Гранадский эмират
| Гранадский эмират | |||||||||
| إمارة غرﻧﺎﻃﺔ</br>Imarat Gharnāṭah | |||||||||
| Вассал Кастильской короны | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
| Девиз Wa lā gāliba illā-llāh (ар.) (Нет другого завоевателя кроме Аллаха) | |||||||||
 Территории Гранадского эмирата | |||||||||
| Столица | Гранада (100 000) | ||||||||
| Крупнейшие города | Малага (150 000) | ||||||||
| Язык(и) | Арабский, Испанский, Сефардский | ||||||||
| Религия | Ислам, Христианство, Иудаизм | ||||||||
| Площадь | 24 000 км²[1] | ||||||||
| Население | 5 000 000 | ||||||||
| Форма правления | Монархия | ||||||||
| Династия | Насриды | ||||||||
Грана́дский эмира́т (араб. مملكة غرناطة, исп. Reino nazarí de Granada) — последнее арабское государство в Европе и последнее исламское государственное образование на территории Пиренейского полуострова существоваашее в период с 1228 года по 2 января 1492 года. Отвоевание Гранадского эмирата испанцами завершил восьмивековой процесс христианской Реконкисты полуострова[2]. Падение Гранады, как и падение Константинополя ознаменовало важную веху в истории европейской государственности.
Содержание
География
Главным секретом жизнеспособности эмирата была его география. Территория Гранадского эмирата включала высокогорную область Сьерра-Невада и все средиземноморское побережье от города Альмерия до города Гибралтар, позднее от города Тарифа до города Вера (Альмерия).
Другим крупным городом эмирата была Мáлага, расположенная всего в нескольких десятках километрах от северного берега Африки, откуда эмират получал значительную поддержку (в конце своего существования в основном моральную). Из-за наличия выхода к морю и высокогорной местности его трудно было окружить и изолировать, как другие — континентальные — регионы.
История
Основание
После смерти выдающегося альмохадского повелителя Мухаммада ан-Насира (1214 год) в мусульманской части Иберии началась полоса смут, которая привела к распаду державы Альмохадов. В 1224—1230 годах регион был охвачен феодальной раздробленностью, образовывались и вновь распадались небольшие враждующие друг с другом эмираты (именуемые тайфа). Так, в городе Валенсия образовался эмират, который просуществовал недолгое время (до 1228 года).
В Мурсии в 1228—1241 годы сформировался другой; его эмир Ибн Худ в 1229 году добился господства над большей частью мусульманской Испании.
В Архоне был основан третий эмират (1230 год), оказавшийся наиболее жизнеспособным. Его правитель, Мухаммад I ал-Галиб, овладел в 1232 году городом Хаэн, а затем был признан в округах городов Баса, Гуадис и Гранада (1237 год). Именно в труднодоступной горной Гранаде он установил местопребывание своего двора (1238 год) и основал, таким образом, Гранадский эмират — последнее мавританское государство.
Расцвет
Династия аль-Хамара присвоила себе имя насридов или насеритов (насаридов) от имени рода Бену-Наср, к которому принадлежал аль-Хамар.
Тем временем Королевство Кастилия и Леон овладело Кордовой — главным городом мусульман полуострова и рядом других — более мелких опорных городов. Мухаммед-аль-Хамар вынужден был уступить им Хаэн в 1246 году, а затем своими войсками помог христианам завоевать город Севилья в 1248 году. Взамен христиане пообещали оставить его домен в покое. Наступило длительное перемирие, Реконкиста вступила в вялотекущую фазу.
Таким образом, кроме Гранадского эмирата, у мусульман не осталось владений на полуострове. Незначительные по площади области на юге Португалии (Алгарве) были вскоре аннексированы. Мусульманские районы Арагона, Валенсии и Балеарские острова также быстро оказались во власти христиан. В Гранадский эмират из разных мест бежали мусульмане, здесь сосредоточились оставшиеся в их руках сокровища, здесь продолжались развиваться великие традиции мавританской поэзии и искусства. Осознавая утрату былого могущества, но по-прежнему пытаясь выжить в условиях нового миропорядка, гранадские эмиры принимают вассальную зависимость от короля Кастилии и Леона — Фернандо III.
