Грамотность в России

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).




История распространения грамотности в России

Древнерусское государство

Начало распространения грамотности относится к концу Х и началу XI в. При Владимире Святославовиче (ок. 960—1015) и Ярославе (ок. 978—1054) отбирали детей у «нарочитых людей» и учили их грамоте и догматам веры. Ярослав «сам книги читал», Владимир же был неграмотен. Летописец говорит:

Ярослав насеял книжными словесы сердца верных людей, а мы пожинаем, принимая книжное учение[1].

Ок. 1030 г. Ярослав велел в Новгороде собрать у старост и священников детей (300 человек) и учить их грамоте. Это училище имело целью подготавливать достойных служителей церкви. В XI в. уже существовала грамота и в разных городах и монастырях. Из жизнеописания св. Феодосия (игумена Киево-Печерской лавры) видно, что в 1023 г. существовало училище в Курске. Есть предположение о существовании школ при кафедрах пяти епископов того времени. Грамотными были в XI и XII в. не только монахи, но и многие князья. К 1086 г. относится известие об училище для женщин, учреждённом царевной Анной. В XII в. был известен своим рвением к школьному делу смоленский князь Роман Ростиславич. На устройство училищ он израсходовал все свои средства. Великий князь Владимирский Константин Всеволодович также заводил у себя училища.

Удельная Русь

В удельный период грамотность сделала большие успехи. Библиотеки, заведённые некоторыми князьями, свидетельствуют, что число «списателей» (переписчиков) тоже было значительным. В период татаро-монгольского ига грамотность встречается уже редко, это время было крайне неблагоприятным для распространения образования. Князья и бояре обычно были неграмотны; о духовенстве греки говорили, что оно «не книжно». Достаточно сказать, что тверской князь Михаил Александрович в XIV веке был вынужден учиться грамоте в Новгороде. Слабый огонёк просвещения поддерживали митрополит киевский Кирилл (ум. в 1280 г.), епископ ростовский Кирилл (ум. в 1362 г.), московские святители Пётр, Алексий, Иона и Кирилл, владимирский епископ Серапион. Упадок грамотности продолжался несколько столетий и охватывал все сословия. Так о Дмитрии Донском (1350—1389) летописец говорит, что «он не был хорошо изучен книгам», а Василий Тёмный (1415—1462) не был ни книжен, ни грамотен.

Положение образования было так плохо, что в конце XV в. приходилось ставить в священники безграмотных. На общее невежество народа и духовенства жаловался архиеп. новгородский Геннадий. Обращаясь к митрополиту Симону, он писал, что по малому числу грамотных некого ставить в священники, учиться же никто не хочет.

Русское царство

На Стоглавом соборе (1551) решено было заводить у священников, диаконов и дьяков в домах училища для обучения «грамоте, книжному письму и церковному пению и чтению налойному»; но решение собора не было приведено в исполнение. Духовенство было для этого слишком бедно и невежественно. Школы существовали только в крупных центрах. Так, в 1553 г. упоминается об открытии училищ при новых епархиях в Казани и Каргополе. При Борисе Годунове предполагалось завести в России светские школы, но последовавшая смута помешала этому.

В конце XVI в. из 22 бояр, подписавших грамоту об избрании Годунова на царство, не знали грамоты четверо; из 22 стольников, 8 было неграмотных[2]. Ещё меньше знали грамоту дворяне и дети боярские. В одном акте XVI в. из 115 князей и детей боярских могли подписать своё имя только 47 чел.

В более значительном количестве школы начали возникать в XVI в. в Киеве, на Украине, в Юго-западном крае и Литве. Устраивались они, с одной стороны, иезуитами, а с другой — распространялись, в целях борьбы с католицизмом, братские школы. Много для развития образования сделали Константин Острожский и некоторые другие просвещённые люди того времени. Собор 1666—67 гг. повелел, «чтобы всякий священник детей своих научил грамоте». Однако начальных народных школ в собственном смысле этого слова допетровская Русь почти вовсе не знала.

Российская империя

XVIII век

Пётр Великий первым обратил серьёзное внимание на распространение грамотности и даже сделал единственную в истории Российской империи попытку ввести обязательное обучение хотя бы для отдельного сословия. В 1714 г. он учредил цифирные, или арифметические школы, в которых преподавались грамота, счисление и основания геометрии; ученики обучались бесплатно и платили только за выход из школы. В арифметические школы дворяне и чиновники должны были посылать детей своих 10-15-летнего возраста; впоследствии это распоряжение было распространено и на лиц других сословий. Городам приказано было открывать начальные училища, в которых бы могли обучаться дети всех состояний. Духовный регламент 1721 г. обязывал епископов заводить школы, и отчёты свидетельствуют о существовании их в 18 епархиях. Разделяя монастыри на категории, Пётр обязал одни из них заниматься начальным обучением сирот, другие — обучением мальчиков. В 1727 г. в России насчитывалось 46 епархиальных школ с 3056 учащимися. Новгородская епархиальная школа, благодаря исключительно благоприятным условиям, организовала в епархии до 14 низших школ, в которых с 1706 по 1720 г. обучалось 1007 детей.

Открываемые цифирные школы, однако, были поставлены плохо; ученики из них разбегались и нередко содержались в тюрьмах под караулами, а учителя уклонялись от занятий. Уже при жизни Петра многие цифирные школы были присоединены к духовным училищам, а другие закрылись. В 1720 г. посадские люди подали челобитную, в которой просили об освобождении детей их от посещения училищ, так как это для них разорительно; просьбу эту пришлось удовлетворить. С 1714 по 1722 г. во всех цифирных школах перебывало 1389 учеников, из которых окончило курс только 93. К концу царствования Петра I в России насчитывалось около 110 низших училищ. К середине XVIII в. цифирных школ уже не существовало. И хотя для народной начальной школы Пётр сделал несравненно меньше, чем для образования высших классов (главной целью образования он ставил немедленную практическую подготовку столь необходимых ему просвещённых слуг государства), но в последовавшие за его смертью царствования не было даже и попыток распространять грамотность в народе.

