Гран-при Канады 2005 года
Поделись знанием:
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
| фр. Grand Prix du Air Canada | |
|---|---|
| Дата | |
| Место | |
| Трасса |
Автодром имени Жиля Вильнева (4,361 м) |
| Дистанция |
70 кругов, 305,270 км |
| Погода |
Пасмурно с прояснениями, тепло |
| Поул | |
| 1:15,217 | |
| Быстрый круг | |
| 1:14,384 | |
| 23 круг | |
| Подиум | |
| Победитель | |
| 2 место | |
| 3 место | |
| 8 из 19 Гран-при Сезона 2005 | |
Гран-при Канады 2005 года — восьмой этап чемпионата Мира по автогонкам в классе Формула-1 сезона 2005 года. Прошёл на автодроме имени Жиля Вильнева в городе Монреаль, Канада. Соревнования состоялись 12 июня 2005 года.
Содержание
Отчёт
Гран-при
Квалификация
| Место | # | Пилот | Команда | Lap | Gap |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 3 |  Дженсон Баттон
|
BAR-Honda | 1:15,217 | — |
| 2 | 1 |  Михаэль Шумахер
|
Ferrari | 1:15,475 | +0,258 |
| 3 | 5 |  Фернандо Алонсо
|
Renault | 1:15,561 | +0,344 |
| 4 | 6 |  Джанкарло Физикелла
|
Renault | 1:15,577 | +0,360 |
| 5 | 10 |  Хуан Пабло Монтойя
|
McLaren-Mercedes | 1:15,669 | +0,452 |
| 6 | 4 |  Такума Сато
|
BAR-Honda | 1:15,729 | +0,512 |
| 7 | 9 |  Кими Райкконен
|
McLaren-Mercedes | 1:15,923 | +0,706 |
| 8 | 11 |  Жак Вильнёв
|
Sauber-Petronas | 1:16,116 | +0,899 |
| 9 | 16 | Ярно Трулли
|
Toyota | 1:16,201 | +0,984 |
| 10 | 17 | Ральф Шумахер
|
Toyota | 1:16,362 | +1,145 |
| 11 | 12 |  Фелипе Масса
|
Sauber-Petronas | 1:16,661 | +1,444 |
| 12 | 14 | Дэвид Култхард
|
Red Bull-Cosworth | 1:16,890 | +1,673 |
| 13 | 8 | Ник Хайдфельд
|
Williams-BMW | 1:17,081 | +1,864 |
| 14 | 7 |  Марк Уэббер
|
Williams-BMW | 1:17,749 | +2,532 |
| 15 | 21 |  Кристиан Алберс
|
Minardi-Cosworth | 1:18,214 | +2,997 |
| 16 | 15 |  Кристиан Клин
|
Red Bull-Cosworth | 1:18,249 | +3,032 |
| 17 | 19 |  Нараин Картикеян
|
Jordan-Toyota | 1:18,664 | +3,447 |
| 18 | 18 |  Тьягу Монтейру
|
Jordan-Toyota | 1:19,034 | +3,817 |
| 19 | 20 | Патрик Фризахер
|
Minardi-Cosworth | 1:19,574 | +4,357 |
| 20 | 2 | Рубенс Баррикелло
|
Ferrari | No time |
Гонка
| Место | С | № | Пилот | Конструктор | Ш | Круги | Время/причина схода | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 7 | 9 | Кими Райкконен
|
McLaren-Mercedes | ? | 70 | 1'32:09,290 | 10 |
| 2 | 2 | 1 | Михаэль Шумахер
|
Ferrari | ? | 70 | +1,137 | 8 |
| 3 | 20 | 2 | Рубенс Баррикелло
|
Ferrari | ? | 70 | +40,483 | 6 |
| 4 | 11 | 12 | Фелипе Масса
|
Sauber-Petronas | ? | 70 | +55,139 | 5 |
| 5 | 14 | 7 | Марк Уэббер
|
Williams-BMW | ? | 70 | +55,779 | 4 |
| 6 | 10 | 17 | Ральф Шумахер
|
Toyota | ? | 69 | +1 круг | 3 |
| 7 | 12 | 14 | Дэвид Култхард
|
Red Bull-Cosworth | ? | 69 | +1 круг | 2 |
| 8 | 16 | 15 | Кристиан Клин
|
Red Bull-Cosworth | ? | 69 | +1 круг | 1 |
| 9 | 8 | 11 | Жак Вильнёв
|
Sauber-Petronas | ? | 69 | +1 круг | |
| 10 | 18 | 18 | Тьягу Монтейру
|
Jordan-Toyota | ? | 67 | +3 круга | |
| 11 | 15 | 21 | Кристиан Алберс
|
Minardi-Cosworth | ? | 67 | +3 круга | |
| Сход | 9 | 16 | Ярно Трулли
|
Toyota | ? | 62 | Тормоза | |
| ДСК | 5 | 10 | Хуан Пабло Монтойя
|
McLaren-Mercedes | ? | 52 | Чёрный флаг | |
| Сход | 1 | 3 | Дженсон Баттон
|
BAR-Honda | ? | 46 | Столкновение | |
| Сход | 13 | 8 | Ник Хайдфельд
|
Williams-BMW | ? | 43 | Двигатель | |
| Сход | 6 | 4 | Такума Сато
|
BAR-Honda | ? | 40 | Тормоза | |
| Сход | 19 | 20 | Патрик Фризахер
|
Minardi-Cosworth | ? | 39 | Гидравлика | |
| Сход | 3 | 5 | Фернандо Алонсо
|
Renault | ? | 38 | Подвеска | |
| Сход | 4 | 6 | Джанкарло Физикелла
|
Renault | ? | 32 | Гидравлика | |
| Сход | 17 | 19 | Нараин Картикеян
|
Jordan-Toyota | ? | 24 | Подвеска |
Примечение
- Поул-позиция: Дженсон Баттон
- Fastest lap: Кими Райкконен 1:14,384
- * Хуан Пабло Монтойя наказан чёрным флагом (дисквалификация из гонки) за выезд с пит-лейн под красный сигнал светофора.
| Предыдущая гонка: Гран-при Европы 2005 года |
FIA Формула-1 Чемпионат мира, сезон 2005 года |
Следующая гонка: Гран-при США 2005 года |
|
| ||
| Предыдущая гонка: Гран-при Канады 2004 года |
Гран-при Канады | Следующая гонка: Гран-при Канады 2006 года |
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Гран-при Канады 2005 года"
Отрывок, характеризующий Гран-при Канады 2005 года
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
