Гран-Гиньоль
Поделись знанием:
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
(перенаправлено с «Гран-гиньоль»)
- Об альбоме Naked City см. Grand Guignol (альбом).
«Гран-Гиньоль» (фр. Grand Guignol) — парижский театр ужасов, один из родоначальников и первопроходцев жанра хоррор. Работал в квартале Пигаль (13 апреля 1897 — 5 января 1963). В некоторых языках (прежде всего во французском и английском) его имя стало нарицательным обозначением «вульгарно-аморального пиршества для глаз».[1]
Театр, обязанный названием персонажу французского театра кукол, был детищем журналиста и драматурга Оскара Метенье, переоборудовавшего псевдоготическую часовенку в тупике Шапталь (фр. imp. Chaptal, 20-бис), — мастерскую художника Ж.-А. Рошгросса, — в театр на 300 мест. В прошлом полицейский, истовый последователь Э. Золя и сотрудник А. Антуана, Метенье на собственной сценической площадке намеревался довести натурализм Свободного театра до эстетического предела.
С 1898 года «Гран-Гиньоль» возглавлял (до 1914) антрепренёр и драматург Макс Мори, — при нём стремление изобразить «ужасное» во всех его проявлениях — социальных, нравственных, психологических, эстетических и гигиенических — стало самоценным трюком, театральным аттракционом, — обозначило свою цирковую природу.
Авторы гиньольных пьес-скетчей, не скрывая комическую основу своего ремесла, азартно использовали грубую бытовую лексику, выводили на сцену представителей социальных низов, девиантов, проституток и криминальных типов, потрясали зрителя количеством проливаемой крови и гиперреалистичностью сцен безумия. 
С 1901 г. гвоздём репертуара становятся пьесы Андре де Лорда (1869—1942, он охотно сотрудничал с известным психологом Альфредом Бине[2] — знаменитая «Лекция в Сальпетриере» и т. д.).
Деятельность этого маленького монмартрского театра, распахнувшего свои двери почти одновременно с МХТом и слывшего одной из достопримечательностей французской столицы, привлекала равно обывателей и представителей художественного авангарда и оказала огромное влияние на культуру и искусство XX века.
«Гран-Гиньолю» пытались подражать некоторые театры Европы (Россия — Театр Б.Казанского, Англия, Германия, Италия) и Америки.
Гиньоль как феномен массовой культуры стремились осмыслить многие теоретики и практики русского театра, — в их числе Николай Евреинов, Всеволод Мейерхольд, Сергей Эйзенштейн, Сергей Третьяков, Игорь Терентьев.
Напишите отзыв о статье "Гран-Гиньоль"
Литература
- Mirbeau, Octave. Le jardin des supplices. P.: Fasquelle, 1921. — 327 p.
- Level,Maurice. Grand Guignol Stories. Lnd.: Philpot, 1922. — 237 p.
- Eugène, Victor & Co. Le Grand Guignol N°2: 3ème Année : Légion D’honneur. Р.: Imp. Speciale Du Grand Guignol. 1923. — 49 p.
- Crawshay-Williams, Eliot Five Grand Guignol Plays: «E and O E»; «Amends»; «Rounding the Triangle»; «The Nutcracker Suite»; «Cupboard Love». Lnd.: Samuel French, 1924. — 112 p.
- Antona-Traversi, Camillo. L’histoire du Grand-Guignol: Théâtre de l' épouvante et du rire. P.: Librairie théâtrale, 1933. — 93 p.
- Witney, Frederick C. Grand Guignol : plays ["Rococo"; «Orlando»; «Anniversary»; «Coals of Fire»; «The Celibate»; «Coral Strand»; «The Last Kiss»; «Nuit de Noces»; «Week-end Cottage»; «To Hell with you»; «Desert Island Blues»; «Say it with Flowers»] / Illustrated with Drawings by Antony Lake. Lnd.: Constable, 1947.
