Гран-при Италии 1992 года
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 24 августа 2014 года. |
| Дата | |
|---|---|
| Место | |
| Трасса | |
| Подиум | |
| Победитель | |
| 2 место | |
| 3 место | |
| 13 из 16 Гран-при Сезона 1992 | |
Гран-при Италии 1992 года — тринадцатый этап чемпионата Мира по автогонкам в классе Формула-1 сезона 1992 года. Прошёл на Национальном автодроме Монцы в Италии. Соревнования состоялись 13 сентября 1992 года.
Содержание
Перед гонкой
Уикэнд начался с того, что Мэнселл заявил, что не рассчитывает найти место в команде Williams на следующий сезон и планирует уйти из формулы-1 из-за того, что попросил у директора команды повышение зарплаты вдвое, но общего языка найти не удалось, моторист Хонда заявил, что уходит из формулы-1 по окончании этого сезона. Команда Andrea Moda Formula была объявлена банкротом и весь персонал остался не у дел. Это вторая после Brabham команда, которая закончила своё существование во время чемпионата 1992 года.
Квалификация
Во время свободной практики пилот Феррари Жан Алези столкнулся с Джанни Морбиделли и тем самым добавил хлопот механикам. В квалификации же Алези показал лучший результат в карьере, заняв 3-е место (благодаря новой трансверсальной коробке передач) после Мэнселла и Сенны. Мэнселл заработал 28-й поул, сравнявшись с Фанхио по этому показателю и вышел на 3-е место в мире по числу поулов.
Гонка
Ещё до старта на машине Бергера обнаружились технические проблемы и ему пришлось стартовать с пит-лейна. Со старта Мэнселлу удалось сохранить лидерство, Алези удалось опередить Сенну, но Айртон тут же отыгрался. Из-за недостатка мощности Алези не смог долго сопротивляться сверхмощному Williams Патрезе и в начале 2-го круга по стартовой прямой пропустил без борьбы Патрезе на 3-ю позицию. А Мэнселл тем временем лидировал не зная никаких проблем. Михаэль Шумахер сразу после старта сломал переднее антикрыло об пропущенного вперед на старте Тьери Бутсена и был вынужден ехать на пит-стоп для смена крыла и откатился на последнее место. Тем временем Бергер прорывался с последнего места и к 9-му кругу занимал уже 11-ю позицию. на 10-м круге Алези сходит с дистанции из-за технических проблем. на 11-м круге Патрезе на стартовой прямой обходит Сенну, на этом же круге в повороте Параболика вылетает Капелли и таким образом тифози остались без красных жеребцов на трассе. К 20-му кругу Михаэль Шумахер шёл уже на 6-м месте. Кругом позже Патрезе обогнал Мэнселла и вышел на 1-е место к радости тифози, но по всей видимости это произошло из-за технических проблем. На 41-м круге из-за проблем с электрикой сходит занимавший к тому времени 2-е место Мэнселл. За 8 кругов до финиша у Патрезе тоже начались проблемы и его без проблем опередили Сенна и Мартин Брандл. В итоге Патрезе финишировал 5-м из-за проблем с подвеской. Михаэль Шумахер смог прорваться с последнего на 3-е место, а Бергер, стартовавший с пит-лейна, на 4-е. в итоге закончили дистанцию полностью только 7 пилотов.
Напишите отзыв о статье "Гран-при Италии 1992 года"
Примечания
- Лучший круг: Найджел Мэнселл 1:26,119
| Предыдущая гонка: Гран-при Бельгии 1992 года |
FIA Формула-1 Чемпионат мира, сезон 1992 года |
Следующая гонка: Гран-при Португалии 1992 года |
|
| ||
| Предыдущая гонка: Гран-при Италии 1991 года |
Гран-при Италии | Следующая гонка: Гран-при Италии 1993 года |
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гран-при Италии 1992 года
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