Население
Ослаблению Гранадского эмирата в конце XV века способствовали постоянные войны с испанцами, в результате которых приходилось выплачивать тяжёлую дань. Так по договору 1470 года Гранада обязалась платить Кастилии ежегодно по 20 тыс. золотых дублонов. В городах эмирата обострялась междоусобица аристократических группировок, носящая ожесточённый характер.
Кроме междоусобиц политико-экономического характера, усилились и межэтнические распри среди народов, составляющих его население. Согласно исследованиям численность населения эмирата Гранада в XV веке составляла около 5 млн. — значительное количество для такой небольшой горной территории. Подавляющее большинство тех, кого испанцы называли маврами, составляли берберы — представители одного из африканских племён, покорённых арабами. Потомки завоевателей и представители династий — арабы — зависели от наёмников-берберов как турецкие султаны от своих разношёрстных янычаров.
Сохранялись группы романо- и арабоязычных христиан, многочисленные еврейские общины (хотя многие евреи эмигрировали на север после Гранадского погрома 1066 года, учинённого иберийскими мусульманами). Значительная часть населения Гранады состояла из военнопленных — христиан-рабов (в том числе сакалиба). В этом национальном конгломерате арабы представляли как бы особую, высшую касту — феодальную знать. Но составлявшие войско многочисленные и враждебные верхушке власти берберы постоянно подрывали силу аристократии своими интригами, партийной борьбой, заговорами и восстаниями. В династической борьбе принимали деятельное участие арагонские и кастильские короли, поддерживая ту или иную группу. Ситуация время от времени усугублялось массовым притоком беженцев мусульман из других регионов Испании, приграничными стычками с испанцами.
Историческое значение
В конце ХV века эмират охватывает кризис — в казне хронически не хватает средств, наблюдается нехватка продовольствия, население голодает, городские здания пустеют и разваливаются. Гранада 1492 года напоминает отчаявшийся Константинополь 1453 года. Всё это, в совокупности с указанными пороками социальной организации, гуманитарным кризисом и с внешним политическим положением Гранады привело эмират к окончательному поражению. Освободив Иберийский полуостров от мусульман, Испания празднует триумф. Примечательно, что в этом же году испанская экспедиция итальянца Колумба открывает Америку. Кроме того, многие видные христианские деятели эпохи восприняли падение мусульманской Гранады как достойную компенсацию падения христианского Константинополя под натиском турок.
См. также
Напишите отзыв о статье "Гранадский эмират"
Примечания
- ↑ Площадь эмирата в 1492 году.
- ↑ Гренада, королевство мавров // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Литература
- Гренада, королевство мавров // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
-
Гранадский эмират: тематические медиафайлы на Викискладе - [www.world-history.ru/countries_about/3/2104.html Начало Реконкисты в Испании. Мусульманские государства]
- [runivers.ru/doc/isl/index.php?SECTION_ID=311&IBLOCK_ID=43 Гранадский эмират (XIII—XV вв.) на сайте «Руниверс»]
- Анонимные авторы. [kuprienko.info/las-cronicas-de-la-espana-medieval-reconquista-chronicon-de-cardena-los-anales-toledanos-al-ruso/ Испанские средневековые хроники: Хроника Карденьи I. Хроника Карденьи II. Анналы Толедо I. Анналы Толедо II. Анналы Толедо III.]. www.kuprienko.info (А. Скромницкий) (24 августа 2011). Проверено 17 ноября 2012. [archive.is/qiOz Архивировано из первоисточника 4 декабря 2012].
Отрывок, характеризующий Гранадский эмират
– Ах запропала… да ежова голова…– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