- [www.grandguignol.com/time1947.htm Murders in the Rue Chaptal] // Time. 1947. March, 10
- [www.grandguignol.com/time1950.htm Paris Writhes Again] // Time. 1950. January, 16
- [www.grandguignol.com/see1950.htm Theatre of Horrors] // See Magazine. 1950. March
- [www.grandguignol.com/newsweek1950.htm The Lady Vanishes] // Newsweek. 1950. April, 10
- [www.grandguignol.com/final1950.htm Horror Playlets]: Torture and lots of blood keep the audiences in a state of numb terror // Five Star Final magazine. 1950. April, 10
- Domaize, Pierre ; Sandry G. Le grand-guignol: du sang sur l’affiche depuis soicante ans! // Tout Savoir. 1958. N°56. Janvier.
- Bosch-Stein, Georges Le Théâtre de l'épouvante // Paris la nuit. 1958. N°3. Mars.
- Бояджиев Г. Театральный Париж сегодня, [М.]: Искусство, 1960. C.15 — 20.
- Adam, Agnes. House of shadows: A one-act Grand-Guignol play. [Edinburgh]: Brown, Son & Ferguson, 1961. — 20 р. (Scottish plays N°189.)
- Schneider P. E. [www.grandguignol.com/nytmag.htm Fading Horrors of the Grand Guignol ] // The New York Times Magazine. March, 18
- [www.grandguignol.com/time1962.htm Outdone by Reality] // Time. 1962. November, 30
- Homrighous, Mary Elizabeth. The Grand Guignol: dissertation, North-western University, 1963.
- Nichet, Jacques. Contribution à l' étude du Grand Guignol des origines à 1914: thèse de degré, Paris, 1966.
- Knowles, Dorothy. French Drama of the Interwar Years. Lnd.: Harrap’s, 1967. — 332 p.
- «Grand Guignol» , Le Théâtre, 1962 // Le Théâtre: cahiers dirigés par Arrabal. P.: Bourgois, 1969. n°2.
- Deák, František // The Drama Review. 1974. Mar. Vol. 18. n°1. P. 34 — 43.
- Kersten, Karin; Neubaur, Caroline. Grand Guignol: das Vergnügen, tausend Tode zu sterben : Frankreichs blutiges Theater. Berlin: Klaus Wagenbach, 1976. — 126 s.
- Rivière, François, Wittkop, Gabrielle. Grand Guignol. P.: H. Veyrier, 1979. — 141 p.
- De Lorzac, Georges. André de Lorde, ou éros au Grand Guignol // Fascination: Le Musée secret de l'érotisme. 1980. N°7.
- Gerould, Daniel. Oscar Méténier et Comédie rosse: from the Théâtre Libre to Grand Guignol // The Drama Review. 1984. Spring. Vol. 28. N°1 [n°101]. P.15 — 28.
- Glaser C. Les médecins du Grand Guignol // Cahiers pour la littérature populaire. 1986. Аutomne-hiver.
- Citti, Pierre. Le drame au Grand Guignol des origines à 1914 // Europe: Révue Litteraire Mensuelle: P. 1987. Nov.-dec. Vol. 65. N°703-704. P. 90 — 96.
- Zecchi, Lina. Grande marionetta di paura // Francofonia: studi e ricerche sulla letteratura francese: Bologna. 1987. Autunno. Vol.13. Р. 57 — 83.
- Emeljanow, Victor. Grand Guignol and the orchestration of violence // Themes in Drama., vol. 13, Themes in Drama: 13: Violence in Drama / ed. by James Redmond. Cambridge University Press, 1991. P.151 — 163.
- Callahan J.M. The ultimate in theater of violence // Ibidem.
- John H. Harvey . [www.grandguignol.com/soma1991.htm Fear of Science] // SOMA Magazine. 1991, November
- Degaine, André. Histoire du théâtre dessinée. Р.: Nizet, 1992. — 436 p.