При Екатерине I и Петре II было открыто лишь несколько школ для обучения детей священников. При Анне Иоанновне были учреждены гарнизонные школы, тогда как цифирные школы окончательно прекратили существование. В 1740 году она учредила в Казани, Царевококшайске, Цивильске и дворцовом селе Елабуге школы для новокрещённых детей магометан и идолопоклонников. В том же году последовал указ синоду о размножении школ и училищ по Духовному Регламенту. Императрица Елизавета делала неудачные попытки восстановления то цифирных, то гарнизонных школ. В 1743 г. она предписывала родителям обучать детей своих катехизису и наставлять в чтении церковных книг, угрожая за неисполнение этого штрафами; но это предписание осталось лишь на бумаге. В Оренбурге была учреждена школа для детей, прижитых ссыльными; основаны были также школы в сербских поселениях и на Украинской линии, для обучения однодворцев и служащих в ландмилицких полках. Между тем в населении начинала проявляться потребность в образовании. Согласно некоторым свидетельствам, домашнее обучение, за отсутствием официальных школ, существовало в то время среди поморов, на берегах Волги, в Малороссии и т. д.

При Екатерине II «Комиссия об училищах и призрения требующих» к 1770 г. разработала проект введения обязательного обучения грамоте всего мужского сельского населения; продолжительность учебного курса проектировалась в 8 месяцев. В 1775 г., когда были учреждены приказы общественного призрения, на них было возложено, в частности, «попечение и надзирание о установлении и прочном основании народных школ», которые предписывалось открывать не только в городах, но и в многолюдных селениях, причем на добрую волю родителей предоставлялось отдавать детей в школу или оставлять их дома. В курс школы входили чтение, письмо, арифметика, рисование и катехизис для «детей греко-российского исповедания». Открытию школ, однако, мешал недостаток средств, учителей и хороших учебников.

Для реформы учебного дела в 1782 году была создана комиссия об учреждении училищ, которой было предписано заняться подготовкой учебных книг, разработкой плана и устройства народных училищ, открытием школ во всей империи, начиная с Петербургской губернии, и подготовкой способных учителей. Согласно разработанному учебному плану, все народные училища разделялись на 3 разряда: малые (2 класса), средние (3 класса) и главные (4 класса и 5 лет обучения). В малых училищах предполагалось обучать Закону Божию, чтению, письму, основам грамматики, рисованию, арифметике и читать книгу «О должностях человека и гражданина». В третьем классе средних училищ преподавались катехизис, священная история, христианское нравоучение, объяснение Евангелия, арифметика, грамматика, всеобщая и русская история и краткая география. В главных училищах к перечисленным предметам присоединялись геометрия, архитектура, механика, физика, натуральная история и немецкий язык. Екатерина повелела также завести преподавание различных языков по местностям (например, греческого языка в Новороссийской, Киевской и Азовской губерниях, китайского — в Иркутской), но в действительности эти языки в народных училищах никогда не преподавались.

В 1782 году было объявлено об открытии в Петербурге Исакиевского училища за собственный счёт императрицы. Тогда же в столице были открыты ещё 6 училищ, а в следующем году — главное народное училище с отделением для обучения будущих учителей народных школ. В 1785 г. в петербургских училищах обучались уже 1192 ученика; желающих учиться было гораздо больше, мест в училищах не хватало. Многие частные лица помогали устройству училищных домов. В апреле 1786 г. было повелено открыть главные народные училища в 25 губерниях. 5 августа 1786 г. был издан устав народных училищ, в основе которого лежало признание народного образования делом государственным. По этому уставу народные училища разделялись на 2 разряда: главные, четырёхклассные, учреждаемые в губернских городах, и малые — двуклассные в уездных городах и одноклассные в селениях. Никаких средств для открытия и содержания училищ выделено, однако, не было; приказы общественного призрения заботились преимущественно о главных училищах, а на малые не обращали почти никакого внимания и предоставили их попечению городских дум, которые отнеслись к делу совершенно равнодушно. Нередко бывало, что, вследствие полного недостатка средств, закрывались училища целой губернии (например, Тамбовской). Громадным тормозом для развития училищ являлось также отсутствие подготовленных учителей. В 1786 г. учительское отделение главного народного училища в Петербурге было преобразовано в самостоятельную учительскую семинарию, которая просуществовала до 1803 г., когда она стала учительской гимназией (позднее — педагогическим институтом), и выпустила всего 425 учителей. Кроме воспитанников этой семинарии, в учителя назначались также ученики духовных семинарий. К концу XVIII века в России впервые проявилась общественная инициатива в деле распространения образования; в среде учреждённого Екатериной Императорского вольного экономического общества поднимался уже вопрос о всеобщей грамотности. Это общественное движение, однако, скоро прекратилось вследствие реакции, наступившей уже в конце царствования Екатерины. Коренным препятствием, устранявшим возможность сколько-нибудь серьёзного развития народного образования, было крепостное право. П. И. Рычков стыдил русских примером татар-магометан, у которых есть почти в каждой деревне училище, тогда как у русских и в очень больших деревнях сплошь и рядом нет ни одного человека, умеющего читать. В то же самое время высказывались и такие мнения, что «черни не нужно давать образования», а депутат от клинского дворянства Пётр Орлов если и высказывался за обучение грамоте, то на следующем основании: пусть крестьяне путём грамоты «сами собой находят, чем они обязаны Богу, государю, отечеству и по закону помещику своему».

Согласно данным ЭСБЕ, в 1786 г. в России имелось 40 главных и малых училищ, домашних пансионов и сельских училищ, с 136 учителями и 4398 учащимися. По состоянию на 1800 год, Россия располагала 315 школами, с 790 учителями и 19915 учащимися. Среди учащихся было много иностранцев. Из общего числа 176730 учащихся, прошедших школу с 1782 по 1800 г., девочек было лишь 12595 (7 %), и то большей частью в столице.

XIX век

В царствование Александра I (1801—1825) вопрос о том, нужно ли давать народу грамотность, всё ещё оставался для многих спорным. В 1802 году было учреждено министерство народного просвещения, в следующем году — главное управление училищ. Предварительными правилами 1803 г. все учебные заведения были разделены на 4 разряда: 1) училища приходские, заменившие малые народные училища, 2) училища уездные, которые должны были быть в каждом уездном городе, 3) училища губернские, или гимназии (бывшие главные народные училища) и 4) университеты. В городах и селениях каждый церковный приход или два прихода, в зависимости от численности прихожан, должны были иметь одно приходское училище. В казённых селениях училище вверялось священникам и почётнейшим жителям, в помещичьих — «просвещённой и благонамеренной попечительности» помещика. Целью приходских училищ ставилась подготовка учеников для уездных училищ, а также физическое и нравственное их улучшение. Предметами обучения были чтение, письмо, 4 действия арифметики, Закон Божий, нравоучение, объяснительное чтение книги «Краткое наставление о сельском домоводстве». Приходские училища должны были содержаться полностью за счёт местного населения; в городах — за счёт городских обществ, в казённых селениях — за счёт крестьян, в частных — за счёт помещиков. Согласно ЭСБЕ, однако, «по отношению к приходским училищам правила 1803 г. должны были оставаться мёртвой буквой; училища эти вовсе не открывались».

