Грасс, Александр де
Поделись знанием:
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
| Александр де Грасс | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы |
1789—1816 |
| Звание |
майор |
| В отставке |
с 1816 |
Граф Александр Франсуа Огюст де Грасс, маркиз Тилли (14 февраля 1765 года — 10 июня 1845) — морской офицер, основатель и первый великий командор «Верховного совета 33-й степени во Франции» Древнего и принятого шотландского устава на Европейском континенте (1804 год), 33° ДПШУ[1].
Содержание
Биография
Граф Александр де Грасс был единственным сыном адмирала Франсуа де Грасса.
- 1765 год: Был крещён в приходе Святого Людовика в Версале[2].
- 1789 год:
- Через год после смерти своего отца, де Грасс едет в Санто-Доминго в качестве члена французской армии.
- Находясь в Санто-Доминго, он женится на дочери Жан-Батиста Делаога, впоследствии, другого основателя Верховного совета.
- 1793 год:
- 14 августа 1793, на борту корабля «Тома», Александр-Франсуа Огюст де Грасс прибыл в Чарльстон (Южная Каролина). Сопровождающими его в этом рейсе были его жена, дочери, четыре сестры и мачеха. Согласно традиции, они были гостеприимно приняты Джоном Б. Холмсом в его доме[3].
- 1794 год:
- 1795 год:
- Конгресс выделил по 1000 долларов каждой сестре — Амелии, Аделаиде, Мелани и Сильвии, дочерям адмирала де Грасса, принимая во внимание «чрезвычайные услуги» оказанные Соединенным Штатам их отцом в 1781 году[4].
- Де Грасс становится учредителем масонской ложи «Откровение», которая основана для большинства французских католиков в Чарльстоне[4].
- 1796 год:
- 12 декабря де Грассу выдаётся патент по которому он назначается заместителем державного верховного генерального инспектора.
- Пожар уничтожает здание церкви на улице Броад вместе со всеми масонскими архивами. Ложа «Откровение» временно приостанавливает свою активность[4][5].
- 1798 год: Де Грасс становится досточтимым мастером ложи «Откровение»[4][5].
- 1799 год:
- 4 августа — де Грасс сложил с себя полномочия досточтимого мастера ложи «Откровение», и шесть дней спустя, 10 августа, становится основателем ложи «Французский союз» в Чарльстоне[4][5][6].
- 23 августа — Его сестра Амели умирает от желтой лихорадки в Чарльстоне. Она похоронена на кладбище церкви Святой Марии[3].
- 9 сентября — Его сестра Мелани также как и Амели умирает от желтой лихорадки. И она также похоронена на кладбище церкви Святой Марии.
- Де Грасс отплывает в Санто-Доминго, чтобы осуществить свои полномочия генерального инспектора[6]. Там он попадает в плен, его сажают в тюрьму и заковывают в кандалы. Благодаря вмешательству американского консула, после доказательства того, что он является американским гражданином, де Грасса освобождают, но он может покинуть острова только тогда, когда будет следующий корабль в Чарльстон[4].
- 1801 год: 10 января — де Грасс разместил уведомление в газете Таймс в Чарльстоне, информируя общественность, что он открыл свой новый «Фехтовальный зал», расположенный в его доме на Федерал-стрит. Кроме того, в объявлении были перечислены дни и часы работ[4].
- 1802 год: 21 февраля — де Грасс был назначен Верховным Советом Южной Юрисдикции в качестве нового великого генерального инспектора, а также великого командора французской Вест-Индии. После чего учреждается «Верховный совет Вест-Индии»[5]. Заместителем инспектора великого командора ВС Вест-Индии был назначен прославленный брат Жан Батист Мари Делаог[6].
- 1804 год: 22 сентября — благодаря Александру де Грассу, когда он вернулся с «островов Америки», во Франции был учреждён Верховный совет 33-й степени во Франции[1]. Верховный совет стал третьим в мире после Верховного Совета Южной Юрисдикции США (1801 год) и Верховного совета французских островов Америки (Санто-Доминго) (1802 год)[3][6][7].
