Гран-при Италии 1990 года
Поделись знанием:
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
| Дата |
9 сентября 1990 года |
|---|---|
| Место | |
| Трасса | |
| Подиум | |
| Победитель | |
| 2 место | |
| 3 место | |
| 11 из 16 Гран-при Сезона 1990 | |
Гран-при Италии 1990 года — двенадцатый этап чемпионата мира по автогонкам в классе Формула-1 сезона 1990 года. Прошёл на трассе Национальный автодром Монцы в Италии. Соревнования состоялись 9 сентября 1990 года.
Гонка
| Место | С | № | Пилот | Конструктор | Ш | Круги | Время/причина схода | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 1 | 27 |  Айртон Сенна
|
McLaren-Honda | ? | 53 | 1:17:57,878 | 9 |
| 2 | 2 | 1 |  Ален Прост
|
Ferrari | ? | 53 | +6,054 | 6 |
| 3 | 3 | 28 |  Герхард Бергер
|
McLaren-Honda | ? | 53 | +7,404 | 4 |
| 4 | 4 | 2 |  Найджел Мэнселл
|
Ferrari | ? | 53 | +1:25,274 | 3 |
| 5 | 7 | 6 |  Рикардо Патрезе
|
Williams-Renault | ? | 52 | +1:25,274 | 2 |
| 6 | 14 | 3 |  Сатору Накадзима
|
Tyrrell-Ford | ? | 52 | +1 круг | 1 |
| 7 | 9 | 20 | Нельсон Пике
|
Benetton-Ford | ? | 52 | +1 круг | |
| 8 | 8 | 19 | Алессандро Наннини
|
Benetton-Ford | ? | 52 | +1 круг | |
| 9 | 21 | 10 | Алекс Каффи
|
Arrows-Ford | ? | 51 | +2 круга | |
| 10 | 25 | 22 | Андреа де Чезарис
|
Dallara-Ford | ? | 51 | +2 круга | |
| 11 | 26 | 25 | Никола Ларини
|
Ligier-Ford | ? | 51 | +2 круга | |
| 12 | 22 | 9 | Микеле Альборето
|
Arrows-Ford | ? | 50 | Вылет | |
| 13 | 20 | 26 | Филипп Альо
|
Ligier-Ford | ? | 50 | +3 круга | |
| Сход | 24 | 18 | Янник Дальма
|
AGS-Ford | ? | 45 | Не классифицировано | |
| Сход | 16 | 16 | Иван Капелли
|
Leyton House-Judd | ? | 36 | Двигатель | |
| Сход | 18 | 30 | Агури Судзуки
|
Larrousse-Lamborgini | ? | 36 | Электрика | |
| Сход | 23 | 14 | Оливье Груйяр
|
Osella-Ford | ? | 27 | Подшипник колеса | |
| Сход | 10 | 15 | Маурисио Гужельмин
|
Leyton House-Judd | ? | 24 | Двигатель | |
| Сход | 17 | 8 | Стефано Модена
|
Brabham-Judd | ? | 21 | Двигатель | |
| Сход | 6 | 5 |  Тьери Бутсен
|
Williams-Renault | ? | 18 | Подвеска | |
| Сход | 12 | 11 | Дерек Уорик
|
Lotus-Lamborgini | ? | 15 | Сцепление | |
| Сход | 19 | 21 | Эмануэле Пирро
|
Dallara-Ford | ? | 14 | Вылет | |
| Сход | 11 | 12 | Мартин Доннелли
|
Lotus-Lamborgini | ? | 13 | Двигатель | |
| Сход | 13 | 29 | Эрик Бернар
|
Larrousse-Lamborgini | ? | 10 | Сцепление | |
| Сход | 15 | 23 | Пьерлуиджи Мартини
|
Minardi-Ford | ? | 7 | Подвеска | |
| Сход | 5 | 4 | Жан Алези
|
Tyrrell-Ford | ? | 4 | Вылет | |
| НКВ | 17 | Габриэле Тарквини
|
AGS-Ford | ? | ||||
| НКВ | 24 | Паоло Барилла
|
Minardi-Ford | ? | ||||
| НКВ | 7 |  Дэвид Брэбем
|
Brabham-Judd | ? | ||||
| НКВ | 31 | Бертран Гашо
|
Coloni-Ford | ? | ||||
| НПКВ | 33 | Роберто Морено
|
Euro Brun-Judd | ? | ||||
| НПКВ | 34 | Клаудио Ланджес
|
Euro Brun-Judd | ? | ||||
| НПКВ | 39 | Бруно Джакомелли
|
Life | ? |
Напишите отзыв о статье "Гран-при Италии 1990 года"
Примечания
- Поул-позиция: Айртон Сенна - 1:22,533
- Лучший круг: Айртон Сенна - 1:26,254
- Круги лидирования: Айртон Сенна 53 круга (1-53);
- На втором круге гонка была остановлена из-за аварии Дерека Уорика. После рестарта гонка начата с нуля.
| Предыдущая гонка: Гран-при Бельгии 1990 года |
FIA Формула-1 Чемпионат мира, сезон 1990 года |
Следующая гонка: Гран-при Португалии 1990 года |
|
| ||
| Предыдущая гонка: Гран-при Италии 1989 года |
Гран-при Италии | Следующая гонка: Гран-при Италии 1991 года |
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гран-при Италии 1990 года
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