Несколько иначе обстояло дело в западных и юго-западных губерниях Российской империи. Так на съезде римско-католического духовенства в Луцке (1803 г.) учреждение приходских училищ было признано первоочередной задачей, духовенство обязалось устроить училища при каждом костёле и ассигновало на них значительные средства. По уставу для приходских училищ в Волынской, Киевской и Подольской губерниях (1807 г.), преподаваемые в них предметы различались по сословиям учащихся, причем дети крестьян должны были обучаться лишь предметам, «относящимся к хозяйственным надобностям». В Царстве Польском с 1818 г. постановлением эдукационной палаты было узаконено, что ни один город, местечко и деревня не могут оставаться без училища; все жители города или деревни, к какому бы сословию и исповеданию они ни принадлежали, составляют так называемое училищное общество, на которое и падает расход по устройству и содержанию училища. Положением о крестьянах Курляндской губернии 1817 г. каждому волостному мирскому обществу поставлено в обязанность «завести и содержать на каждую тысячу душ обоего пола по крайней мере одну школу». В 1819 г. был создан комитет для учреждения и управления сельских школ в Эстляндии и издано положение о лифляндских крестьянах, в котором заключались подробные постановления об учреждении волостных школ на каждые 500 душ мужского пола и высших приходских в каждом приходе, содержащем в себе 2000 душ мужского пола.

В 1816 г. 18 начальных училищ были открыты в Сибири, однако народное образование развивалось в Сибири крайне медленно вплоть до 1850-х годов.

К концу царствования Александра I Россия обладала крайне ничтожным числом народных училищ. По данным «Статистического изображения городов и посадов Российской Империи по 1825 г.», во всех 686 городских поселениях, население которых насчитывало свыше 3,5 млн, работало лишь 1095 учебных заведений всех видов.

За год до воцарения Николая I, со вступлением в министерство А. С. Шишкова, была предпринята работа по пересмотру штатов учебных заведений и учебно-воспитательной части. В составленном проекте главное внимание обращалось на преподавание Закона Божия и на изучение русского языка иноверцами. В 1826 г. была образована особая комиссия, которой было поручено ввести «должное и необходимое единообразие» в дело воспитания и учения и «воспретить всякие произвольные преподавания учений по произвольным книгам и тетрадям». Результатом работы комиссии стал устав 8 декабря 1828 г., которым народная школа была совершенно оторвана от средней и высшей и в основу классификации учебных заведений впервые было положено разделение народа на «состояния».

Для открытия частных училищ требовалось особое разрешение от губернского директора; их содержатели были лишены права непосредственно приглашать учителей. В приходских одноклассных училищах преподавались Закон Божий, чтение гражданской и церковной печати, письмо и первые 4 правила арифметики. Двуклассные приходские училища разрешалось открывать в посадах и селениях с промысловым населением. Устройство и содержание сельских училищ было отнесено уставом 1828 г. полностью на средства крестьян и помещиков, а городских — на счёт городов.

Вводя в организацию народного образования небывалую до тех пор регламентацию и административные стеснения и вместе с тем по-прежнему оставляя народные училища без всякой материальной поддержки со стороны государства, устав 1828 г. должен был неминуемо привести к значительному ухудшению народного образования. Некоторые помещики, имевшие в своих деревнях школы для крестьян, после издания устава закрыли их, не желая подвергаться административным стеснениям. Вообще в деревнях приходские школы почти вовсе не открывались. Городские думы давали деньги на открытие приходских училищ ещё менее охотно, чем прежде. В 1831 г. в столицах было запрещено вновь открывать частные школы, а в других местах для их открытия требовалось разрешение министра; в 1833 г. были учреждены инспектора над частными учебными заведениями в столицах.

По отношению к народному образованию на западных окраинах политика Николая I также резко отличалась от политики времён Александра I. В 1832 г. было повелено «упразднить совершенно» приходские училища в Волынской, Киевской и Подольской губерниях, находившиеся в руках римско-католического духовенства, а вместо них было предписано «завести со временем и единственно для преподавания русской грамматики, русского катехизиса и арифметики» училища при церквях греко-российского исповедания. Декретом 1839 г. все учебные заведения Царства Польского были подчинены министерству народного просвещения. В 1840 г. в Прибалтийском крае министерство народного просвещения учредило около 100 школ для православного населения, которые в 1850 г. были переданы духовенству и влачили самое жалкое существование: духовенство жаловалось, что население относится к ним равнодушно и школы не имеют никаких средств. Евангелическо-лютеранские школы края в это самое время процветали (их было около 1500).

С 1831 г. губернаторы были обязаны в своих ежегодных всеподданнейших отчётах помещать сведения о состоянии учебных заведений. В 1850 г. был учреждён особый комитет для рассмотрения учебных руководств. В то же время об обучении учителей для народных школ не было и речи.

Помимо министерства народного просвещения, начальные учебные заведения имелись также в ведении министерства государственных имуществ (приходские училища в казённых селениях, мектебе и медресе в казённых татарских селениях, удельные училища) и министерства внутренних дел (училища для детей канцелярских служителей); существовали также училища при горных заводах и многочисленные церковно-приходские школы. По состоянию на 1856 г., во всей Российской империи (без Царства Польского), при населении 63,8 млн чел., было всего 8227 начальных училищ с 450 тыс. учащихся, в том числе 6088 школ в Европейской России без 3 прибалтийских губерний, 1753 школы в прибалтийских губерниях, 312 школ в Сибири (из них в одной Тобольской губернии — 164). Вот как характеризует школы того времени С. И. Миропольский: «училищ было мало, стояли пусты, многие числились лишь на бумаге; обучение в школах шло так, что народ не видел от него никакой пользы. Частные случаи благоустройства училищ оставались исключениями». При этом, говоря о церковно-приходских школах, составлявших свыше половины всех начальных училищ, С. И. Миропольский подчёркивал, что их число, скорее всего, было завышено.

