Граница по Одеру — Нейсе

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Грани́ца по О́деру — Не́йсе (нем. Oder-Neiße-Grenze, польск. Granica na Odrze i Nysie Łużyckiej) — современная граница между Германией (ФРГ и ГДР) и Польшей (ПНР).

Линия границы проходит по рекам Одер (Одра) и Нейсе (Ныса Лужицкая), но около Балтийского моря отклоняется к западу, чтобы охватить город Щецин.

История

Граница была установлена после Второй мировой войны (хотя она примерно соответствует западной границе Польши в XI веке). Главной причиной сдвига границы на запад было стремление Англии и Советского Союза компенсировать Польше территории Западной Украины и Западной Белоруссии (так называемые Восточные Кресы), возвращённые им в 1939 году. Польское правительство в эмиграции было против переноса границы, но не имело никаких возможностей помешать этому.

Германская Демократическая Республика Згожелецким договором с Польшей признала границу по Одеру — Нейсе в 1950 году.

Западная Германия, признала эту границу лишь в 1970 году — в соответствии с договором между ФРГ и СССР от 12 августа 1970 года и договором об основах нормализации взаимных отношений между ФРГ и ПНР от 7 декабря 1970 года.

Игра со спичками

Участники конференции в Тегеране в 1943 году были едины во мнении, что послевоенная Польша должна получить компенсацию в виде приобретения части Силезии и Восточной Пруссии. Территориальный вопрос окончательно решил Черчилль, выложив на карту Восточной Европы три спички. Две из них он положил параллельно границам довоенной Польши, а третью — по «Линии Керзона», которую И. В. Сталин считал истинной польско-российской границей. Затем Черчилль взял крайнюю (восточную) спичку и переложил её на запад, на такое же расстояние от западной границы Польши, как от «Линии Керзона», уже вдоль линии Одер-Нейссе. Такой простой приём был одобрен всеми участниками, поскольку СССР, как правопреемник Российской империи получил районы на северных территориях Восточной Пруссии с Кёнигсбергом, который вскоре после занятия города Красной Армией получил название Калининград. Одновременно было принято решение о переселении поляков из переходящих к СССР земель, а также немцев из будущей ПНР в количестве около 5 миллионов в лежащие на западе земли Германии.

В ответ на возникшие при этом соображения, связанные с жизненной катастрофой, которую должны перенести переселенцы, были высказаны следующие доводы:

• во-первых, такой прецедент сравнительно недавно имел место в Восточной Европе, когда из отходящих к Турции земель были выселены греки;
• во-вторых, утверждалось, что немцы сами организовали во время разгрома Польши переселение массы населения, причём для еврейского населения это закончилось геноцидом. И немцы не должны жаловаться, но воспринимать это как справедливое наказание.

См. также

• Восточные области Германской империи
• Возвращённые земли
• Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии

Ссылки

• [www.un.org/Depts/los/LEGISLATIONANDTREATIES/PDFFILES/TREATIES/DEU-POL1990CF.PDF Германско-польский договор о границе, 14 ноября 1990] (PDF)  (англ.)

Отрывок, характеризующий Граница по Одеру — Нейсе

Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.