Граунд-Зиро (Всемирный торговый центр)

Гра́унд-Зи́ро (англ. Ground Zero, нулевой уровень) — участок в Нижнем Манхэттене площадью 65 000 м², на котором до 11 сентября 2001 года располагался первоначальный комплекс зданий Всемирного торгового центра. Владельцем участка является Портовое управление Нью-Йорка и Нью-Джерси.

Западная часть Граунд-Зиро прежде находилась под водами реки Гудзон. В 1613 году в этом месте потерпел крушение корабль Tyger голландского мореплавателя Адриена Блока. Вынужденный зимовать на Манхэттене, экипаж корабля основал первое на острове европейское поселение. Останки корабля были погребены вследствие расширения береговой линии. Они были обнаружены в ходе проводившихся в 1916 году земляных работ. В XVIII веке в этом месте затонул ещё один корабль. Его останки были обнаружены археологами в 2010 году.

Вплоть до 1960 годов на месте Граунд-Зиро располагалось множество магазинов электронно-бытовых товаров. Этот район в те годы даже носил название Радиоряд (англ. Radio Row). В рамках возведения в 1968—1973 годах комплекса Всемирного торгового центра магазины были снесены.

11 сентября 2001 года в результате крупнейшей террористической атаки башни комплекса были разрушены. Это вызвало значительное распространение пыли, а участок Граунд-Зиро оказался завален сотнями тысяч тонн обломков. Для того чтобы облегчить расчистку участка и поиск тел погибших, Пожарный департамент Нью-Йорка поделил Граунд-Зиро на четыре условных сектора. Разбор завалов был завершён к маю 2002 года. Бо́льшая их часть была свезена на крупную свалку Фреш-Киллс-Лэндфилл на Статен-Айленде. Обломки Южной башни серьёзно повредили стоявшее неподалёку здание Deutsche Bank Building. Оно оказалось заполненным токсичной пылью. В 2002 году Deutsche Bank признал, что здание не подлежит восстановлению, и к январю 2011 года оно было полностью снесено. К февралю 2005 года была завершена идентификация обнаруженных на Граунд-Зиро человеческих останков.

Вскоре после обрушения башен мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани, губернатор штата Нью-Йорк Джордж Патаки и президент Джордж Буш заявили о том, что участок Граунд-Зиро будет застроен вновь. В ноябре 2001 года губернатор Патаки учредил Корпорацию развития Нижнего Манхэттена (LMDC). Она наделена полномочиями контролировать процесс восстановления комплекса. LMDC координирует взаимодействие федерального правительства США с Портовым управлением Нью-Йорка и Нью-Джерси, Ларри Сильверстайном и студией Даниэля Либескинда, а также взаимодействует с местными жителями, компаниями, властями Нью-Йорка и родственниками погибших 11 сентября. На участке уже возведены или находятся на стадии строительства следующие объекты комплекса ВТЦ:

• Всемирный торговый центр 1
• Всемирный торговый центр 2
• Всемирный торговый центр 3
• Всемирный торговый центр 4
• Всемирный торговый центр 5
• Всемирный торговый центр 7
• Национальный мемориал и музей 11 сентября

Помимо указанных зданий по адресу Сидар-стрит, 155 планируется восстановление Церкви Святого Николая. Также разработан и реализуется проект создания транспортного терминала World Trade Center.

11 марта 2002 года на Граунд-Зиро было установлено 88 прожекторов. Они направлены вверх и образуют два мощных луча. Инсталляция получила название Посвящение в свете (англ. Tribute in Light). До 14 апреля 2002 года прожекторы зажигались каждый вечер. Ныне это происходит лишь ежегодно 11 сентября.

Отрывок, характеризующий Граунд-Зиро (Всемирный торговый центр)

– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.