. — М., 1958 (см. также [lib.canmos.ru/bookinfo.php?file=3697] или [www.zipsites.ru/books/espersen_filosofiya_gram] или [lib.englspace.com/2006/01/01/filosofiya_grammatiki___the_philosophy_of_grammar__espersen___jespersen_otto___otto_.html]);
• Кузнецов П. С. О принципах изучения грамматики. — М., 1961;
• Блумфилд Л. Язык. Пер. с англ. — М., 1968, с. 165—310;
• Булыгина Т. В. Грамматика // БСЭ. Изд. 3. Т. 7. — М., 1972;
• Лайонз, Джон. Введение в теоретическую лингвистику. Пер. с англ. — М., 1978, с. 146—423;
• Лайонз, Джон. Язык и лингвистика. Пер. с англ. — М., 2004, с. 96-127;
• Маслов Ю. С. Введение в языкознание. Изд. 2-е. — М., 1987, с. 125—185, 210—213;
• Современные зарубежные грамматические теории. — М., 1985;
• Адмони В. Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. — М., 1988;
• Шведова Н. Ю. Грамматика // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990, с. 113—115;
• Арно А., Лансло К. Всеобщая рациональная грамматика. Пер. с франц. — Л., 1991;
• Тестелец Я. Г. Введение в общий синтаксис. — М., 2001;
• Бондарко А. В. Теоретические проблемы русской грамматики. — СПб., 2002;

Отрывок, характеризующий Грамматика

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.