- 1805 год: 5 марта, в Милане, основывается Верховный совет Италии[6].
- 1809 год: В октябре, в Мадриде, основывается Верховный совет для Испании[3][6].
- 1816 год: Военная карьера де Грасса заканчивается в возрасте 51-го года.
- 1818 год: Происходит разрыв договора между Верховным советом 33-й степени во Франции и Великим востоком Франции[6][8].
- 1821 год: Под руководством «Верховного совета французских островов Америки» (основанным Александром де Грассом в 1802 году и пробужденным Делаогом в 1810 году), «Верховный совет 33-й степени во Франции» был пробужден вновь в 1821 году, после чего название было изменено на Верховный Совет Франции[3][6][7][8].
- 1840 год: Де Грасс в 76 лет описывает себя, как достойного отца после полнокровной жизни он достиг старости без права на благодарность от страны. В мемуарах он писал, что «как военный человек он и его отец были жертвами политических потрясений в жизни Франции».
- 1845 год: 10 июня Александр де Грасс, майор, 80-ти лет, был зарегистрирован в «Доме Инвалидов» (военный госпиталь), где он умер около 12:30 от хронической бронхиальной пневмонии.
Шотландский устав
Александр де Грасс был одним из одиннадцати основателей верховного совета, Материнского верховного совета Древнего и принятого шотландского устава, от которого все другие верховные советы мира получают свои полномочия[7]. 12 декабря 1796 года графу де Грассу, вместе с семью другими масонами, был выдан патент на право учреждения верховных советов, что сделало его заместителем верховного генерального инспектора. В дальнейшем он получил право назначать на должности и право посвящать новых масонов в 33-ю степень, в которую, в свою очередь, получил посвящение от великого командора ВСЮЮ. Это назначение было признанием, что предъявитель патента владеет тайнами Устава королевской тайны[6]. В связи с потерей архивных документов, после пожара в таверне «Шепардс», фактически значение участия Делахойя и де Грасса, в создании верховного совета, ставилось под сомнение и имело много спекуляций[8][9].
Де Грасс также был членом масонской ложи «Saint Jean d'Écosse du Contrat social», работавшей под эгидой Великого востока Франции по Шотландскому уставу[10].
Напишите отзыв о статье "Грасс, Александр де"
Примечания
- ↑ 1 2 Collectif, 1804—2004, Deux siècles de Rite Ecossais Ancien Accepté en France, Dervy, 2004 (ISBN 2-84454-265-4)
- ↑ [www.hrono.info/biograf/bio_g/grass_fr.html Грасс Франсуа-Жозеф-Поль де]
- ↑ 1 2 3 4 5 Alain Graesel, La Grande Loge de France, PUF, coll. " Que sais-je? ", 2008 (ISBN 978-2-13-056199-6)
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Lettre publiée en fac-similé dans FAIRBAIRN SMITH, James, The Rise of the Écossais degrees, The Otterbein Press, Dayton, 1965, p. 36
- ↑ 1 2 3 4 Fox, William L. (1997). Lodge of the Double-Headed Eagle: Two centuries of Scottish Rite Freemasonry in America’s Southern Jurisdiction, pg. 16. Univ. of Arkansas Press.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Jackson, A.C.F. (1980). «Rose Croix: A History of the Ancient & Accepted Rite for England and Wales» (rev. ed. 1987). London: Lewis Masonic.
- ↑ 1 2 3 [www.reaa.info/17/pages/17-2.htm SCDF2004]
- ↑ 1 2 3 La seule trace d’activité connue de ce Suprême Conseil sur cette période est une quittance de loyer — source CG
- ↑ Note du traducteur: l’authenticité de cette origine est controversée.
- ↑ Chevalier Pierre Ivoire-Clair Histoire de Saint-Jean d’Ecosse du Contrat social 2002 ISBN 2-913882-16-1
Ссылки
- [www.scdf.net Официальный сайт Верховного Совета Франции]
Отрывок, характеризующий Грасс, Александр де
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