Распространение грамотности начинает делать успехи только после освобождения крестьян, с развитием участия земства в деле народного образования. Император Александр II, освободивший крестьянство от крепостного рабства, дал народной школе необходимую почву для развития и создал в России совершенно новую организацию всего дела народного образования. Уже в 1850-е годы вопросы образования становятся жгучими вопросами дня, одинаково занимающими и общество, и правительство. Как и во всех начинаниях, связанных с реформой 19 февраля, в этом деле принимает самое близкое участие морское ведомство и великий князь Константин Николаевич. В «Морском сборнике» появляется статья Н. И. Пирогова, доказывающая необходимость широкого развития общего образования. В морском ведомстве служил и будущий главный реформатор российской народной школы, А. В. Головнин, министр народного просвещения в период с 1861 по 1865 гг. Резкое изменение взглядов правительства на народное образование проявилось уже во всеподданнейшем докладе министра народного просвещения А. С. Норова, в котором говорилось о предоставлении общего образования всему населению. 17 января 1857 г. отменяется запрещение открывать в столицах частные пансионы и школы. В конце 1857 г. основывается педагогическое общество, в которое входят П. Г. Редкин, А. С. Воронов, И. П. Паульсон и др. И общая печать, и возникшая специально-педагогическая («Журнал для воспитания», «Учитель» и др.) посвящают делу народного образования целый ряд статей.

В столицах и провинции создаётся совершенно новый тип учебных заведений — воскресные школы. Их число быстро растёт, однако реакция 1862 г. приводит к повсеместному их закрытию.

В результате последовавшей за отменой крепостного права многомесячной подготовки и обсуждения общего плана устройства народных училищ 18 января 1862 г. состоялось Высочайшее повеление, которым на министерство народного просвещения возлагалось учреждение и заведование народными училищами во всей Российской империи, за исключением училищ, учреждаемых духовенством, которые оставлялись в ведении синода. В 1863 г. учителя народных училищ и окончившие уездные училища освобождаются от телесного наказания. Наконец, 14 июля 1864 г. было высочайше утверждено Положение о начальных народных училищах, которое легло в основу и Положения от 1874 г. Положение о начальных народных училищах, вместе с изданным в том же году земским положением, давало населению земских губерний возможность взять дело народного образования в свои руки.

Создателям и защитникам новой народной школы в первой половине 1860-х гг. пришлось вести борьбу с теми, кто отстаивал прежние школьные порядки и стремился сосредоточить все народные училища в духовном ведомстве. Церковных школ числилось в 1860 г. 7907, в 1861 г. — 18587, в 1865 г. — 21420. Печать и само министерство народного просвещения говорили о завышенности этих данных, о том, что эти школы числятся лишь на бумаге. Только с 1865 г. число церковных школ начинает уменьшаться, и в 1881 г. их показывалось лишь 4440.

Деятельность министерства народного просвещения в 1860-е — 1870-е годы была направлена на организацию подведомственных ему учебных заведений, на объединение в своём ведении народных училищ, находившихся в других ведомствах, и, наконец, на ослабление влияния общественных учреждений на дело народного образования. В 1869 г. министерству было предоставлено право открывать по всей империи собственные образцовые одноклассные и двуклассные училища. В 1870 г. учителя начальных народных училищ были освобождены от рекрутской и других натуральных повинностей. В том же году дети населяющих Россию инородцев-нехристиан, посещающие народные училища, были освобождены от чтения по церковнославянским книгам. В 1872 г. было издано Положение о городских училищах. В 1873 г. произошло преобразование еврейских начальных училищ. 25 мая 1874 года было издано новое Положение о начальных народных училищах.

Одновременно происходила организация инспекции народных училищ и продолжалось начатое ещё в 1850-е гг. регулирование народного образования на окраинах России. В 1869 г. во всех земских губерниях учреждено по одному инспектору народных училищ. В 1868 г. вышел новый закон о частных училищах и о домашнем обучении.

Сосредоточение в министерстве народного просвещения народных училищ других ведомств началось в 1867 г. передачей училищной части в селениях бывших государственных крестьян в ведение земских и других местных учреждений; расходы по содержанию этих, в большинстве почти не существовавших в действительности школ, были возложены в земских губерниях на земства, а в других губерниях — на мирские волостные сборы. До 1880 г. ведению министерства народного просвещения были подчинены также православные сельские училища Прибалтийских губерний, башкирские, киргизские и татарские школы, болгарские школы Новороссийского края, училища горного ведомства.

С 1866 г. деятельность министерства народного просвещения все более и более проникалась началами строгой бюрократической опеки и недоверия к обществу и учителям. Учебники и книги, допускаемые в народные училища, подвергались строгой цензуре учёного комитета министерства; число таких книг было крайне ограничено. Инспектора народных училищ очень скоро сделались не столько педагогами-инструкторами училищ, сколько наблюдателями за благонадёжностью учителей. Министерство старалось водворить такой порядок, чтобы общественные учреждения только давали на содержание училищ необходимые средства, но не имели бы возможности влиять на направление и постановку учебного дела.


Грамотность в Российской империи на рубеже XIX—XX веков

Общие статистические данные

Грамотность населения Российской империи (без Финляндии)
по данным всеобщей переписи 1897 г.
Район Грамотных на 1000 чел. Грамотных мужчин на 10 грамотных женщин % грамотных в населении, не считая детей до 9 лет % грамотных мужчин, не считая детей до 9 лет
Муж. Жен. Обоего пола
Европейская Россия 326 137 229 24 30 43
Привислинские губ. 342 268 305 13 41 46
Кавказ 182 60 124 26 17 26
Сибирь 192 51 123 38 16 25
Средняя Азия 79 22 53 36 6 10
Всего по империи
(без Финляндии)
293 131 211 22 27 39

По сведениям Центрального статистического комитета, процент неграмотных новобранцев в России изменился от 78,66 % в 1874 до 74,22 % в 1877 году[3].

Следующие таблицы, составленные по «Сборнику статистических сведений» (1884-90 гг.; взяты цифры средние за 10 лет), обнимают собою всё население Империи, городское и сельское. Из них видно, что процент неграмотных в Европейской и Азиатской России падает, но падает с некоторыми колебаниями, а в Привислянском крае даже повышается.

