Граммофон веков

Граммофон веков — рассказ Ефима Давыдовича Зозули. Написан в 1919 году.

Описание сюжета

К изобретателю Куксу пришел его старый друг Тилибом. Кукс доделал «Граммофон веков» — аппарат считывающий звуки человеческого голоса и вообще всякие звуки, запечатленные в виде особых невидимых бугорков на всех неодушевленных предметах, вблизи которых они раздаются. Бугорки могут сохраняться веками. Друзья решают проверить аппарат (хотя предварительно он опробован — прослушан кабинет, от начала его постройки — за 10 лет до социализма). Слушают столовую, слышат голос умершей жены Кукса, тысячи обыденных слов. Вдруг раздается голос молодого Тилибома, он признается в любви жене Кукса. Следом Кукс ругает Тилибома за глаза, называя его «старым канальей». Они выслушали многое нелестное о себе, сказанное в разное время устами обоих. Тилибом не раз пытался соблазнить жену друга, но оказалось, что ее соблазняли другие друзья. Кукс предлагает помириться: «Мы стоим друг друга. Но забудем об этом. Все это минувшее. А следующее поколение будет прекрасно. Новый человек будет умнее нас». Тилибом соглашается.

Они идут по улице социалистической утопии второй половины XX века, всюду солнечно, звучит приятная музыка. Они слушают старую улицу — кого-то бичуют, нищие просят подаяние, слышен погром. У аппарата собираются зеваки. Люди слушали живые жуткие звуки ушедшей жизни и воспринимали их точно в кошмаре. Кукc не знает, какое применение найдет «Граммофон веков». Люди не понимают его. В социалистических школах учат больше строительству будущего, чем знакомят с делами прошлого. Он решает сдать аппарат в Академию.

Целую неделю в Академии наук испытывали «Граммофон веков», что вызвало два несчастья — когда-то под дубом (у которого прошло одно из испытаний) расстреливали человека, и поистине ужасна была мольба обреченного: — Стреляйте, только не в лицо! Эта просьба кем-то неизвестно когда убиваемого человека произвела столь удручающее впечатление, что чуткий создатель «Новой этики» начал биться головой о землю и, как выяснило дальнейшее его поведение, сошел с ума. Когда аппарат в другом саду начал воспроизводить сцену истязания мужика помещиком и сад огласился жуткими воплями истязуемого, присутствовавший среди ученых старый революционер вдруг бросился к аппарату, повалил его и начал топтать ногами.

На заседании изобретателю сказали: «Ваше изобретение велико, но совершенно бесполезно. Пусть будет навеки проклят старый мир! Нам не нужны его стоны, нам не нужны его ужасы». Тилибом говорит, что потерял покой от аппарата. Помимо личной мерзости, — продолжал Тилибом, — в ушах моих постоянно звучат стоны, крики, проклятия и ругань, которыми был переполнен старый мир. Кукс вдруг вскочил и начал добивать машину и топтать ее ногами, как тот революционер в Академии.

Отзывы и анализ

Александр Иосифович Дейч в статье «Ефим Зозуля» описывает основу рассказа: «Ненависть к старому миру владеет писателем с такой силой, что он не видит в прошлом ничего, кроме страданий и ужасов. Позже он поймёт, что новый мир в своих созидательных трудах воспользуется лучшим из того, что осталось ему в наследство от прошлого, но сейчас он одержим страстным пафосом отрицания и разрушения…»..

И. А. Тортнова в статье «Зозуля Ефим Давидович» называет эту символическую и философско-сатирическую сказку важным этапом творчества автора; в ней и некоторых других социально-бытовые темы воплощаются в аллегорических образах и ситуациях. Как отметила критика, в это время «Зозуля теряет свой обычный объект наблюдения и переходит к романам-фантазиям, романам-утопиям».

Ссылки

• [ru.wikisource.org/wiki/Граммофон_веков_(Зозуля) Текст книги в Викитеке]

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Граммофон веков

Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.