Гран-при Италии 2004 года
Поделись знанием:
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
| итал. 75o Gran Premio Vodafone d'Italia | |
|---|---|
| Дата | |
| Место | |
| Трасса |
Национальный автодром Монцы (5,793 м) |
| Дистанция |
53 круга, 306,720 км |
| Погода |
Облачно, тепло, сухо |
| Поул | |
| 1:20,089 | |
| Быстрый круг | |
| 1:21,046 | |
| 41 круг | |
| Подиум | |
| Победитель | |
| 2 место | |
| 3 место | |
| 15 из 18 Гран-при Сезона 2004 | |
Гран-при Италии 2004 года — пятнадцатый этап чемпионата Мира по автогонкам в классе Формула-1 сезона 2004 года. Прошёл на Национальном автодроме Монцы в Италии. Соревнования состоялись 12 сентября 2004 года.
Содержание
Гонка
Квалификация
| Место | # | Пилот | Команда | Круг | Gap |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 2 |  Рубенс Баррикелло
|
Ferrari | 1:20,089 | — |
| 2 | 3 |  Хуан Пабло Монтойя
|
Williams-BMW | 1:20,620 | +0,531 |
| 3 | 1 |  Михаэль Шумахер
|
Ferrari | 1:20,637 | +0,548 |
| 4 | 8 |  Фернандо Алонсо
|
Renault | 1:20,645 | +0,556 |
| 5 | 10 |  Такуму Сато
|
BAR-Honda | 1:20,715 | +0,626 |
| 6 | 9 |  Дженсон Баттон
|
BAR-Honda | 1:20,786 | +0,697 |
| 7 | 6 |  Кими Райкконен
|
McLaren-Mercedes | 1:20,877 | +0,788 |
| 8 | 4 | Антонио Пиццония
|
Williams-BMW | 1:20,888 | +0,799 |
| 9 | 7 |  Ярно Трулли
|
Renault | 1:21,027 | +0,938 |
| 10 | 5 | Дэвид Култхард
|
McLaren-Mercedes | 1:21,049 | +0,960 |
| 11 | 16 | Рикардо Зонта
|
Toyota | 1:21,520 | +1,431 |
| 12 | 14 |  Марк Уэббер
|
Jaguar-Cosworth | 1:21,602 | +1,513 |
| 13 | 17 |  Оливье Панис
|
Toyota | 1:21,841 | +1,752 |
| 14 | 15 |  Кристиан Клин
|
Jaguar-Cosworth | 1:21,989 | +1,900 |
| 15 | 11 | Джанкарло Физикелла
|
Sauber-Petronas | 1:22,239 | +2,150 |
| 16 | 12 | Фелипе Масса
|
Sauber-Petronas | 1:22,287 | +2,198 |
| 17 | 18 | Ник Хайдфельд *
|
Jordan-Ford | 1:22,301 | +2,212 |
| 18 | 19 | Джорджо Пантано
|
Jordan-Ford | 1:23,239 | +3,150 |
| 19 | 20 |  Жолт Баумгартнер
|
Minardi-Cosworth | 1:24,808 | +4,719 |
| 20 | 21 | Джанмария Бруни
|
Minardi-Cosworth | 1:24,910 | +4,821 |
- Ник Хайдфельд стартовал 20-м из-за наказания на 10 позиций по причине смены двигателя после пятничных заездов.
Гонка
| Место | С | № | Пилот | Конструктор | Ш | Круги | Время/причина схода | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 1 | 2 | Рубенс Баррикелло
|
Ferrari | ? | 53 | 1:15:18,448 | 10 |
| 2 | 3 | 1 | Михаэль Шумахер
|
Ferrari | ? | 53 | +1,347 secs | 8 |
| 3 | 6 | 9 | Дженсон Баттон
|
BAR-Honda | ? | 53 | +10,197 secs | 6 |
| 4 | 5 | 10 | Такума Сато
|
BAR-Honda | ? | 53 | +15,370 secs | 5 |
| 5 | 2 | 3 | Хуан Пабло Монтойя
|
Williams-BMW | ? | 53 | +32,352 secs | 4 |
| 6 | 10 | 5 | Дэвид Култхард
|
McLaren-Mercedes | ? | 53 | +33,439 secs | 3 |
| 7 | 8 | 4 | Антонио Пиццония
|
Williams-BMW | ? | 53 | +33,752 secs | 2 |
| 8 | 15 | 11 | Джанкарло Физикелла
|
Sauber-Petronas | ? | 53 | +35,431 secs | 1 |
| 9 | 12 | 14 | Марк Уэббер
|
Jaguar-Cosworth | ? | 53 | +56,761 secs | |
| 10 | 9 | 7 | Ярно Трулли
|
Renault | ? | 53 | +66,316 secs | |
| 11 | 11 | 16 | Рикардо Зонта
|
Toyota | ? | 53 | +82,531 secs | |
| 12 | 16 | 12 | Фелипе Масса
|
Sauber-Petronas | ? | 52 | +1 круг | |
| 13 | 14 | 15 | Кристиан Клин
|
Jaguar-Cosworth | ? | 52 | +1 круг | |
| 14 | 20 | 18 | Ник Хайдфельд
|
Jordan-Ford | ? | 52 | +1 круг | |
| 15 | 19 | 21 | Жолт Баумгартнер
|
Minardi-Cosworth | ? | 50 | +3 круга | |
| Сход | 4 | 8 | Фернандо Алонсо
|
Renault | ? | 40 | Spin | |
| Сход | 17 | 19 | Джорджо Пантано
|
Jordan-Ford | ? | 33 | Авария | |
| Сход | 18 | 20 | Джанмария Бруни
|
Minardi-Cosworth | ? | 29 | Pitlane fire | |
| Сход | 7 | 6 | Кими Райкконен
|
McLaren-Mercedes | ? | 13 | Двигатель | |
| Сход | 13 | 17 | Оливье Панис
|
Toyota | ? | 0 | Авария |
Напишите отзыв о статье "Гран-при Италии 2004 года"
Примечания
- Поул-позиция: Рубенс Баррикелло 1:20,089
- Лучший круг: Рубенс Баррикелло 1:21,046
- Последняя гонка в карьере Джорджио Пантано.
Ссылки
- [www.funof1.com.ar/tx/gp200415001_eng_maxi_.htm Comments of 2004 Italy GP (The race)]
| Предыдущая гонка: Гран-при Бельгии 2004 года |
FIA Формула-1 Чемпионат мира, сезон 2004 года |
Следующая гонка: Гран-при Китая 2004 года |
|
| ||
| Предыдущая гонка: Гран-при Италии 2003 года |
Гран-при Италии | Следующая гонка: Гран-при Италии 2005 года |
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гран-при Италии 2004 года
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