В наилучших условиях дело развития грамотности стоит в губерниях:

затем следуют:

Губернии и области Российской империи с неграмотностью от 10 % до 50 %[4]
(процент неграмотных)
1. Ярославская 36,58 3. Санкт-Петербургская 40,89 5. Акмолинская 45,76
2. Курляндская 39,66 4. Дагестанская 42,50 6. Московская 47,36

В 14 губерниях и областях процент неграмотных колеблется от 50 % до 75 %

Губернии и области Российской империи с неграмотностью от 50 % до 75 %[4]
(процент неграмотных)
1. Терская 65,34 6. Архангельская 65,16 11. Вологодская 70,81
2. Владимирская 57,66 7. Калужская 67,18 12. Кубанская 72,05
3. Тверская 68,52 8. Тульская 67,30 13. Олонецкая 72,12
4. Костромская 63,07 9. Новгородская 67,31 14. Якутская 74,02
5. Семипалатинская 63,73 10. Рязанская 69,55


Более 75 % неграмотных:

Губернии и области Российской империи с неграмотностью более 75 %[4]
(процент неграмотных)
1. Смоленская 76,02 18. Екатеринославская 82,24 35. Калишская 86,18
2. Варшавская 76,17 19. Иркутская 82,58 36. Сувалкская 86,37
3. Херсонская 76,24 20. Витебская 82,81 37. Казанская 86,71
4. Таврическая 76,43 21. Курская 82,93 38. Полтавская 87,05
5. Нижегородская 76,61 22. Вятская 83,43 39. Оренбургская 87,24
6. Астраханская 77,33 23. Пермская 83,54 40. Ставропольская 87,27
7. Гродненская 77,38 24. Ломжинская 83,75 41. Енисейская 87,45
8. Орловская 78,75 25. Петроковская 83,88 42. Пензенская 87,55
9. обл. Войска Донского 79,79 26. Седлецкая 83,98 43. Волынская 87,56
10. Псковская 80,42 27. Виленская 84,15 44. Тобольская 88,34
11. Забайкальская 80,56 28. Воронежская 84,19 45. Подольская 88,64
12. Ковенская 80,93 29. Тамбовская 84,20 46. Томская 89,10
13. Минская 81,03 30. Могилёвская 85,87 47. Люблинская 89,92
14. Плоцкая 81,06 31. Харьковская 85,95 48. Бессарабская 92,47
15. Саратовская 81,12 32. Киевская 86,10 49. Радомская 92,96
16. Черниговская 81,17 33. Самарская 86,14 50. Уфимская 93,59
17. Симбирская 81,72 34. Келецкая 86,15


Из таблиц видно, что

  • наибольший процент грамотных рекрутов дали губернии прибалтийские, столичные, промышленные великорусские; наименьший — губернии привислянские и сибирские, населённые инородцами, а также большей частью губернии южные с малороссийским населением.
  • наиболее быстрое поступательное движение грамотных за эти годы дали губернии Санкт-Петербургская (12 %), Ярославская, Таврическая, Пермская.
  • менее успешно, оставаясь всё время почти в одинаковом положении, развивалась грамотность в губерниях: Вологодской, Костромской, Уфимской, Курляндской, Виленской, Витебской, Гродненской, Могилёвской, Смоленской, Подольской, Харьковской, Херсонской, Черниговской, Бессарабской, Тобольской, Иркутской, Енисейской.
  • наименее благоприятно положение дела во всех губерниях привислянских (кроме Седлецкой), Киевской, Минской в почти во всех областях азиатской России и Кавказа. Все эти области и губернии по отношению управления стоят, как известно, на особом положении сравнительно с губерниями земскими.

Чтобы получить некоторое представление о грамотности сельского населения, заимствуем следующую таблицу из доклада А. Н. Страннолюбского Спб. комитету грамотности[5]. В его вычислениях из числа рекрутов исключены дворяне, чиновники, лица духовного сословия и почётные граждане, которые предполагаются грамотными; процент неграмотных взят относительно всех остальных рекрутов.

При оценке этих цифр, — говорит г. Страннолюбский, — необходимо иметь в виду, что они относятся к цвету мужского населения; притом не было возможности выделить городское население, в котором грамотность распространена несравнено более, нежели в сельском; следовательно, в этом последнем проценте неграмотных должен быть значительно больше, особенно если принять во внимание всё мужское население, в котором грамотность тем слабее, чем старше возраст. Если же взять во внимание и женское население, которое многочисленнее мужского в пропорции 103,3 к 100 и которое почти поголовно безграмотно, то цифру 72,1 для 1887 г. придётся поднять очень сильно. На основании некоторых, довольно вероятных, вычислений, она не только достигнет, но, может быть, даже и превзойдёт 90 %[5].

Делая сводку данных земской статистики, полученных путём переписей в 110 уездах европейской России, с населением в 14 891 437 душ обоего пола (муж. 7 397 405 и жен. 7 494 032)[6], Н.Бычков даёт следующую таблицу:

Распределение неграмотных по полу и возрасту
в 110 уездах Европейской России
Грамотных и учащихсяНеграмотных
всех возрастовстарше 8 лет1)
муж.п. 1 200 69016,2 %83,8 %78,9 %
жен.п. 193 0802,6 %97,4 %96,7 %
об.п. 1 393 7709,4 %90,6 %87,9 %

1) Дети до 8-летнего возраста вычислены на осн. таблиц Буняковского.

Данные эти взяты из 18 губерний: Бессарабской, Воронежской, Вятской, Екатеринославской, Курской, Московской, Новгородской, Орловской, Санкт-Петербургской, Полтавской, Рязанской, Смоленской, Самарской, Саратовской, Таврической, Тверской, Черниговской. Хотя данные эти относятся к ¼ Европейской России, но благодаря географическому распределению материала получается возможность судить до известной степени и о грамотности всего сельского населения империи.

В Петербурге 59,2 % всего населения грамотных, а в Москве 46,8 %, то есть процент грамотных в Петербурге с лишком в 6 раз, а в Москве с лишком в 5 раз более, чем в русской деревне.

