Граница Речи Посполитой и Курляндии

Граница Речи Посполитой и Курляндии
Речь Посполитая	Герцогство Курляндия и Семигалия
Время существования	с 1561 года по 1795 год

Граница Речи Посполитой и Курляндии существовала в 1561—1795 годах.

История

Граница между Речью Посполитой (Ливония, Задвинское герцогство и Великое княжество Литовское) и Герцогством Курляндии и Семигалии появилась в 1561 году после присоединения Ливонии к Речи Посполитой и получения последним магистром Ливонского ордена курляндского феода.

Северная часть границы шла от берега Рижского залива, западнее Риги, которая оставалась на ливонской территории, затем по реке Двине на восток за Краслав. Эта граница существовала до 1622 года, когда после перехода Ливонии под власть Швеции (Шведская Ливония) граница сократилась и шла от устья Эвиксты (около Крыжборка), по Двине, на восток от Краслава. Эта граница существовала до Первого раздела Польши в 1772 году.

Южная часть граница начиналась на побережье Балтийского моря на юг от Паланги, шла до дуге в северо-восточном направлении на север от города Шкуды. После пересечения реки Виндава шла в восточном направлении, севернее Можеек, Жагар, Зеймели и доходила до реки Аа. Тут шла к реке Неменек, затем по течению этой реки в юго-восточном направлении, затем по небольшой дуге доходила южнее Динабурга до Двины (западне Друи). Этот участок границы в XIII/XIV веках был границей между литовскими землями и орденом меченосцев. Эта граница просуществовала до Третьего раздела в 1795 году.

После разделов эта граница разграничивала Курляндскую губернию от Ковенской и Виленской.

В 1918 году на её основе была создана (и есть сейчас) литовско-латвийская граница.

Ссылки

• Atlas Ilustrowany Historia Polski. Demart, 2007. ISBN 9788374273039.
• Europa. Regiony i państwa historyczne. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 2000. ISBN 8301132914.

Отрывок, характеризующий Граница Речи Посполитой и Курляндии

В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.