- Skal, David J. The Monster Show: A Cultural History of Horror. N.Y.: , The Monster Show, Penguin Books, 1994 [www.monstershow.net/the_monster_show___a_cultural_history_of_horror_3244.htm]
- Тихвинская Л. [web.archive.org/web/20081024150107/e-petrosyan.narod.ru/liteinii_teatr.htm Литейный театр] // Тихвинская Л. Кабаре и театры миниатюр в России. 1908—1917 гг. М.: Культура, 1995. — ISBN 5-8334-0056-2; 2-е изд, испр.: Тихвинская Л. Повседневная жизнь театральной богемы Серебряного века. Кабаре и театры миниатюр в России. 1908—1917 гг. М.: Молодая гвардия, 2005. С.173 — 191. — ISBN 5-235-02778-7
- Pierron, Agniès. Un savant au théâtre ou les Paradoxes d’Alfred Binet. Genève: Michel Slatkine, 1995.
- Pierron, Agniès. Le Grand Guignol: Le Théâtre des peurs de la Belle Epoque. P.: R. Laffont, 1995. — 1435 p. — ISBN 2-221-06901-3
- Pierron, Agniès. [www.grandguignol.com/grandstreet.htm House of Horrors] // Grand Street magazine. 1996. Summer
- Pierron, Agniès. Les nuits blanches du Grand Guignol. Р.: Seuil, 2002 — 152 p. — ISBN 2-02-052522-4 [mitchul.unblog.fr/2008/12/11/les-nuits-blanches-du-grand-guignol-agnes-pierron-2002-seuil/]
- Blackwood, Russell. [www.grandguignol.com/callboard1996.htm The Gore and Glory of the Grand Guignol] // Callboard magazine. 1996. April.
- Gordon, Mel. Grand Guignol. Theatre of Fear and Terror. N.Y.: Amok Presses, 1988. — 188 p. — ISBN 0-941693-08-2 [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=940DE1D71539F932A25752C1A96E948260]; 2nd Revised ed.: N.Y.: Da Capo Press, 1997. — 197 p. — ISBN 0-306-80806-4
- Europe: Révue Litteraire Mensuelle: P. 1998. Nov.-dec. Vol. 76. N°835-836: Sade — Le Grand-Guignol. — 301 р. [webs.uvigo.es/servicios/biblioteca/sumarios/2751835.HTM]
- Hand, Richard J.; Wilson, Michael. [www.grandguignol.com/tri_1.htm The Grand-Guignol: Aspects of Theory and Practice] // Theatre Research International. 2000. Autumn. Vol. 25. N°3. P. 266—275.
- Hand, Richard J.; Wilson, Michael. Grand-Guignol: The French Theatre of Horror. University of Exeter Pr., 2002. — 336 p. — ISBN 0-85989-696-X
- Hand, Richard J.; Wilson, Michael. London’s Grand Guignol and the Theatre of Horror University of Exeter Pr., 2007. — 288 p. — ISBN 0-85989-789-3
- Gordon, Rae Beth. From Charcot to Charlot: Unconscious Imitation and Spectatorship in French Cabaret and Early Cinema // Critical Inquiry: Chicago. 2001. Spring. Vol. 27, Issue 3. Р.515.
- O’Lery, Sean J. [www.rowan.edu/library/rowan_theses/RU2005/0115RELA.PDF The relationship between Le Théâtre du Grand-Guignol and the cinema 1897—1962]: A Thesis… of Master of Arts in Writing Degree / Rowan University. 2005. — 84 p.
- Malarcher , Jay. Comedy tonight! University Alabama Press, 2008. — 137 p. — ISBN 978-0-8173-5510-4
См. также
Примечания
- ↑ [www.merriam-webster.com/dictionary/guignol Guignol — Definition and More from the Free Merriam-Webster Dictionary]
- ↑ Andrieu, Bernard. [www.univ-nancy2.fr/poincare/perso/andrieu/corpus.html#4theatr Пьесы для театра А. Бине, созданные в сотрудничестве с А. де Лордом]
Отрывок, характеризующий Гран-Гиньоль
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