Выведенная выше средняя грамотность изменяется в очень широких пределах. Так:

Разброс показателей средней грамотности
муж.жен.об.п. об.п.
в Петербургском уезде43 %20 %31,0 %в Иркутском округе6,9 %
в Московской губернии36,7 %5,0 %20,3 %в Землянском уезде5,2 %
в Петергофском уезде25 %9 %17,0 %в Борисоглебском уезде4,5 %
в Шлиссельбургском уезде21 %4 %13,0 %в Задонском уезде4,5 %
в Гдовском уезде19 %2 %10,0 %в Спасском уезде2,7 %
в Курском уезде10,5 %0,9 %5,8 %в Бугульминском уезде2,1 %
в Воронежском уезде12,3 %1,2 %6,7 %
в Камышинском уезде42,5 %31,2 %
в Саратовском уезде20,17 %5,60 %

</CENTER>

Финляндия представляет совершенно иную картину. Из всех частей Российской империи Финляндия самая грамотная, по проценту грамотности приближающаяся к наиболее грамотным странам Европы. На основании данных «Сборника сведений по Финляндии»:

Состояние грамотности в Вел.кн. Финляндском[7]
Из населения, в %
всей Финляндиив городахв уездах
Умеющих читать и писать мужч.10,6435,258,46
жен.6,4928,594,38
всего8,5231,746,39
Умеющих только читать мужч.63,9134,3866,53
жен.70,0146,4572,25
всего 67,0340,7469,44
не получивших образования, по возрастам:
Старше 10 лет мужч.2,121,582,17
жен.1,680,311,78
всего1,891,071,97
Моложе 10 лет мужч.20,7716,0722,27
жен.20,4814,1521,09
всего21,1115,0621,67

«Из этой таблички видно, — заключает Н.Рубакин, автор статьи „Грамотность“ в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона, — что грамотность в Финляндии распространена почти в 50 раз более, чем в России; кроме того, распределение её между мужским и женским населением, с одной стороны, и между городским и сельским, с другой, гораздо равномернее»[1].

Корреляционные исследования русских демографов

Ниже излагается содержание фрагментов статьи Энциклопедии Брокгауза и Ефрона «Грамотность»[1], которые построены целиком на отечественном материале, но расположены в различных частях оригинального текста. Бо́льшая часть таблиц озаглавлена вновь.

Природно-географические факторы

Статистик В. Григорьев в своём исследовании Иркутской губернии (1889 г.) показал, что наименьшее число грамотных и учащихся встречается в тех местностях, где наиболее развито скотоводство.

Процент грамотных у русских и бурятов в соотношении с поголовьем скота[8]
На сто душ обоего пола
у русских у бурятов
Голов скота
(в переводе на крупный)
Грамотных и учащихся Голов скота
(в переводе на крупный)
Грамотных и учащихся
до 100 6,6 до 200 5,2
от 100 до 150 6,7 от 200 до 250 3,3
свыше 150 6,5 свыше 250 3,1

Из этой таблицы видно, что отношение между развитием грамотности и скотоводством, мало заметное у русских, выражается у бурят резко и вполне отчётливо, так как скотоводство в их экономической жизни играет роль несравненно более видную. Причиною этому, по словам Григорьева, являются удобные для скотоводства обширные степи, удалённость от торгово-промышленных центров и вообще та изолированность, которая является всегда характерной для скотоводческого населения.

В том же смысле отражается на распространении грамотности и занятие охотой, которая как организованный промысел может существовать лишь в лесистых, глухих местах, малонаселённых и удалённых от торгово-промышленных центров. Громадность расстояния между населёнными пунктами, слабое развитие сношений также отрицательно отражается на развитии грамотности. Например, по исследованию сибирских статистиков, по мере приближения к Иркутску, центру промышленной и духовной жизни Восточной Сибири, процент грамотных среди старожилов правильно повышается, достигая в Иркутском округе 6,5 %, в самом удалённом — 5,2 %. Там же волости притрактового района дают 7,9 % грамотных и учащихся, волости же, лежащие вне трактов, — только 5,7 %.

Факторы экономической жизни

Земские статистические исследования дают богатый материал для уяснения того влияния, которое оказывают на распространение грамотности самые различные факторы экономической жизни — количество надельной земли, десятин пашни, рабочего скота, взрослых работников, характер промышленных занятий и т. д. Связь процента грамотных с количеством земли, приходящейся на душу, видна, например, из следующей таблички[9]:

Распределение грамотных по размерам наделов в Кузнецком уезде Саратовской губернии
Общины с наделом на ревиз. душу  % семей с грамотными и учащим. при развёрстке Общины с налогом1) на душу  % грамотных и учащихся при развёрстке
По наличн. душам По ревиз. душам По работн. По наличн. душам По ревиз. душам По работн.
До 1,3 дес. 10,7 15,3 23,5 25,0 До 1,3 дес. 4,6 5,6 10,0 10,6
1,4-2,7 дес. 17,5 25,3 1,4-2,7 дес. 7,4 10,8
2,8-4,0 дес. 30,4 23,7 20,2 2,8-4,0 дес. 16,4 9,5 8,9
Свыше 4,0 дес. 30,2 17,0 Свыше 4,0 дес. 15,8 6,3
1) «с налогом» — очевидно, опечатка: следует читать «с наделом на душу»

Из этой таблички видно, что величина на деле имеет отрицательное влияние на число грамотных семей и число грамотных лишь при развёрстке по работникам, то есть при таких земельно-податных условиях, когда надел является тягостью для крестьян или, по крайней мере, не даёт сколько-нибудь значительного дохода. Наоборот, при развёрстке по наличным и ревизским душам, когда надел с избытком окупает платежи, растут и размеры грамотности (и притом весьма сильно) параллельно с ростом надела. Что касается влияния на грамотность качества надела (поскольку оно выражается развёрсткой) при одной и той же величине его, то здесь наблюдается следующее любопытное явление: в общинах с малым наделом (до 2,7 десятин) понижение доходности земли отзывается благоприятно на развитии грамотности, а в общинах с более значительным наделом — наоборот. Этот интересный факт объясняется также влиянием экономических условий: малодоходный надел, если он в то же время и мал по своей величине, не может быть таким бременем для населения, как такой же надел при значительной величине: в первом случае он позволяет населению прибегать к промысловым занатиям, которые в общем благоприятны для грамотности, а во втором надел должен в гораздо большей мере привязывать крестьян к земледелию, несмотря на малую его выгодность. Возрастание процента грамотных с увеличением надела наблюдается и в других местностях европейской России.

Следующая таблица, также взятая нами из сборника по Кузнецкому уезду, показывает связь развития грамотности с другим экономическим фактором — количеством рабочего скота. На 100 мужчин приходится среди великороссов:

Процент грамотных русских
мужского пола
в распределении по обеспеченности семей тяглом
[9]
Семья с колич. пашни,
десятин
В семьях:
без рабоч. скота с 1 рабоч. лошадью с 2 и бол. рабоч. лошадьми
0 8,5 11,8 10,2
до 2,5 7,8 8,5 10,6
2,6-5,0 9,9 9,6 11,6
5,1-10,0 10,6 9,7 12,7
10,1 — 20,0 14,8 11,8 15,4

Из этой таблицы видно, что везде с возрастанием надела процент грамотных повышается. Среди безземельных процент грамотности относительно высок, но это лишь благодаря их промысловому характеру. При сравнении в пределах каждой земельной группы хозяйств без рабочего скота, с одною головою его и т. д. более или менее строгая прямая связь процент грамотных с экономическим достатком наблюдается лишь среди безземельных и малоземельных, а затем эта связь выражается лишь тем, что в большинстве случаев высшие размеры грамотности имеются в группах с наибольшим количеством скота, тогда как минимальные цифры приходятся преимущественно на долю средних групп — с 1 головою рабочего скота.

