Гранатовый браслет (фильм, 1915)
| Гранатовый браслет | |
| Гранатовый браслетъ | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария |
Э. Бескин |
| В главных ролях |
Ольга Преображенская (княгиня Вера) |
| Оператор | |
| Кинокомпания |
Т/Д В. Венгеров и В. Гардин |
| Длительность |
4 ч., 1500 м |
| Страна | |
| Год | |
«Гранатовый браслет» (1915) — немая кинодрама Николая Маликова, экранизация одноимённой повести А. Куприна. Фильм вышел на экраны 1 ноября 1915 года. Фильм не сохранился.
Сюжет
1-й акт — Влюблённый телеграфист. 2-й акт — На именинном балу у княгини. 3-й акт — Письмо самоубийцы. 4-й акт — Под звуки сонаты Бетховена.
После смерти князя Мирза Булат-Тугановского остались на попечении его друга генерала Аносова две дочери, княжны Вера и Анна, и делающий карьеру сын Николай, прокурор. Аристократическая семья эта жила своей обособленной, немного кастовой жизнью, мало входя в общение с жителями большого южного города, и только выезды Веры и Анны на концерты, выставки и балы в Благородном собрании или посещения театра давали редкий случай простым смертным увидеть молодых княжен. И вот такой счастливый случай выпал на долю скромного чиновника контрольной палаты Желткова, который однажды встретил в цирке княжну Веру.
Эта встреча стала роковой для Желткова. С преданностью рыцаря, однажды на всю жизнь обрекшего себя беззаветной любви к своей прекрасной даме, Желтков ищет случая хоть издали повидать княжну Веру и в то же время посылает ей восторженные письма о своей любви, подписывая их инициалами. Эти нелепые по форме послания незнакомого человека — источник бесконечных шуток над княжной Верой. «Влюблённый телеграфист» — так прозвали неведомого обожателя — всегда на языке желчного брата-прокурора, когда нужно подразнить княжну Веру. И эта странная любовь тянется без перерыва семь лет. За это время Вера успела выйти замуж за князя Шеина: у неё собирается лучшее общество, она делает пышные приёмы. В день именин княгини, 17 сентября, к Шеиным на дачу приезжает много гостей. Весело и непринуждённо проходит вечер, на котором, между прочим, князь показал к всеобщему удовольствию свой альбом карикатур, в котором была изображена как раз злополучная любовь «телеграфиста Пе-Пе-Же».
Горничная вызывает княгиню из гостиной и передаёт ей вручённый посыльным свёрток, в котором изумлённая княгиня находит браслет и письмо: «Ваше Сиятельства, глубокоуважаемая Княгиня Вера Николаевна! Почтительно поздравляя вас со светлым и радостным днём Вашего Ангела, я осмелюсь препроводить Вам моё скромное верноподданническое подношение». «Ах, это — тот!» — с неудовольствием подумала Вера. Но, однако, дочитала письмо… «Я бы никогда не позволил себе преподнести Вам что-либо, выбранное мною лично: для этого у меня нет ни права, ни тонкого вкуса, и, признаюсь, ни денег. Впрочем, полагаю, что и на всём свете не найдётся сокровища, достойного украсить Вас. Но этот браслет принадлежал ещё моей прабабке, а последней по времени его носила моя покойная матушка.
Посередине, между большими камнями, Вы увидите один зелёный. Этот весьма редкий сорт граната — зелёный гранат. По старинному преданию, сохранившемуся в нашей семье, он имеет свойство сообщать дар предвидения носящим его женщинам и отгоняет от них тяжёлые мысли, мужчин же охраняет от насильственной смерти. Все качества с точностью перенесены сюда со старого серебряного браслета, и Вы можете быть уверены, что до Вас никто этого браслета не надевал. Вы можете сейчас же выбросить эту смешную игрушку, или подарить её кому-нибудь, но я буду счастлив и тем, что к ней прикасались Ваши руки. Умоляю Вас не гневаться на меня. Я краснею при воспоминании о моей дерзости семь лет назад, когда Вам, барышне, я осмеливался писать глупые и дикие письма и даже ожидать ответа на них.
Теперь во мне осталось только благоговение, вечное преклонение и рабская преданность. У умею только теперь ежеминутно желать Вам счастья и радоваться, если Вы счастливы. Я мысленно кланяюсь до земли мебели, на которой Вы сидите, паркету, по которому ходите, деревьям, которых Вы мимоходом трогаете, прислуге, с которой Вы говорите. У меня даже нет зависти ни к людям, ни к вещам. Ещё раз прошу прощения, что обеспокоил Вас длинным, ненужным письмом. Ваш до смерти и после смерти покорный слуга Г. С. Ж.»
Критика
Критикой фильм был оценен неоднозначно. Рецензент «Живого экрана» писал, что «первая часть» «проходит вяло», однако затем картина «всё больше и больше приковывает внимание». Обозреватель журнала «Проектор» раскритиковал фильм: «Маликов не сумел ни использовать всего материала, ни дать сколько-нибудь яркой трактовки и тому, что сделано. Режиссёрские промахи чувствуются в пользовании цветами и бархатом, и в выборе мест для натурных съёмок» и завершил выводом, прямо противоположным словам первого рецензента: «картина смотрится без интереса». Однако вскоре в том же журнале было сообщено, что «картина прошла в Москве с успехом у публики».[1]
И. Петровский в статье в журнале «Проектор» (1916) привёл фильм как одно из достижений русского кинематографа: «Зарождение нового типа кинопьес началось с того времени, как экран стал инсценировать художественные произведения литературы. <…> ряд прекрасных образов: „Тася“, „Сёстры Бронские“, „Мысль“, „Пиковая дама“, „Гранатовый браслет“, „Огонь“ — вот наиболее яркие примеры нового типа светотворчества».[2]
Напишите отзыв о статье "Гранатовый браслет (фильм, 1915)"
Примечания
- ↑ Короткий В. Режиссёры и операторы русского игрового кино (1897—1921). — М.: НИИ киноискусства, 2009. — С. 225.
- ↑ Гинзбург С. Кинематография дореволюционной России. — М.: Искусство, 1963. — С. 288-290.
Отрывок, характеризующий Гранатовый браслет (фильм, 1915)
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