В Сибири, где общественные отношения не так сложны, связь между этими экономическими факторами и грамотность наблюдается яснее. Так, В.Григорьев, пользуясь материалами, собранными в 11 волостях Приангарского района Иркутской губернии, даёт следующую поучительную таблицу[8]:

Процент грамотных по 11 волостям Приангарского района в распределении по экономическим факторам[8]
Десятин пашни % грамотн. мужчин Рабочих лошадей % грамотн. мужчин Взрослых работн. % грамотн. мужчин
0 10,6 0 5,9 0 6,7
до 5 7,9 1 и 2 6,7 l 7,9
5 — 10 5,8 3 и 4 8,1 2 9,3
10 — 20 7,2 более 4 12,9 3 и более 9,9
20 — 40 10,8
более 40 19,6

Из этой таблички видно, что с возрастанием количества взрослых работников и с возрастанием обеспеченности лошадьми процент грамотных возрастает. Наименьшее количество пашни и здесь сопровождается некоторым повышением процента грамотных, что объясняется промысловым, по необходимости, характером населения, не обеспеченного землёю. У бурят в силу большей простоты их экономической жизни и меньшей сложности её означенная зависимость от этих экономических факторов проявляется ещё правильнее.

Промысловый характер населения, вообще способствующий распространению грамотности, сильно маскирует её зависимость от других экономических факторов.

Процент грамотных в Шлиссельбургском уезде в соотношении с площадью посевов

Волости  % грамотных Высев ржи на наличную душу об. пола,
в четвериках
Ивановская 31,4 0,51
Путиловская 20,7 0,58
Лезьинская 14,9 0,94
Поречская 11,6 0,97

Так, например, исследование Шлиссельбургского уезда Санкт-Петербургской губ. показало, что степень распространения грамотности в русских волостях этого уезда обратно пропорциональна размерам посевов. Объясняется это явление тем, что самые грамотные волости, Ивановская и Путиловская, в то же время — наименее земледельческие и наиболее промышленные в уезде.

Промышленно-заводский характер населения обыкновенно даёт более высокий процент грамотных. Так, Н.Бычков, собравший данные о распространении грамотности по 110 уездам европейской России, даёт следующую таблицу, выделив всю Московскую губернию и 5 уездов Петербургской в одну группу (с промышленным характером населения):

Процент грамотных в уездах с промышленно-заводским населением и на периферии
Мужчин Женщин
Московской и Санкт-Петербургской губ. 35,5 5,9
92 остальных уезда 14,2 2,1

Наибольший процент грамотных рекрутов призыва 1886 г. выпадает на 5 промышленных губерний : Ярославскую — 74,8 %, Санкт-Петербургскую — 65,9 %, Московскую — 59,5 %, Тверскую — 52,5 % и Владимирскую — 51,9 % (Страннолюбский)[5]. По Кузнецкому уезду % грамотных и учащихся к общему числу мужчин в семьях с промышленниками равняется 13,8 %, а в остальных семьях — только 10,8 %.

Впрочем, некоторые промыслы не только не усиливают потребности в грамоте, но ослабляют её, являясь показателями такого низкого уровня материального положения, при котором немыслима забота о грамотности. Наоборот, другие промыслы или прямо требуют знания грамоты, или благоприятствуют сознанию её полезности, приводя как самих промышленников, так и их семьи в более разнообразные отношения к остальному миру, или же, наконец, встречаются исключительно или же главн. образом в зажиточных семьях. Например, процент грамотных в Кузнецком уезде среди торговцев и приказчиков 26,8, должностных лиц сельских и волостных — 18,8, фабричных и служащих на железных дорогах — 11,4, плотников — 8,2, бурлаков — 4,4, пастухов — 2,9, угольщиков — 2,1 %[9].

Факторы возраста, пола, сословия

Распределение грамотных по возрасту, полу, сословию и т. д. крайне неравномерно и колеблется в весьма больших пределах не только в разных государствах, но и в одном и том же государстве в разное время, при разных условиях. Как и следовало ожидать, процент грамотных в стране, где народное образование только начинает прогрессировать, в возрастах более зрелых падает. Так, например, в Саратовской губ. распределение грамотных (без учащихся) по возрастам представляет следующую картину:

Распределение грамотных (без учащихся) по возрастам
в двух уездах Саратовской губернии
Кузнецкий уезд Камышинский уезд
(преоблад. немецкие колонисты)
У татар У остального населения
Среди стариков свыше 60 лет 12,2 % 4,5 % 64,4 %
" работников мужск. пола 18-60 лет 19,8 % 12,3 % 94,4 %
" подростков мужск. пола 14-18 лет 11,7 % 20,1 % 61,5 %
" старух свыше 55 лет 1,32 % 0,45 % 58,1 %
" работниц 16-55 лет 5,49 % 1,60 % 95,2 %

Таблица показывает, что наименьший процент грамотности приходится на стариков и старух, затем следуют лица рабочего возраста и максимальную цифру дают подростки (среди нетатарского населения Кузнецкого уезда). Что касается татар Кузнецкого уезда и немцев Камышинского уезда, то здесь хотя и нет увеличения процент грамотных среди подростков, но это объясняется тем, что наибольшее число подростков татар и немцев при продолжительности школьного курса зарегистровано в числе учащихся.

При более детальном распределении на возрасты правильное колебание процента грамотности ещё нагляднее. Так, по сведениям В.Григорьева, на 100 душ всего мужского населения (русского) приходится грамотных в 3-х волостях Иркутской губ.:

Грамотность русского мужского населения
по трём волостям Иркутской губернии
Волость В возрасте:
до 10 лет 10-20 лет 20-30 лет 30-40 лет 40-50 лет 50-60 лет 50-60 лет 60 и более
Смоленская 0,8 16,3 12,6 33,0 18,4 8,9 8,9 9,0
Яндинская 0,5 10,2 6,5 11,6 6,4 5,7 5,7 3,7
Тулуновская 0,3 15,2 13,0 13,2 8,9 6,8 6,8 3,4

Таблица, в противоположность предыдущей, обнимает и грамотных, и учащихся; первая группа заключает тот возраст, когда ещё только начинают учиться. На число грамотных в возрасте 30-40 лет имела большое влияние введённая в 1874 г. всеобщая воинская повинность, повысившая это число довольно сильно сравнительно с числом грамотных в остальных группах (сведения собраны в конце 1880-х годов); с введением всеобщей воинской повинности стали обращать серьёзное внимание на обучение солдат грамоте, так что прослужившие в солдатах дают процент грамотных сравнительно большой. Если исключить I и IV группы, число грамотных уменьшается правильно и быстро по мере увеличения возраста.

Говоря о распределении грамотности по возрастам, необходимо не упускать из вида смертность. Так, например, замечено, что после войн и вообще усиленных наборов процент грамотности падает. Этот факт объясняется не только тем, что войны отвлекают общественное внимание к вопросам, имеющим мало общего с вопросами народного образования, и тяжело отражаются на экономической и других сторонах жизни, но и тем, что среди солдат процент грамотных выше, чем в других слоях населения, и их потеря понижает и общий процент грамотности в стране.

Доступность грамоты для женщин

Между женщинами % грамотных, вообще говоря, меньше, чем между мужчинами; но эта разность в разных странах далеко не одинакова и колеблется в прямой зависимости как от социального положения женщины в этой стране, так и от других причин. В культурных странах различие сглаживается; в странах протестантских этому способствует и религия.

Например, в Финляндии по сведениям 1889-90 г из числа женщин старше 10 лет не получило никакого образования (не умеет ни читать, ни писать) 2,1 %, из числа мужчин — 2,7 %. Среди немцев-колонистов (Камышинского уезда) грамотных женщин 71,7, грамотных мужчин 71,3, — а среди великороссов, живущих в том же уезде, грамотных мужчин 20,6, грамотных женщин — 1,59 %.

В Петербургском уезде % грамотных мужчин всего населения превышает процент грамотных женщин только в 2,1 раза, по Петергофскому в 2,8, по Шлиссельбургскому в 5,2 раза, по Гдовскому в 9,5, по Московской губ. в 7,3 раза; по Воронежскому у. в 10,2, по Курскому в 11,7 раза. Ещё поразительнее отношение в губ. Новгородской, где процент грамотных мужчин в 16,4 раза выше % грамотных женщин[10]. В Петербургском у. всего сильнее грамотность между женщинами распространена в немецких волостях, где женское население почти так же грамотно, как мужское.

В различных сословиях отношение между грамотными и неграмотными также изменяется в различные стороны. Распределение грамотности среди городского и сельского населения также весьма неравномерно.

Чем больше рознь, по выражению И.Аксакова, между «командующими классами» и народом, тем меньше внимания обращается на образование этого последнего.

В городах процент грамотности, вообще говоря, стоит выше, чем в деревнях, но это не исключает, напр., того факта, что и в городах низшие слои населения пребывают в поголовном невежестве. Напр., в начале XIX в. в Лондоне 1/5 часть населения была неграмотна. Теперь в больших центрах % неграмотных вообще не высок. Так, напр., в Париже число невест, не умевших подписать брачный договор, в 1889 г. составлял всего 0,2 %, а число неграмотных женихов — 0,16 %, тогда как % неграмотных во Франции вообще гораздо выше. Число неграмотных рекрут в Париже в 1889 г. 1,48 %[11]. В Петербурге % грамотных — 59,2 %, в Москве — 46,8, тогда как в Петербургском у. — 31 %, в Московской губ. — 20,3 %. Близость города вообще повышает % грамотных; в глухих относительно уездах этот % падает. Так, в одном из самых глухих уездов СПб. губ., Гдовском, процент грамотных в три с лишком раза ниже, чем в Петербургском, и равен 10 %.

Из предыдущего видно, что грамотность данного народа находится в тесной зависимости с самыми разнообразными сторонами его жизни, есть как бы функция многих переменных. Перечислить все условия, влияющие на распространение грамотности, нет никакой возможности, так как грамотность есть функция всего строя жизни. В свою очередь, грамотность также оказывает влияние на разные стороны её. Малое развитие грамотности является весьма серьёзным тормозом в умственной, религиозной и экономической жизни народа, а также мешает его участию в международной жизни всего человечества.

Необходимо, однако, и в этом отношении остерегаться преувеличений. Нередко указывают, напр., что низкий уровень грамотности составляет непреоборимое препятствие для улучшений социального и политического строя, а развитие грамотности неизбежно приводит к всевозможным улучшениям в разных сторонах жизни и в учреждениях. На это весьма основательно возражают, что самое распространение грамотности не при всяких условиях может иметь место; что оно не есть только причина, но и следствие; что народ при известных условиях рискует оставаться в невежестве бесконечное число лет, а чем народ невежественнее, тем менее в нём охоты учиться; что толчок к ученью должен быть дан сверху. С другой стороны, великие реформы в западноевропейских государствах совершались в то самое время, когда они далеко не отличались значительным распространением грамотности. Наконец, моралистами было уже давно указано, что понимание высших логических и нравственных истин доступно не одним только людям грамотным.

См. также

Напишите отзыв о статье "Грамотность в России"

Примечания

  1. 1 2 3 Рубакин Н. А.,. Грамотность // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Ссылка ЭСБЕ: «Акт. арх. экспед.», II, № 7
  3. Всеобщая воинская повинность в Российской империи за первое десятилетие//Статистический Временник, серия III, вып. 12, СПб. 1886.
  4. 1 2 3 Сборник статистических сведений… (1884-90 г.) СПб.: Изд.центр. стат. комит.
  5. 1 2 3 Страннолюбский, А. Н. Состояние народного образования в селах Европейской России. [доклад Спб. комитету грамотности] // Русская школа : Журн.. — СПб., 1893. — № 3-4. — С. 167. — цит. по: Рубакин Н. А.,. Грамотность // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  6. Бычков Н.. Юридический Вестник, 1890, № 7-8.
  7. Сборник сведений по Финляндии. Издание центрального статистического комитета. СПб.: 1892.
  8. 1 2 3 Григорьев В. Материалы по исследованию землепользования и хозяйственного быта сельского населения Иркутской губ. т. II, вып. 2, M.:1890.
  9. 1 2 3 Сборник сведений по Саратовской губернии. т. X. Кузнецкий уезд. — с.221.
  10. Очерки народного образования в Новгородской губ. Новг., 1887.
  11. Annuaire statistique de la ville de Paris. 1888, 1889.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Грамотность в России



Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.